Линия жизни

Криденс улыбается. Он не может заставить сойти с лица глупую дикую счастливую улыбку, ведь ему так хорошо сейчас. Так прекрасно ощущать горячее сильное тело, прижавшееся вплотную к спине. Так сладко чувствовать руки, что крепко обнимают, скользят по влажной от пота обнажённой коже, и как спокойное, тихое дыхание едва заметно шевелит его растрёпанные тёмные волосы. Юноша блаженно закрывает глаза и слегка потягивается всем телом, вжимаясь в Геллерта ещё сильнее, словно желая, чтобы тот окутал его целиком и полностью собой. Боже, как прекрасно! Криденс никогда не думал, что вообще так бывает. Что можно чувствовать нечто подобное. Не это ли любовь? Любовь, которой он был всю жизнь обделён. Не это ли счастье? А всё остальное, что когда-то казалось ему таковым, на самом деле было лишь подделкой, яркой обёрткой без содержания. Он столько лет был таким наивным… Ничего не знающим, не понимающим. Не жившим. А теперь он жил. Жил ярко, как взрывающаяся звезда, что умирает, сгорая в дикой агонии. Криденс часто изучал взглядом свои ладони, прослеживал пальцами переплетения линий. И каждый раз не мог сдержать дрожи, когда под подушечкой пальца заканчивалась такая короткая линия жизни. Линия, что едва доходила до середины ладони, что была какой-то прерывистой, рваной, туманной, словно её вообще не должно быть. Ему всегда было интересно, почему она именно такая. И сейчас он, кажется, знал ответ — обскур. Это всё он. Криденс не знал, кто из них кому продлевает жизнь, а кто укорачивает. Кажется, что они обоюдно слишком часто делали друг другу и то, и другое. Так имеет ли всё это значение? Важен лишь результат. Важно яркое горение, что приближает юношу с каждой секундой всё ближе к концу. И Криденс не хочет терять ни единой секунды этого горения, этого взрыва звезды имени себя. Он желает этим управлять. И он будет это делать. Криденс сделает всё для того, кто подарил ему знание о том, что такое любовь и счастье. Кто показал, что значит жить. Он поможет Гриндевальду достичь своих целей, даже если для этого ему придётся умереть. Криденс осторожно обхватывает тонкими пальцами руку Геллерта, проводит подушечками пальцев по ладони, раскрывая для своего взора карту переплетения линий. С трепетом касается к такой неожиданно длинной и чёткой линии жизни, что терялась где-то внизу, уходя вбок, практически параллельно изгибу запястья. Пусть без него, но Гриндевальд будет долго жить. Будет править. Криденс ещё более радостно улыбается и с трепетом касается губами этой широкой ладони, медленно прослеживает языком эту линию, чувствуя всем телом тихий судорожный вздох за спиной, тут же от этого загораясь вновь и горя всем телом от желания. Чувствуя, как сбивается с умеренного ритма сердце Гриндевальда, как его дыхание становится быстрее и горячее. Боже… как сильно Криденс хотел этого мужчину. Снова и снова. Каждую грёбаную секунду отмеренного ему времени. Он не мог себе отказать в этом. Не мог сопротивляться желанию прижаться бёдрами к бёдрам Геллерта, делая это безумно бесстыдно, провокационно. Выгибаясь на слегка влажных простынях так, чтобы ощутить у своего растянутого входа уже возбуждённый член. Громко требовательно выстанывая, прося, умоляя, чтобы Гриндевальд вновь вошёл в него. Медленно, давая прочувствовать каждое малейшее движение. Чтобы целовал куда-то в шею, почти кусая: так, что наверняка завтра проявятся яркие следы, но так сладко, что Криденсу хотелось всё больше и больше. И он получал всё это. Геллерт дает ему значительно больше того, чего Криденсу когда-либо хотелось бы. Он отдаёт себя и обещает подарить весь магический мир, убить всех маглов и магов, что когда-либо причинили боль юноше. Геллерт шепчет на ухо, что надо только ещё немного подождать, потерпеть, постараться. И Криденс верит. И плевать, что где-то внутри он точно знает, что уже не увидит этого. Важно только это мгновение. Эта, казалось бы, малая, но такая важная точка на ладонях. Эти краткие фрагменты их линий жизни, что совпадают, что сливаются на какое-то время в одну.