Краски

Когда тебе кто-то нравится, ты ловишь каждое мгновение с ним наедине. Да что там наедине? У тебя радар какой-то на мозжечке стоит, возвещающий о том, что объект воздыхания находится в радиусе пятидесяти метров, а то и больше. И не удивительно желание быть рядом как можно дольше: смотреть исподтишка, улыбаться робко – просто наслаждаться. Поэтому-то первым добровольцем в любых начинаниях Чанеля всегда является Крис. А начинаний у Чанеля – уйма. То у него игры настольные, то активные, то танцы, то музыка. Ему всем нужно делиться с окружающими. Крис берет на себя эту «тяжелую» миссию, прикрываясь тем, что хен, и «кто же, если не я?». А сам ловит невероятный кайф, от непрекращающегося жужжания Чанеля. Улыбкой тот ввергает Криса в экстаз, и парень уже даже иногда побаивается разоблачения: так он доволен от «пыток» младшего. В очередной раз Чанель заявляется в общую комнату в странном виде: с бархатным беретом на голове, из которого торчит красное перо. В руках у него еле-еле держится мольберт и палетка красок. Он еще и пытается сделать свое появление хоть сколько-нибудь грациозным. Выходит, на самом деле, нелепо. — Не, ну это уже перебор, — посмеивается Кай, развалившийся на диване. — Что это? — Бэкхен почти в ужасе от увиденного. Смешно-то оно смешно, но ведь одеждой это не ограничится. Оно может пустить корни в размеренное течение его выходных, а это уже совсем не радует. — Это Искусство, — с придыханием произносит Ель. Чанель ставит мольберт на пол, припечатывает к стенке, но деревяшка никак не хочет успокаиваться и так и норовит соскользнуть вниз. В итоге, юноше надоедает, и он подпирает конструкцию своим плечом, как ни в чем ни бывало сложив руки на груди, и снова обращается к «залу»: — Ну что, ребятки, кто будет мне позировать? Кто будет моей моделью? Источником вдохновения? Музой!? — улыбка Чанеля, кажется, отражается от всех поверхностей, и словно она же и блестит в его глазах. От последнего слова у Криса противоестественно заходится сердце. Остальные в комнате тоже слегка оживляются: такое даже Чанель еще не устраивал. — А ты умеешь рисовать? — скептически разносится из кухни. В проеме появляется обесцвеченная макушка Сехуна. В ответ Чанель лишь активно кивает головой, а Крис уже прикидывает, сколько соперников должен будет опередить, чтобы получить право побыть с Елькой при таких приятных обстоятельствах. Парень встает с кресла почти с обреченным видом. Отталкивается ладонями от коленок, вздыхает и говорит: «Ну ладно, так и быть.». Кай гиенит в сторону Лухана, смеясь над наивностью Криса. Или Еля. Он сам еще не разобрался. Победитель и приз уединяются в комнате Чанеля. *** Внутри все по-другому. Все поверхности занавешены старыми простынями. Вся комната – один сплошной беловато-желтый, деформированный кокон. Тем лучше. Лишь окно остается не закрытым, чтобы свет мог беспрепятственно проникать внутрь. Для приличия Крис все же спрашивает: — Зачем столько «чехлов»? — на что сразу же получает: — Я очень-очень-очень экспрессивен, — и игру бровями. Крис осматривается, чувствуя себя не в своей тарелке. Тут как-то слишком…интимно. Простыни ассоциируются с кроватью, кровать с сексом. И Крис чувствует себя еще более зажатым. Чанель решает его добить своим непосредственным: — Раздевайся. — Что?! — все, что может выдавить из себя Крис. Сразу становится как-то жарко, ладони потеют, взгляд бегает. А Чанель абсолютно спокойно, но явно забавляясь происходящим — еще бы, вывести из равновесия самого Ифаня — уточняет: — Но это же ради искусства, — и делает глаза кота. Ага, того самого Кота. Крис бы и рад сопротивляться и бежать, но не хочет выглядеть полным идиотом. Подумаешь, раздеться перед согруппником, боже, какая ерунда. Они уже тысячу раз друг друга обнаженными видели. Протест вызовет подозрения. И ему ничего не остается, как начать медленно