Холодными руками

У Юнги откровенно хреновое настроение. Он уже неделю мучается с новым треком, плохо спит по ночам и, кажется, в глазах у него плещется кофе. Юнги почти не вылазит из своей студии, а когда приходит в общежитие, угрюмо молчит, ест и уходит спать. Следующим утром он на завтрак уже не выходит, потому что еще два часа назад уехал поправлять трек. Чимин упрямо ходит за Юнги, весело достает его «хен-хен-хен» и таскает ему обеды. Потом он привозит плед, кофеварку и сменную одежду. Таскается туда-сюда, потому что у самого тренировки, но у Юнги слишком большие мешки под глазами. Он запоминает время перекуров и урегулировавшихся «снов-пятиминуток», когда хен отрубается прямо в кресле за компьютером, и намеренно обходит их. Он прибегает в студию, весь взмокший, со старым рюкзаком за спиной и солнечно улыбается. Кажется, что Юнги игнорирует факт его прихода, но он лениво машет ему рукой, все еще смотря на светящийся экран, и тыкает пальцем в рядом стоящий черный диван. Чимин кивает в спинку кресла и берет стоящий у стены маленький складной столик, ставит его перед собой, расставляет там аппетитно пахнущую еду, а потом терпеливо сидит на диване, немного ерзает и подпрыгивает. Юнги сидит за компьютером еще две минуты, но когда живот урчит уже в четвертый раз, на всякий случай сохраняет очередные настройки и, кряхтя, подкатывается на кресле. Берет палочки, открывает свою порцию, пристально смотрит Чимину в глаза и начинает есть. А у Чимина мандраж, немного дрожат пальцы и сохнут губы, которые он быстро облизывает. Потому что, оказывается, Чимин все это делает только ради таких взглядов. От таких взглядов что-то замирает в груди, в ушах — быстрый-быстрый стук сердца, а щеки краснеют. Он еще долго пытается собраться после такого, незаметно бросает взгляды, молчит и улыбается как идиот. Так продолжается с неделю, пока Юнги с каждым днем становится все заебаннее, мешки растут, а вмятина на диване становится все более очерченной. В очередной раз, когда они обедают, а у Чимина сейчас сердце лопнет, Юнги вдруг говорит.  — Чимин-а, — говорит тихо, потому что почти всю неделю молчал, — можешь больше не приходить? И не смотрит в глаза. Чимин замирает, пока тянется палочками к редиске, сердце прекращает биться так часто. Или вообще прекращает биться? Чимин молчит, застыв в неудобной позе. В голове крутятся взгляды Юнги, как будто бы благодарные. Может, он просто хотел ему намекнуть, что надо прекращать приходить? Или он пытался не указать ему на дверь вместо дивана? Мог ли он смотреть на него тогда… с раздражением? Живое воображение тут же подкидывает ему измененное воспоминание, где брови у Юнги нахмуренные, губы кривятся, а глаза смотрят с презрением. Чимин вздрагивает.  — А… Да, конечно… — и, словно сомневаясь, тихо добавляет в конце, -… хен. У Юнги дергается уголок губ. Чимин же несет какую-то муть про то, что ему все равно уже пора бежать на тренировку, хотя она только через час, что Намджун сломал гардину, а Чонгук все также просиживает ночи напролет за играми. А сам он собирается очень быстро, подхватывает рюкзак, цепляет шапку, запрыгивает в кроссовки, забирает свои сменные тапочки с щенками и дрожащим голосом прощается. Дверь тихо захлопывается. Юнги еще с минуту пялится на оставленные впопыхах палочки, дергано порывается к ним, но вместо того, чтобы взять их, встает. В голове у него — улыбки Чимина, тысяча абсолютно бесполезных и несмешных историй, плед и кофеварка, без которых он здесь бы не выжил. Он падает за стол, разворачивает программу и продолжает работу до поздней ночи. Вырубается за столом. Чимин ходит поникший уже третий день. Все в общежитии замечают. Тэхен неуверенно пытается вытянуть его в кино, Чонгук осторожно подкладывает ему свои наушники, забирая сломанные, Хосок шутит и корчит забавные рожицы, Джин незаметно накладывает ему побольше с молчаливого одобрения остальных. Намджун приходит к нему в комнату после очередного ужина. Хосок понимающе кивает и выходит. Рэпер подходит, садится совсем рядом и молчит минут пять.  — Он не ест совсем, — произносит наконец он. Чимин вздрагивает.  — Еще он спит по часу в день за столом, не отдыхает и хлебает литрами кофе. Реакции все еще нет.  — А еще твои палочки стоят у него рядом с компьютером. Намджун встает, похлопывает по голове и уходит. Чимин не спит в ту ночь. Он лежит под одеялом, пялится в темноту и думает. Он вспоминает, как пытался снова принести Юнги поесть, но останавливался на полпути, думая, что совсем достанет хена и тот его выгонит. Он думает о том, что Юнги там сидит с этой своей невероятно бледной кожей, что он похудел килограмма на три, что он может свалиться в обмороке. А еще он думает о своих палочках, которые стоят у Юнги рядом с компьютером. На следующий день после пробежки Чимин несется в сторону студии. Он сверяется с часами на телефоне, вспоминает, что Юнги уже должен был заснуть за столом, и осторожно открывает дверь своим ключом. Его он получил, когда опять отвлек хозяина студии от трека стуком в дверь. Чимин осторожно протискивает внутрь брюнетистую голову, вытягивает шею. Юнги ожидаемо спит, сложив руки. Парень вылезает из кроссовок, в носках тихо заходит внутрь, кладет на диван обед на троих, палочки. Заваривает кофе, проверяет часы и выбегает, зная, что кое-кто скоро проснется. Залезает в кросовки, закрывает дверь и убегает. Не замечает, как за ним следили карие полуприкрытые глаза. Так продолжается еще дней пять. Чимин наизусть знает время перекуров и урегулировавшихся «снов-пятиминуток», когда хен отрубается прямо в кресле за компьютером, и намеренно приходит прямо в такие моменты. Он оставляет еду, заваривает кофе, иногда накрывает Юнги пледом и уходит. А потом Намджун ему говорит, что хен закончил с треком и сегодня приезжает. Весь день парень ходит как на иголках, вздрагивает и реагирует через раз. Кровать он намеренно не заправляет, потому что ожидает звонка в дверь, чтобы успеть спрятаться под одеялом и притвориться спящим. Звонок так и не раздается. Чимин, нервный и уставший, ложится спать. Хосок ускакивает в комнату к Чонгуку и Тэхену, чтобы втроем рубиться в «Overwatch». Он знает, что парня сейчас трогать не стоит. Дверь тихо открывается, пропуская тонкую полоску света. Чимин спит, дрожа ресницами, поджав под себя ноги. Ему снится, что хен пришел домой, что он спит уже вторые сутки, отсыпаясь, что он много ест и мешки под глазами пропадают. Чимин глупо лыбится сквозь сон и тянет:  — Хе-е-ен… Кровать рядом с Чимином прогибается, под одеяло кто-то забирается прямо в одежде. К нему прижимаются со спины, обнимают и пробираются холодными руками под футболку. Ногами переплетаются с его и вообще, кажется, что пытаются запихнуть в себя.  — Хен… — снова тянет Чимин, но уже осознанно, — ты холодный. На ухо ему рвано выдыхают, и ледяные пальцы стискиваются на боках сильнее, прижимаются плотнее. У Чимина дрожит дыхание, громко бьется сердце. Потому что Юнги все еще пахнет кофе, своей студией и голос у него уставший:  — Спи, мелкий, — целует в макушку. Но Юнги сейчас лежит рядом с Чимином, извиняется и благодарит настолько завуалировано, что хочется смеяться. А потом хочется спать, потому что Чимин чувствует, как наконец расслабляется Юнги, как тот засыпает настолько крепко, что на следующий день его не разбудить совсем, но уже теплые руки обнимают его все также сильно.