Редкие встречи

У Хайне узкие плечи и тонкие запястья, белая нежная кожа (и не подумаешь, что когда-то был уличным оборванцем). Провокационно выпирающие лопатки и ключицы, которые так и хочется прихватить зубами. И маленькая, упругая зад... попа. И он весь такой: маленький, немного угловатый и невероятно аппетитный. Виктор так бы и съел его, да разве тот позволит — и так постоянно возмущается из-за неосторожно поставленных в порыве страсти отметин (даром что на коже Хайне они больше похожи не на следы бурной ночи, а какие-то вражеские побои — кожа слишком нежная). Не виделись как обычно долго. Виктор скучал, скучал, скучал, скучал. И сейчас восполняет недостаток Хайне, беспорядочно целуя, вспоминая каждый сантиметр его тела - пальцами, губами, взглядом. Он изголодался, отвык, и, возможно, сейчас немного грубоват, но его крепко обнимают в ответ, порывисто отвечают на поцелуи, прогибаются от ласк, и, значит , всё в порядке. — Виктор... — Хайне выстанывает его имя таким нежным и соблазнительным голосом, что Виктору кажется — это уже чересчур, сейчас его сердце не выдержит такого наплыва чувств. И они горят. Оба горят и сгорают в который раз. Снова вместе. Жаль, что так не может быть всегда!.. — Не хочу ехать в Шензам. Не хочу расставаться с тобой! — уже одетый и собранный Виктор сидит на заправленной кровати и скорбно-игриво смотрит из-под чёлки. — Хайне, ты же у меня такой компактный. Поместишься в чемодан, как думаешь? Будешь моим контрабандным грузом за границей. Ответом тут же становится весомый подзатыльник. — Не несите чушь, Ваше Величество! — Ау, это нападение на короля! — он делает вид, что сердится. — За это тебе положено наказание в виде крепких объятий! — Только вот Хайне проворнее и этих самых объятий легко избегает. Впрочем, ему достаётся кое-что получше — лёгкий поцелуй в губы. — Я тоже буду скучать, - шепчет Хайне, прислонившись лбом ко лбу Виктора, у которого тут же пропадает его напускно-игривое настроение, остаётся нежность и лёгкая грусть. Глаза в глаза, одно дыхание на двоих... И пару секунд кажется, что весь мир готов подождать. Но если бы, если бы... Хайне отстраняется. Виктор на секунду смеживает веки, чтобы собраться с силами, и встаёт. — Ты прав, мне пора. — И уходит, не оглядываясь. Потому, что если оглянётся — не сможет больше сделать ни шагу. Они давно не виделись, и, конечно, лучше бы провести редкие совместные минуты с большей пользой, но не в этот раз. Тёплый вечер, бутылка любимого вина и приятное чувство возвращения расслабляют. А ещё Хайне рядом, в его дворце... Когда-то Виктор и мечтать о таком не мог. Так что, он растягивает эти минуты совместной тишины и спокойствия, как любимое Нидергранцрайское вино. Звон бокалов, тост, что никогда не изменится. Кончик языка покалывают игривые пузырьки, тепло растекается по всему телу, расслабляя ещё сильнее. Невероятно хорошо и уютно. — Пойдём спать? — совершенно сумасшедшее предложение, сделанное ничего не значащим тоном, будто мелочь какая. Рискованно и безрассудно, но он так устал, а на душе сейчас так легко и умиротворённо, и единственным идеальным завершением этого вечера (уже ночи, вернее) — будет заснуть рядом с Хайне. Держать того в своих объятиях и не отпускать до самого утра, так, как давно мечтал. Непозволительная роскошь. — Нет, — впрочем, Хайне мог этого и не произносить — его взгляд куда красноречивее слов. И это правильно и верно — разумом Виктор отлично всё понимает, но попробуй убеди в этом сердце. Хайне ставит на стол пустой бокал и встаёт, но вместо того, чтобы направиться к двери — приближается к Виктору и опускается перед тем на колени. — Впрочем, надеюсь, это хоть сколько-нибудь Вас утешит, — проворные пальчики расстёгивают ширинку — и от удивления Виктор не находит что ответить, а через несколько секунд все возможные варианты вообще улетучиваются из его головы. И кто же из них двоих больший сумасшедший?.. Хайне, измождённый и ещё больше отощавший, в грязной рваной рубахе, поднимается на помост, еле передвигая ноги. Солнечный день, возбуждённо галдит толпа, а Виктор отчаянно пытается вырваться из крепко держащих его рук. Потому, что вот она — плаха, а Хайне, его Хайне сейчас казнят, но никто не хочет слушать оправданий и заверений будущего короля, что этот юный мятежник, вообще-то, ни в чём не виноват. Хайне встаёт на колени — и опускает голову на плаху. Виктор борется, кажется, уже давно не как положено принцу, с достоинством, а с отчаянием человека, у которого сейчас отнимут самое дорогое. Хайне ищет взглядом кого-то, ищет... Его глаза встречаются с глазами Виктора. Спокойствие и смирение против боли и слёз. Он открывает рот... — Виктор!.. — Хайне из реальности, живой Хайне, трогает его за плечо и смотрит с беспокойством. — Хайне... — он охрип и слова даются с трудом, всё тело ломит, знобит, голова