стаскивать с себя одежду, пытаясь так ужаться, чтобы Чанель ничего не увидел. А это маловероятно в такой ситуации. Парень вперивает взгляд в одну складку ткани на полу и медленно, нелепо раздевается, при первой же возможности прижимая руки к телу. Сначала вниз спадает сине-белая рубашка в клетку, а пока Крис неловко расстегивает каждую пуговку, пока его влажные пальцы то и дело соскальзывают с застежек, Чанель притихает, как мышка, что для него не характерно, и не может отвести горящий взгляд. Следом падает серая майка. У Чанеля вид кота, попавшего в рай, где все белым-бело от сметаны и вообще молочных продуктов. Когда Крис начинает расстегивать пряжку и, сглотнув, тянуть вниз джинсы, Чанель едва ли не подпрыгивает на месте, стукая кисточки друг о друга, как морские котики ластами. Крис останавливается, Чанель настораживается и, осуждающе слегка наклонив голову, говорит страшное: «догола». Никакие «но» и «зачем» не принимаются, ведь это «живопись», «натура», «естество» и т.д. Чанель иногда бывает очень коварен. В заключение процесса он слегка присвистывает, чем просто убивает Криса. Тот стоит весь красный, аки алая, девственная роза, и мечтает провалиться сквозь землю. Чанель молчит, оставляя парню гореть со стыда целых несколько десятков секунд, а потом делает контрольный в голову: — Нужно выбрать позу, — а ведь Крис думал, что хуже уже ничего быть не может, что он уже морально уничтожен. Ан-нет. Ему уже даже и не надо спрашивать у тонсена свое «что?!». За него все говорят глаза. Сведенные брови и опущенные уголки губ. Крис стоит, прикрывая свое достоинство, и даже и предположить не в состоянии, что еще способен выдумать Чанель. Какую еще «позу». Ель же делает в воздухе круг кисточками и с серьезным видом, будто командует: «повернись». Крис повинуется, не зная, что еще можно сделать. Но задницу-то уже не прикроешь. Так он и стоит, светя тылом. Когда модель поворачивается спиной, и более не видно ее отчаянного, а оттого забавного, выражения лица, Чанель может сосредоточиться на «натуре». А она более чем прекрасна. Плавные линии спины перетекающие в линии ягодиц. Он и мечтать о таком не мог, а сейчас хочет просто закончить весь этот фарс, подойти поближе, и провести жесткой щетиной кисточки по белоснежной коже. Затем коснуться шеи губами. Но нельзя. — Не пойдет, поворачивайся обратно, — сам себя же и избавляет от соблазнов, ставя ограничители. Юноша ловким движением кидает Крису одну из простыней, затем кивает на стоящую справа кровать, также застеленную покрывалами. — Ложись и прикройся, что ли, а то на тебя смотреть больно: вот-вот убежишь, — Крис еще раз смущается, но предложение принимает. На кровати, чуть подальше от Чанеля, под простынкой намного-намного комфортнее. Чанель начинает творить. Крису кажется, что мастер невероятно сосредоточен. Что краски в его руках плавятся и сами прыгают на полотно. Что Чанель ни единого взгляда не бросает на него: только на форму и цвет. Крис даже расслабляется, и начинает наслаждаться происходящим. Сам следит за увлеченным тонсеном, таким страстным и красивым. А в это время на улице уже темнеет, и в комнату проникает разве что свет луны. Чанель предусмотрительно достает свечи. — Ты шутишь? — напрягается Крис. — Так свет лучше, — поясняет Чанель. И Крис снова успокаивается, по крайней мере, на время. Потому как Чанель среди простыней и свеч – та еще пытка для его воображения. Фантазию подстегивает тот факт, что у него самого под тонкой тканью нет абсолютно ничего. Стоит Чанелю приблизиться к нему хоть чуть-чуть, и Крис просто не выдержит такой близости. Он знает. Знает это, но все равно, как только подобная мысль мелькает в голове, ему сносит крышу. Кожа у Чанеля красиво переливается в свете свечей, а Крис только и мечтает о том, чтобы посмотреть, как эти оранжеватые блики заиграют на других участках тела