В зеленой-зеленой комнате

Казармы на Оа не то чтобы сильно отличались от тех, какие стояли на авиабазе вблизи Коаст-Сити. Пусть коридоры были зелеными и сложенными из неясного происхождения блоков, в которых Хэл резонно подозревал твердую зеленую энергию (и он имел достаточно образования в области элементарной физики, чтобы просто запретить себе об этом думать) — они все еще оставались казарменными коридорами, безликими и вытертыми ногами, щупальцами и ложноножками миллиардов новобранцев за тысячелетия существования корпуса. Закрыв глаза, Хэл почти мог почувствовать запах тушеной капусты из столовой — даже если никто на Оа о капусте и способах ее тушения не знал. Абсурдно и нелепо, Хэл чувствовал себя здесь более дома, чем в уютном лофте с икеевской мебелью, который имел удовольствие снимать последние полгода. Прогуливаться по этим самым коридорам Хэлу было особо некогда: программа тренировок для новичков-фонариков и так была жесткой, а для представителя слабого, слишком юного вида требовались дополнительные занятия — от физподготовки до азов галактического языка. «Скажешь спасибо, когда кольцо разрядится и бросит тебя среди аборигенов, по которым не ясно, то ли они хотят тебя сожрать, то ли устроить оргию», прорычал Киловог, когда Хэл спросил, зачем им это, если есть универсальный переводчик. Хэл не стал уточнять, основан ли ответ на личном опыте. Киловог был мировым парнем. Хэл уже его обожал. Итак, у Хэла выдались редкие несколько минут между занятиями и смертельно опасными тренировками в условиях, приближенных не столько к боевым, сколько к апокалиптическим, и он тратил эти минуты, чтобы прогуляться по коридорам казармы, и это было его осознанным решением, а не вынужденным ввиду того, что никаких близких к земных развлечений на Оа не нашлось, шшш — когда он услышал это. Они могли быть в гребаном космосе, в миллионах световых лет от Земли, но детский плач оставался детским плачем, и Хэл Джордан не был бы Хэлом Джорданом, почетным старшим братом, кузеном и дядюшкой, если бы не мог отследить его источник даже без помощи инопланетных технологий. Другой вопрос — стоило ли ему на него реагировать? Кто сказал, что это его дело? Но что в космосе не было делом персонально капитана Хэла Джордана? За поворотом плач стал громче. Спальни, тренировочные залы и даже столовая оставались позади — на эту территорию Хэл еще не заходил (не то чтобы он в принципе много куда ходил, нехватка свободного времени — она сказывается на исследовательских возможностях); кажется, Хэл видел, как сюда вечерами уходили Киловог и Томар-Рэ, но даже в этом он не был уверен. Другой бы на месте Хэла задумался, стоит ли на гребаной инопланетной базе сворачивать в незнакомый темный коридор, из которого доносится подозрительный детский плач — но другой бы на месте Хэла вообще не попал бы на гребаную инопланетную базу, не так ли? В коридоре не нашлось ничего интересного — только пара дверей, одна из которых была приоткрыта (прямое приглашение, по мнению Хэла). Он почти ожидал зловещего скрипа, когда ее толкал, но дверь (зеленая, как все на базе) отошла в сторону бесшумно. В зеленой-зеленой комнате стояла зеленая-зеленая детская кроватка. Конечно, не одна она — там еще была зеленая-зеленая койка, зеленый-зеленый шкаф и зеленый-зеленый письменный стол с конструкцией из зеленых-зеленых кубиков на нем. Но кроватка притянула взгляд Хэла первой, во-первых, своей явной инородностью в казармах инопланетного тренировочного лагеря, и, во-вторых, тем, что внутри сидел красный-красный ребенок. И вряд ли он покраснел так от рева. Нет, сэр, Хэл Джордан умел узнать инопланетянина, когда