on a wire

      Бывают у вас хреновые дни?       У Славы, по счастливой – да если бы – случайности, каждый день хреновей другого, а сегодня – наихреновейший.       – Ах ж ты, шалава, – равнодушно вещает он, по пути разметая образовавшийся в квартире бардак ногами, и впопыхах ищет последнюю пачку корма. Коха негодует и злобно урчит, а Фаллену на другом конце провода хоть бы хны. – Ну и езжай с ними, приятного отдыха и грязной Балашихи вам, ублюдки. А я?.. Да пизда мне, Вань. Может, догоню вас в субботу. Может, нет.       «Вячеслав Карелин и последний день испытательного срока на работе. Картина маслом»       Ничего не надо делать, сказал Замай. И платят нормально – это тоже сказал Замай.       И не соврал. Только вот они сами ненормальные, но не той ненормальностью, которая Славе бы понравилась.       И все же перед глазами, словно притормаживающий графон на разваливающейся на части пеке, вырисовывается Москва-сити. И снова, как в бесконечной череде дней прежде, врезается в сонное сознание ненавистный образ, приправленный глотком свежего смога. Аж до тошноты.       Всё это, конечно, после давки в метро и яростной борьбы за свое место на заполоненных людьми улицах. Слава, он ведь попроще, чем Москва-сити. Кто угодно попроще.       А через пару минут бы уже и опоздал. Торопливо врубает компьютер, проверяет почту и отстреливает уставшим взглядом в сторону кофе-машины. Лето ведь скоро, сейчас бы на фест, и в затертый ярко-красный флаг с портретом Ленина обматываться, и блевать за палатками… впрочем, о лучших временах, оставленных далеко в нулевых, Слава думает каждый день, и так.       А сегодня мерещится, что он, может быть, и не проебется, даже если ему это не надо.       – Слышал, ага?..       – Я, Федя, много чего слышал, только от этого никому не полегчало, даже мне.       – Да не мороси, – проходясь по небольшому отсеку в офисе, по случаю того, что вокруг чего только нет, Федя чуть не сносит со стола принтер и вообще намекает всем на то, что им стоит срочно посторониться. Такой же распиздяй, как Карелин. Только работу получил, и поприличней. И всё-таки треплется не много и по делу. И поэтому Слава слушает. – Этот… командировочный, из Петербурга, вернулся. Про которого все треплются последний месяц. Говорят, в управлении от радости чуть не умер кто-то.       – А, точно, этот самый! – Слава наигранно улыбается и хлопает себя ладонью по лбу. – На которого мне плевать! Мне всё интересно, как вообще эти люди занимаются IT-безопасностью, если здесь народу, как в очереди к последней шалаве на Земле, и даже весь стафф треплется про какого-то командировочного из Питера, которого никто и в глаза не видел.       – Ноешь только. Ну тебя, – меланхолично отзывается Федя. И снимает стопку распечаток с принтера, который чуть только что сам и не угробил. – А, кстати, он кофе просил, а я не принес. Принесешь?..       – Может, хоть скажешь, куда?! – кричит вслед Карелин.       Улей.       Огромный улей, в котором не место чужим – становись таким же или убирайся. Коридоры бледно-голубого больничного цвета, вылизанные до блеска зеркальные лифты. Тощие девки в накрахмаленных рубашках и здоровенных очках на пол-лица – красивые, да, некоторые очень красивые; только Слава не подошел бы ни к одной из них, будь он хоть на белой X6, хоть самим Дизайнером.       Он чужой здесь.       Сначала пытается угадать дорогу по снующим туда-сюда грузчикам с коробками и мебелью в руках. Потом – все же спрашивает.       За белоснежной дверью, на которой есть только две дыры от снятой с винтов таблички, ничего нет. То есть совсем ни-че-го. Опешив на пару мгновений, Слава перешагивает порог. Белые стены, белый пол. Витражные окна. Совсем далеко, прямо около одного из них, небольшой письменный стол.       И ноутбук. Винтажная лампа совсем рядом.       Нет, не совсем ничего. Но не так плохо, как все остальное в этом огромном здании. Да, правда, настолько неплохо, что Слава бы жил здесь. Он, коха и старенькая пека, на которой он пишет биты по ночам. Он смотрел бы на город, который как на ладони с такой высоты – смотрел бы очень долго, особенно когда пасмурно, и тяжелые тучи словно касаются крыш высоток. А днем он бы возвращался в периферийные трущобки. Жить как все. Пить на Балашихе по выходным, ебашить на старенькой Ibanez под истошные крики Фаллена и искать корм для кохи по акции.       Да, Слава обязательно жил бы здесь, потому что, видя свой дом, он никогда не забыл бы, откуда он родом… если бы его размышления не прервало тихое, но очень четко и с расстановкой сказанное 'Я тебе не мешаю?'       Да, Слава выглядит именно так, как будто он все это время втыкал в экран чужого ноута. Хотя должен был просто занести кофе. А теперь стоит, занимая чужое рабочее место – потому что его точно выпрут.       – Ээ… здравствуйте?.. Я, в общем, кофе принес… Вам, – заторможенно произносит он, оборачиваясь.       – Да, мне, – как будто этот диалог можно было испортить еще сильней.       Типичная офисная гнида, так думается Славе. Типичная гнида из «верхов» – так принято говорить среди стаффа, ибо кто они такие, чтобы знать по должностям. Кто они такие, если за полжизни зарабатывают столько, сколько один из них кладет в кошелек за месяц и так же легко тратит.       