парня. Чанель стоит босиком, его модель только сейчас замечает этот факт, но из-за него все внутри скручивается в тугой узел. Это все. Все абсолютно интимно. Такие детали могут и должны быть только у людей в спальне. Крису кажется, что они уже ментально, а от того не менее страстно, трахаются: так атмосфера предполагает к помешательству. И Чанель такой напряженный, такой сосредоточенный. Такой…желанный. Ифань даже не сразу осознает, что его тело выдает его с потрохами. Зато Чанель это замечает в ту же секунду, потому как все, о чем он мог думать на протяжении всего времени, что они тут вдвоем, это распластавшийся перед ним хен. Абсолютно, безобразно-прекрасно голый. Чанелю даже не верится, что этот день настал. День, когда он так близок к желаемому – только руку протяни. Протяни, и скользни вниз под покрывало, чтобы там нежно провести по бедру и…Надо рисовать. Фантазии в сторону, необходимо хотя бы видимость работы оставить. Но Ифань по-прежнему очень близко, при этом мучительно далеко. По-прежнему обнажен, при этом недоступен. И это сводит с ума. У Чанеля внутри нешуточная борьба разворачивается: совершить ли ужасную глупость или нет? И это-то на фоне мелькающих в голове картинок из камасутры. Примерно когда напряжение тонсена достигает своего пика. Когда он готов уже вообще все бросить и выбежать из комнаты в ванную – снимать это самое напряжение. В этот момент Ифань неудачно ерзает, и все тайное становится явным. Чанель слабо соображает, повинуясь рефлексу. Парень делает резкий выпад вперед из-за мольберта и тут же опускается на Криса, сразу же заключая того в объятья и унося в невероятно развязный поцелуй. Многочисленные испачканные в вязкой краске кисточки проезжаются по коже Ифаня, оставляя на ней яркие следы. Белый, красный, голубой – у Криса на животе целая палитра. А Чанель целует очень страстно, ненасытно, изголодавшись. Ифань пару секунд находится в ступоре, даже не понимая, что происходит, но язык Еля настойчиво проникает внутрь, напоминая, что происходящее - реальность, и яро требуя ответа. Чанель понятия не имеет, как будет оправдываться на этот раз. Новое веяние в современном искусстве? Неважно, ведь сейчас можно, наконец, содрать эту тряпку с вожделенного тела. Чанель уже хватает простынь в руки, но передумывает. В голове загорается более приятная идея. Парень, как и мечтал, скользит руками под ткань. Крис выгибается под ним, инстинктивно раздвигая ноги, моля о большем. Тонсен играет на его эрогенных зонах, как настоящий мастер. Проводит длинными пальцами по внутренней стороне бедра, прямо до ягодиц, судорожно сглатывает, и ведет обратно, задевая кожу уже гладкой поверхностью ногтей. Крис мычит и требует продолжения, а Ель только за и, раззадоренный податливостью и капризностью Музы, впивается пальцами в коленку, затем жадно сжимая кожу, ведет вверх. От его рук остаются красные следы, расползающиеся по коже пятнами. Крис только-только начинает приходить в себя – понимать, что сейчас происходит, и кто в данную секунду перед ним. Когда Крис валит Чанеля на кровать и подминает под себя, тот даже немного ошарашен прытью хена. Ифань же смотрит на Еля так, будто коллекционер на самое редкое произведение искусства. Затем с должным почетом проводит ладонью по его щеке. И в этом жесте так много всего, так много нежности, что все происходящее переходит на новый уровень. Это как согласие. Как единство. И некуда спешить. Можно упиваться друг другом всю ночь напролет. Они оба это чувствуют. Крис притягивает Чанеля к себе за талию, стягивает с него рубашку, и, вместо того, чтобы наброситься на него, ложится рядом, на бок. Подпирает голову рукой и не сводит взгляд со своего творца. У Еля дыхание перехватывает. Страшно дышать, когда кажется: всего один вздох, и все улетучится, и Крис перестанет на него смотреть с таким трепетом. Но воздух пронзает