видел его перед собой. — Кис-кис-кис, — позвал Хэл, демострируя несвойственную ему осмотрительность. — Цыпа-цыпа. Кто тут у нас маленький? Кто тут у нас плачущий? Можно дядя Хэл подойдет поближе? Если плачущий красный ребенок на самом деле был вполне взрослым представителем мудрой древней расы, было самое время сообщить об этом, пока Хэл не выставил себя (и всех землян в своем лице) дурачком. Но ребенок, как полагалось ребенку, только слегка притих, услышав веселый голос, и сунул в рот кулак, принявшись жевать его деснами. — Ооо, — протянул Хэл сочувственно. — У кого-то режутся зубки, ммм? Ребенок издал некий звук, на что голос кольца в голове Хэла сообщил «перевести невозможно». Ха. Выкуси, Киловог, и каждый Зеленый Фонарь на Оа тоже. Человеку, разбиравшему лепет новорожденного брата, ни к чему этот ваш галактический. — Пойдешь к дяде Хэлу на ручки? — поинтересовался Хэл, приближаясь к кроватке. Ребенок выпустил из носа желтый сопливый пузырь и вместо плача просто тихо заныл. Хэл протянул руки — и ребенок, подумав, ответил тем же и сделал пальчиками хватающие движения. Универсальный жест всех маленьких гуманоидов, которые хотят, чтобы их подняли и приласкали. Хэл был только рад помочь. — Тяжеленький, — удовлетворенно сообщил он, придерживая малыша знакомым движением. — Как же тебя звать, чудо? «Чудо» невразумительно пискнуло, и Хэл покачал головой, пытаясь через уши вытряхнуть из головы надоедливое «перевести невозможно». Хочешь быть полезным, подумал он раздраженно в адрес кольца, так пожалуйста — ап! Зеленая конструкция, появившаяся из воздуха, ребенка нисколько не впечатлила. Ох уж эта молодежь. Хэл взял продолговатый светящийся овал и сунул его ребенку в рот — и тот, помусолив его немного, радостно принялся стачивать десны об твердую энергию, как раньше об кулак. Рыдания стихли — и это был плюс; минусом можно было посчитать невообразимое количество слюней, заливших Хэлу форму, но это, право слово, были мелочи по сравнению с тем, в чем извалял новобранцев Киловог на прошлой тренировке. — Надеюсь, ты не киловогов отпрыск, — сказал Хэл искренне, и ребенок ответил приглушенным невнятным лепетом. — Хотя, киловоговы детишки должны быть похожи на розовых бегемотиков, а ты у нас... Маленький и красный. Темноволосый, черноглазый. Остроухий. У Хэла ушло одно короткое и одновременно бесконечно длинное мгновение, чтобы закончить ассоциативную цепочку — и от финального вывода ему поплохело так, что ребенок оказался бы на полу, не поддержи его зеленая магия кольца. — Я слишком молод, чтобы умирать, — сказал Хэл обморочно в пустоту. На этот раз ему не ответил даже ребенок — а мог бы, ведь это была его вина! И, конечно, именно в этот момент за дверью раздались торопливые шаги. Хэл готов был поклясться, что из коридора потянуло протертым вареным горохом — или его сознание играло с ним шутки, пытаясь наполнить последние секунды жизни близкими к дому образами. Дверь открылась бесшумно; в спину Хэла ударился взгляд, по тяжести и силе сопоставимый с хорошо разогнанным истребителем. Пытаться спрятаться в шкаф было поздно. — Па-па, — сказал ребенок и потянулся всем телом, делая пальчиками хватательные движения. Забытый на мгновение прорезыватель повис в воздухе рядом. — Привет, — сказал Хэл, улыбаясь во весь рот так, будто он каждый день встречает Синестро в его личной спальне, терешкая на руках его ребенка, пока сам Синестро стоит в дверях с тарелкой протертого космического гороха в руках. — А мы тут. Вот. Нужно было спросить Хранителей, отошлют ли его тело домой, случись ему погибнуть при исполнении. Кто ж знал, что так быстро понадобится?