С незлой, скорее дежурной, по привычке навешенной на широкое скуластое лицо улыбкой. С синяками под глазами. Бледный.       Обыкновенный вроде, а гнида все равно.       – Да, хороший кофе. Нормальный.       Как будто Славу волнует его мнение.       Он ведь уже придумал пару шуток про седую прядку на лбу. Он занят.       И все же, чисто в порядке бреда – терять-то ему все равно нечего, ну, выкинет этот «командировочный из Петербурга» его с окна, украсит Слава чью-то крышу – говорит, манерно растягивая слова:       – Вы… не подумайте только. Я же не видел ничего.       – Не думаю, что ты носишь кофе сотрудникам, потому что в твоем резюме есть владение Python.       – Недооцениваете стафф, – срывается с языка прежде, чем Карелин успевает подумать. – Я, может быть, хактивист в тылу врага.       Доёбчивый собеседник смотрит так, будто узнает что-то. Узнает Славу, или эту глупую шутку, когда-то и кем-то уже произнесенную.       Да и у Славы словно дежавю.       – Работай иди, хактивист в тылу врага. И больше не говори никому так.       Прежде чем закрыть за собой дверь с другой стороны, Слава оборачивается.       Он недоверчиво оглядывает кабинет, жмурится чуть устало и торопливо снимает пиджак. Под ним красная футболка с надписью 'Supreme'. Красная, как изредка мелькающий в воспоминаниях Славы флаг с портретом Ленина.       Модник, бля.       Поздно вечером Карелин впопыхах вылетает за турникеты, запоздало осознавая, что его оставили на должности. Может, оно и не круто, но торчать Замаю бутылку коньяка теперь не так обидно.       А сейчас будет очень круто пойти домой. И отоспаться в метро по пути. Только перекурить сначала.       Типичная офисная гнида поправляет пиджак и брезгливо морщит нос.       – Не курите? – интересуется Слава, продолжая утреннюю песню, за которую ему непременно влетит, наверное. Да, он не курит, а Карелин не предлагает, торопливо убирая пачку Петра Легкого в карман кожанки. – А я Слава, кстати, – и зажимает сигарету в зубах, чтобы протянуть руку.       – Гена…дий Витальевич.       – Ну, как скажете, Геннадий Витальевич.       – Мы едем в бар. Я… и другие специалисты из отдела. А ты поедешь?       – А Вы боитесь, что некому будет принести Вам кофе, когда Вы опрокинете лишнего?..       – Ну, ты же еще и хактивист.       И Карелин впервые чувствует себя так глупо. Одно дело – подъебать своего, пусть кого-нибудь старше или важней, а потом совершенно справедливо быть подъебанным в ответ. А вот разговаривать с каким-то всеми обожаемым программистом, которому ты таскаешь кофе, зная, что ты уже знатно облажался прямо у него на глазах – плохо. Не то чтобы Славе не похуй, он просто не хочет говорить.       А потом выходят они. Эти люди, которых Слава даже приблизительно не знает. Просто все им рады, и он на автомате тоже рад, да так, чтобы они сдохли завтра и горели в капиталистическом аду.       Геннадий Витальевич салютует кому-то из них. А потом резко меняется в лице.       – Пошли.       И хватка у него оказывается слишком крепкая; если бы Славе кто-то сказал сегодня утром, что IT-шник из «верхов» поведет его через огромную парковку в Москва-сити, держа за ворот куртки – Слава бы, наверное, очень сильно удивился.       – Куда? – спрашивает он, когда вспоминает, что, вообще-то, он должен хоть что-то спросить, потому что спалиться с тем, что эта ситуация ему, наверное, даже нравится, он не хочет.       – Тебе на метро? Ты вообще понимаешь, где ты?       – Ага, – недовольно бурчит Карелин себе под нос. Скучно же. Он же ждал, как минимум, погони и перестрелки, какого черта?       – Отлично. Я домой, – отрешенно бросает самый странный, определенно, представитель начальства, торопливо оглядываясь по сторонам.       – Куда?       – Москва – дом.       И сверкающе-пиксельная, бесконечная во всех направлениях улица, точно такая же, как остальные, поглощает его буквально через пару минут. Вот шли люди и не ебаться какой загадочный Геннадий Витальевич, а вот уже просто идут люди. Одинаковые.       И снова один только чужой Слава в грязной коричневой куртке. Стоит и чего-то ждет.       От растерянности и вправду ныряет в метро; плевать, что завтра суббота и можно никуда не торопиться. Эскалаторы, сырая мостовая. Подворотни, 'Пятерочка' и пакет с кошачьим кормом и парой банок светлого нефильтрованного.       Пора домой.       – Ничего, мы скоро хорошо заживем, коха. Капитализм загниет, будут поля из бараньей вырезки и реки из непаленой водки. Ну, чего ты урчишь? Не только тебе ведь хорошо жить надо, правда?       А руки сами тянутся к побитой клавиатуре. vkarelin       Корпоративная, мать ее, почта. «О том, что сегодня что-то случилось, нужно поговорить со мной, а не с кем-то другим. P.S. За должность благодарить не обязательно, но чувствовать себя обязанным стоило бы» 00:37 gvfarafonov?       – Если бы ты знала, коха, какие фамилии шкодные, а какие нет, ты бы, наверное, посмеялась.       О том, что он, Слава, возможно, нихуя не заживет с таким поворотом событий, говорить он, конечно же, не стал. Даже себе.