легкие, а Крис все еще рядом, все еще такой же прекрасный и внимает каждому движению ресниц Еля. Крис смотрит долго, скользит взглядом по телу тонсена, иногда цепляясь за торчащие косточки. Внутри невероятно жжется желание приникнуть к ним, прикусить кожу в особенно тонких местах, но Крис просто долго смотрит. Чанель никогда себя не чувствовал таким желанным. Миллионы фанаток в зале – просто ничто, по сравнению с Крисом. Ель буквально видит, как в темных глазах хена нарастает страсть. Хотя непонятно куда уже больше. Еще чуть-чуть и она взорвется и хлынет на него. Ель ждет. И Крис не выдерживает. Парень резко и, если не видеть его взгляд за секунды «до», даже неожиданно набрасывается на Чанеля. Он прямо припечатывает его к кровати, не желая оставлять хотя бы сантиметр между ними. Пережимает запястья, как будто Ель убежит. И целует. Целует почти безотчетно. Сначала в губы, потом в шею, затем куда придется, лишь бы не расставаться с этим дурманящим ощущением. Потому что Чанель пахнет невероятно терпко. Краской, ореховым маслом и корицей. Крис никогда не забудет это сочетание. К губам прибавляются руки, судорожно стаскивающие брюки с младшего. Брюки-боксеры, Крис не особо понимает, что снимает, когда пытается как можно быстрее добраться до Чанеля. Всего. Чтобы весь Чанель был только его, только перед ним и для него. Когда Крис стягивает вторую штанину с ног тонсена, он на прощание кидает взгляд на ступни Еля, затем проводит кончиками пальцев по чувствительной зоне, как бы наказывая и одновременно оставляя метку. Чанель корчится, ему щекотно, но это так остро и оттого приятно, что после он выгибается дугой, как кошка. Крис снова подползает к нему, нависает над лицом, смотрит хищно, прикидывая, чтобы такого сделать с художником. А под руку попадаются кисти. Крис снова не очень понимает, что он творит. Он вообще никогда ничего не понимает, когда дело касается Чанеля, а уж тем более сейчас. Парень сгребает в руку сразу все кисточки. А потом с особым удовольствием проводит каждой по телу Чанеля. Ель стонет. Это так странно, непривычно и невероятно приятно, что он даже сказать ничего не может. Жесткие щетинки чувствуются буквально по одной. Крис выводит на теле любовника плавные узоры, отчего-то напоминающие ему Чанеля. Прочерчивает красный круг вокруг соска, дальше спускается ниже по клавишам ребер. Меняет кисть. И заключает аккуратный пупок в знак синей бесконечности. Он проводит линию мучительно близко к члену Чанеля, а тот мечется и даже сам не знает, чего хочет больше: остаться холстом Криса или же отбросить в сторону возвышенное и молить о том, чтобы хен наконец-то взял его. Но все карты в руках у Криса, и он волен играть, как хочет, поэтому юноша игнорирует Чанеля. Просто опускается к нему и прикусывает кожу, обтягивающую острую бедренную косточку. Чанель там уже почти плачет. Его стоны становятся такими острыми, что уже режут уши. Такое нельзя слушать спокойно. А Ель не выдерживает и сам тянется к своему пенису. Вот это вот Крис не может оставить без внимания. Он нежно берет Чанеля за руки и отводит их в сторону, не разъединяя, словно ребенка от сладостей уберегает. И дарит утешительный поцелуй. Не совсем как заботливый родитель, но Ель ни чуть не против. Он пыхтит и мямлит, дышит глубоко и отрывисто. Ноздри раздуваются, как крылья, и когда его рот остается свободным на какую-то несчастную секунду, Чанель начинает судорожно молить: «давай». Расширенные зрачки бьются в окнах глаз, будто им там тесно. Он отчаянно показывает вниз, уже просто не в силах ждать дальше. Крис. Он просто невероятен, когда такой. Идеальный. Буквально вычерченный на поверхности бумаги. Его ведь и правда только рисовать и можно. А когда он так близко, все, чего хочется – это подлететь еще, обжечься, но подлететь, чего бы это не стоило. Пошлые мольбы – это, пожалуй, одна