раскалывается. Виктор поднимает дрожащую руку, нежно касается щеки Хайне. Тёплый. По собственным щекам так и продолжают течь слёзы, но уже от облегчения. Приснилось. Тогда он вытащил Хайне, тогда не случилось необратимого. — Виктор, ты чего? — взгляд всё такой же беспокойный, а ладонь накрывает руку Виктора в ответ, и тот вместе с облегчением чувствует счастье. Потому, что Хайне рядом и волнуется. И как бы неприятно ни ощущалось болеющее тело, душу греет то, что любимый человек на редкость близко и переживает за него. — Кошмар приснился, — с трудом выдавливает он в ответ. — А что ты здесь делаешь?.. — Ты заболел, лекарь уже ушёл, твой помощник пошёл собирать предписанные лекарства, а меня попросили с тобой посидеть. — Хайне страдальчески вздыхает, но при этом заботливо вытирает слёзы из уголков глаз Виктора. В этом весь он — внешняя холодность, и доброе, беспокойное сердце внутри. Холодная рука замирает на лбу, и Виктор позволяет себе счастливый вздох. — Значит мы ненадолго одни? — и вот же ведь: больной, разбитый лихорадкой и кошмаром, а уже вернул себе этот вечный дурашливо-игривый тон (хоть и произнесено было хриплым и совсем не эротичным голосом). Глаза хитро блестят (хотя, частично это заслуга повышенной температуры), а на губах расцветает многообещающая улыбка. Хайне только сводит сурово брови на переносице, но не успевает ответить — за дверью раздаётся шум, гам, и в покои крайне бесцеремонно врывается толпа из четырёх младших сыновей. — Отец, Вы в порядке?! — Мне сказали, что Вы очень плохи, отец! — Вам что-нибудь нужно? — Хайне, отец поправится? Нестройный хор голосов оглушает, вопросы сыплются как из рога изобилия и их окружает шумная суета — уже не до интимных разговоров. Голова взрывается болью и чуть идёт кругом, но именно сейчас Виктора окончательно накрывает чувство счастья: дети и Хайне рядом, и он сам как никогда чувствует себя любимым и нужным. Смешно, но это так. Поздняя ночь, тихие шаги по коридору. Нужно бы дойти до своих покоев, принять ванну и спать, спать, спать. Но ноги сами несут в комнату, отведённую королевскому наставнику, как тогда, много раз до этого, когда Виктор заезжал по пути во дворец в церковь для сирот, в которой работал учителем Хайне. Так же ночью, такой же усталый. Такие же тихие шаги, дабы никого не разбудить (разве что служка увидит, да он никогда не задаёт вопросов). Так же легко, без скрипа открывается дверь. Так же ярко светит в окно луна, освещая пол, заваленный книгами, стол, погребённый под кучей пергаментов, кровать и лежащего на ней, безмятежно спящего Хайне (детишки, над которыми шефствовал когда-то Хайне, рассказывали, что тот очень чутко спит, только вот шагов Виктора он почему-то никогда не слышит). И тот практически такой же — даже появившаяся на лбу ранняя морщинка во сне разглаживается. От ностальгии и нежности щемит сердце, Виктор присаживается на краешек кровати, взглядом лаская любимые черты. Так проходят несколько минут — и пора бы уходить, но это всё так же сильнее него — он снимает перчатку и аккуратно касается щеки Хайне. Мягко, подушечками пальцев ведёт к подбородку — ещё пару секунд, ему достаточно и этого. Просто пару секунд... — Виктор? — Хайне едва разлепляет заспанные глаза, голос сонный-сонный. — Вернулся? — Да, — он чувствует укол совести за то, что разбудил. Но сам так устал, так скучал, так хотел увидеть снова, прикоснуться... — Прости, спи, я по... Тёплые руки обхватывают за шею, притягивают к себе, а к губам прижимаются нежные губы. — Ну и хорошо, я так ждал... — взгляд у Хайне расфокусированный — он явно всё ещё спит. — Раздевайся и ложись, — двигается, уступая место в кровати. И, вообще-то, это ужасное предложение. Потому, что Хайне сонный и совершенно не соображает. Потому, что засыпать в одной кровати — всё такая же непозволительная роскошь для них, как и раньше. Потому, что с утра поднимется жуткий гвалт, если короля не обнаружат в его покоях. Потому... Но на губах всё ещё чувствуется поцелуй Хайне, а сам он, отодвинувшись к стенке, смотрит из-под слипающихся глаз, стараясь не заснуть, и ждёт. И Виктор сам не замечает, как раздевается и ложится рядом. — Спи, — притягивает Хайне к себе и невесомо целует в висок. Тот прижимается плотнее, и практически мгновенно засыпает вновь. Сердце Виктора гулко бьётся в грудной клетке, его переполняют различные восхитительные чувства, одно из которых — ощущение чего-то невероятного и, кажется, что ему в эту ночь не заснуть, но тепло сопящего рядом Хайне согревает и успокаивает, мысли начинают путаться, и он проваливается в сон достаточно скоро. Наутро, как ни странно, никакого шума по поводу пропавшего короля не поднимается. А под дверями спальни королевского наставника обнаруживается записка: "Всё уладил. Но возвращайтесь, пожалуйста, к работе как можно скорее." Подпись - "Ваш помощник, Франсуа".