Set me on fire

Всю жизнь внутри него горел огонь. Огонь, помогавший терпеть издевательства и унижения. Огонь, распалявшийся сильнее после тёплых слов матери, приятно разогревавшей воздух вокруг своей любовью и верой в сына. Огонь, что никогда не пылал сильнее дозволенного. До определённого момента Впервые он почувствовал особо сильный жар, упав в воды готэмской реки. Жар подталкивал его плыть. Плыть, чтобы увидеть глаза полицейского, пощадившего его. Жар подбирался к кончикам пальцев при взгляде на детектива, греющегося огнём взаимной влюблённости в чудесную Лесли. Жар отступил, заменившись угольком слабого интереса и подозрения, после встречи с диковатым любителем загадок. Освальд думал, что после смерти матери огонь потухнет, оставив после себя лишь золу. Он ошибся Тот самый чудак из участка с каждым днём, с каждой попыткой облегчить физическую и душевную боль, подкладывал к костру по небольшому полену. И пламя разгоралось Пламя грело изнутри, приятно теплилось, отупляя боль в простреленном плече. Оно подступало к горлу, заставляя сердце заходиться в бешеном ритме, когда, просыпаясь ночью, Кобблпот чувствовал такое же ровное, ободряющее тепло от человека рядом. Огонь, который должен был стать тлеющими угольками после лишающих всяких чувств и рассудка Аркхэмских процедур, вернулся, даже когда Нигма деликатно выпроводил покрытого перьями, необычайно наивного взрослого птенца из квартиры. Огонь захватывал каждую клеточку тела, стремясь передаться по воздуху и отогреть сидящего напротив, продрогшего в сырости больничных камер человека в очках. Огонь распространял ослепительный свет, выбивавшийся наружу, перебивавший мягкое свечение потрескивавшего рядом камина, когда обладатель внутреннего костра услышал невероятно нужное "Я сделаю что угодно ради тебя". На языки подозревающего и потому разгоревшегося чуть сильнее пламени будто вылили ведро воды, когда советник мэра сообщил, что влюблён. Вода оказалась керосином Огонь, топливо для которого резко сменили с понимания и трепета на волнение и ревность, с каждым днём стремился охватить всё большую часть организма, принося не умиротворяющее тепло, а ожоги органов и пожирающую боль. Пламя, обжигая, беспорядочно металось внутри, когда из телефонной трубки в который раз слышался голос автоответчика. Освальд чувствовал, как внутренности коптятся, подрываясь от шума в прихожей и не обнаружив за дверным проёмом долговязого друга. Он чувствовал запах горелой плоти, сидя привязанным к раскуроченной машине. Пламя заглушило и вместе с тем стократно усилило боль от удара по руке в ответ на попытку прикоснуться, передать часть тепла. Пламя окончательно восторжествовало, когда раздался неслышимый из-за локального пожара внутри черепной коробки выстрел. Пламя, почувствовав свободу, вырвалось наружу, когда тело, оттолкнутое ледяной –затерявшаяся искорка в душе больше не греет– рукой старого друга, полетело с пирса вниз. На мгновение почти над самой кромкой воды появилась ослепительная, жаркая вспышка. Должно быть, со стороны контраст пожирающе-рыжего –ярче цвета парика той, что забрала из жизни мирный костерок– и угрюмого сине-зелёного выглядел потрясающе. Если наблюдать издалека, можно не услышать истошных криков задыхающегося в агонии человека. Зато можно заметить исходящий от поверхности кипящей реки пар, рождённый столкновением леденящего холода воды и ненависти с обжигающим жаром пламени и глупой, неправильной влюблённости.