***
Юрочкин день рождения пришелся на среду, а, значит, праздновать он его будет на тренировке. О школе он не беспокоится — с четвёртого класса его перевели на домашнее обучение, а все экзамены и итоговые контрольные он всегда сдавал на отлично. Идя в тот день на тренировку, он уже мысленно готовился к хмурому лицу Якова, говорящему поздравление без особого энтузиазма, к вечно весёлой Милке и не смешным шуткам Жоры, про «ну ты как, согласен или нет?», но, прибыв на каток, он даже слегка оцепенел: весь ледовый дворец был украшен гирляндами, воздушные шары гроздями висели под потолком, а на льду было нацарапано «Юра, с днем рождения! ». Как только он вошёл в тренировочный зал, на него с громкими криками поздравлений кинулась целая орава людей: и Мила, и Гоша, и Виктор, а сзади тихо подошёл и обнял Кацуки. Юра, находясь в прострации, сначала, не понимая, что , собственно , происходит, обнял в ответ этот клубок из тел, облепивший его со всех сторон, а потом, заметив чуть поодаль стоявших Якова и Лилию, смутился и принялся мягко расталкивать поздравляющих. Позже, получив кучу разномастных подарков, он узнал, что вся эта идея с украшением катка и дружным поздравлением пришла на ум именно японцу. Тихонечко матеря вышеупомянутого фигуриста, он плёлся к дому четы Никифоровых/Кацуки, сам не понимая, то ли от непривычного чувства благодарности за внезапный сюрприз, то ли просто подальше от надоевшего общества тренеров. В квартире у фигуристов было чисто, уютно и вкусно пахло чем-то цветочным. Виктор с Юри без вопросов впустили его в дом, ещё раз поздравили с праздником и принялись отпаивать липовым чаем (вот почему так пахло цветами). У них в доме создавалась атмосфера полной защищённости и расслабленности, Юра сам не заметил, как уснул над чашкой чая, закутанный в плед под монотонный разговор, как он их мысленно окрестил, Виктури. На следующий день, только-только разлепив веки, ему поступило предложение переехать в эту квартиру окончательно.Но , даже не дослушав предложение до конца, Юра быстро вскочил с кровати и, крикнув что-то похожее на «я вам что, педик что ли?», умчался прочь. Вечером в квартиру Виктора и Юри тихо постучали. Не понимая, кому они могли понадобиться в 11 ночи, Никифоров открыл дверь. На пороге стоял мальчишка, в леопардовой толстовке, с такой же расцветкой чемоданом. Взглянув на мужчину, он фыркнул и сказал: — Ваше предложение ещё в силе? Так началась весёлая совместная жизнь трёх фигуристов.***
В первое время, живя у Виктора и Юри, подросток понял некоторые простые истины. Первое: просыпаться в воскресенье в час дня и сразу после пробуждения чувствовать аромат свежесваренного кофе и слышать шкворчание сковородки вперемешку с тихими, осторожными голосами — умиротворяюще чудесно. Второе: какао, сваренное со сливками и кардамоном в дни, когда попадаешь под холодный весенний дождь, согревает намного лучше обычного, растворимого (особенно, если его варил Виктор.) И третье: если перестать ворчать на Юри за то, что он такой неуклюжий, и огрызаться на Виктора, когда тот наглым образом нарушает его личное пространство, то жизнь с двумя фигуристами/мужчинами/мужьями не так плоха, как он себе представлял. Было даже приятно просыпаться от аппетитного запаха омлета, который очень любит готовить Юри. Японец всегда просыпается раньше всех, возможно, это старая привычка или он ещё не совсем адаптировался к другому часовому поясу , и тут же встаёт за плиту. Чаще всего он делает блинчики без муки и омлет, а по выходным его кулинарные навыки повышаются до онигири*, обычно с красной рыбой, огурцами или авокадо. Как бы то ни было, голодные и сонные русские фигуристы съедают всё до крошки, как будто каждое утро завтракают в ресторане класса люкс. Виктор всегда просыпался вторым, но, не потому что тоже любит рано вставать, а из-за неприятного ощущения пустоты под боком. Каждый вечер, ложась спать, Юри придвигается к Виктору и обнимает его, утыкаясь носом в плечо и приятно щекоча дыханием шею. Но каждое утро он, просыпаясь, уходит, оставляя Никифорова мёрзнуть одного, даже укрытого одеялом. И ведь как объяснить японцу, что тепло, исходящее от одеяла, и тепло тела любимого человека очень сильно отличаются и что второе намного приятнее. Но Юри всё равно каждый день встаёт раньше всех и идёт готовить, потому что «Витя, ты же не хочешь умереть с голоду?» или «не хочу оставлять Юрио голодным, у него же растущий молодой организм». Когда Юра переехал к чете Виктури, он тут же забронировал себе диван. Так как в квартире у Никифорова была только одна спальня, Виктор и Юри ночевали в одной постели, но Юра тут же отказался от прилетевшего к нему предложения спать с ними (хотя места в этой кровати хватило бы и на четверых) и не совсем вежливым тоном попросил не втягивать его в их «гомосятскую идиллию». Хотя в его «уголке настоящего мужика», как он окрестил свой диван, было немного жёстковато, да и если ночью открыть окно, то будет гулять нехилый такой сквозняк, но Юра никак не хотел поддаваться соблазну втиснуться между двумя тёплыми телами на мягкой постели и забыться спокойным сном. Одёргивали его две вещи, это то, что данный поступок хорошо так подорвёт его репутацию независимого крутого гопника (хотя это было абсолютно не так) и то, что эти тела были женаты друг на друге и имели члены. Юра не был ярым гомофобом, но заскоков на парней, слава богу, не имел, хотя интуиция подсказывала, что с подобным окружением он скоро начнёт на Отабека засматриваться. Но в один особенно паршивый день диван показался ему ну уж очень жестким, а ветер чересчур холодным и, наплевав на все свои принципы и повторяя про себя «пару раз — не пидорас, пару раз — не пидорас», он тихо пробрался в спальню и аккуратно втиснулся между двумя обжимающимися фигуристами. Но через секунду его с двух сторон стиснули сильные руки, а в ухо прошептал, охрипший ото сна, Юри: — Юрочка, а как же твои принципы? Разве не ты не хотел окунаться в нашу… как там её… — Гомосятскую идиллию, — продолжил за него голос Виктора, где-то над головой у Юры. — Диван очень жёсткий. И ещё там сквозняк сильный, — стал оправдываться подросток, чувствуя, как от двух тел идёт жар, погружающий его в сон. — И вообще, я же не трахаюсь с вами, а просто лежу… рядом, — закончил он, чувствуя, как начинают гореть щёки, а глаза сами собой закрываются. — Один раз — не пидорас, да? — задал риторический вопрос Никифоров, и Юра затылком почувствовал, как на его лице расцветает гаденькая ухмылочка, но ничего не ответил, окончательно погружаясь в сон. И, понимая, что это уже не на один раз.