из самых низких цен, которую вообще можно заплатить за исполнение мечты. А когда Крис-таки опускает одну свою руку к промежности любовника, другой все еще удерживая его запястья – это и впрямь сладкое воплощение мечты. Юноша проводит ладонью по складке ягодиц, нащупывает указательным и средним пальцем вход, и неторопливо начинает его поглаживать, массировать – мучить. Просто у Криса тоже есть свои слабости. И стоны Чанеля – одна из самых сильных. Когда Крис вставляет первый палец, а затем и второй, и третий, Ель даже и не думает о боли. Она остается где-то за гранью. Воспринимается, как что–то само собой разумеющееся и даже желанное. Он не пугает: у него просто давно никого не было. И после такого, если Крис ему будет более недоступен, еще долго не будет. Поэтому нужно оторваться по полной. Поэтому Чанель беззастенчиво улыбается во все лицо. Крис еще не видел такой его улыбки, когда от уголка до уголка расползается красное удовольствие. Поэтому Чанель бесстыдно насаживается на его пальцы. Поэтому же разводит свои неприлично длинные ноги, так же неприлично широко, словно годы отдал гимнастике. Об этом Крис тоже не знал. Крис вообще уже пристраивается ко входу Чанеля, горячо дыша тому в ухо, а сам как будто бы первый раз в жизни увидел Чанеля. Крис двигается самозабвенно, быстро, не сдерживаясь. Хватает Чанеля за ягодицы, талию, шею. Прокладывает пламенную дорожку все выше и выше. Когда конец уже близок, держаться почти нет сил, а на лице целая карта эмоций, Крис доходит до лица. Придерживает одной рукой любовника за талию, а другую кладет на щеку, зарываясь пальцами в запутанные волосы. Целует из последних сил такого беззащитного сейчас Чанеля, похожего на натянутую до предела струну, и думает о том, что никто и никогда больше его таким видеть не должен. Никогда. Чанель. Только. Его. С этими мыслями Крис кончает. Рычит, неясно даже от чего больше: от собственного решения или от оргазма. А Ель знает, что отдался не просто «как в последний раз». Нет. Он просто даже не представляет, что будет делать, если сейчас придется как-то объяснять произошедшее. Хотя можно подумать, это он завалил одногруппника, заключил в объятья, как в тиски, а потом самозабвенно трахал до потери пульса. Но объясняться все же приходится. Через час, а может и полтора, проведенных в постели за игрой в гляделки, Крис все же сползает с покрывал, накидывает на себя простынь и направляется в сторону двери, за кофе. Выйти из комнаты ему не дает мольберт. Парень переводит взгляд на него, вспоминая о том, как и почему они здесь вообще оказались. Заинтригованный подходит к картине и в удивлении раскрывает рот. У Криса очень эпичное выражение лица: очень круглые глаза и взметнувшиеся вверх брови. Юноша вытаскивает из простынного плена лишь указательный палец. Показывает на рисунок и обращается к беззаботно валяющемуся Чанелю: — Это что? Чанель сначала пугается голоса любовника, но затем узнает причину беспокойства и уже спокойно отвечает: — Картина. А что? — улыбается, как ни в чем ни бывало. — А что на ней изображено? — Ты — тянет Ель и чуть надувает порозовевшие щеки. — А почему я синий? — парень действительно в шоке от изображения. — Нуууу…я посмотрел на тебя в новом цвете. — Ааа. А почему то, чем по идее смотрю я, где-то там, где я, по идее хожу? — Крис наклоняет голову, как будто бы это поможет понять сие произведение искусства. — А? — Что тут непонятного? Почему у меня глаза на жопе, а жопа на ногах?! В прямом смысле…— беззлобно уточняет Ифань. — Ааа, — озаряет Чанеля, — это кубизм*, детка. И Чанель до смерти рад, что единственное, что Крису нужно объяснять, так это, что такое кубизм. Кубизм* — направление в искусстве, зародившееся в 20 в, характеризующееся использованием подчеркнуто геометризованных условных форм, а также изображением объекта одновременно с нескольких ракурсов.