Surrogate

Он использовал магию неправильно. Это стало очевидно, когда он впервые попробовал по-другому. Вернее… Папирус вообще не был уверен в том, что поступает верно, ему просто больше понравилось. Признаваться кому-либо в этом, даже себе, он сначала не хотел. Ведь он всегда знал, что магия – это оружие. И использовать ее для таких вот целей было извращением. Его пожирал стыд каждую ночь. Горячий, яркий и мучительный стыд, но отказаться от наслаждения было невозможно. Скелет тихо, чтобы не вызывать ни малейших подозрений брата, ворочался в постели, забравшись под одеяло с головой, снова стягивал с себя пижамные штаны и немного раздвигал ноги. Закрывал глаза, потому что не мог видеть того, что делает. Создавал оранжевую кость с закругленным концом, затем принуждал душу опуститься в область таза. И вводил. Каждый раз это было по-новому. Не только из-за физических ощущений, но и из-за того, что нельзя было останавливаться. Иначе бы Папирус причинил вред себе же. Легкий страх, сильные ощущения и вибрация собственной магии постепенно доводили до оргазма. Иногда получался двойной. Тогда скелета скрючивало в небольшой судороге, и он все-таки позволял себе слабый стон, искренне надеясь, что Санс этого не слышал. Возможно, старший брат понял бы Папируса, но тот бы ни за что не перенес многозначительного взгляда на следующее утро. Сам Папирус плохо помнил, как он до этого докатился, хотя произошло все не так уж давно. Кажется, однажды ему просто пришло это в голову, когда захотелось чего-то… взрослого. Или же он специально экспериментировал, из любопытства. В общем, он забыл. Зато первый раз помнил очень хорошо. Однако скрываться становилось все сложнее. Санс был лентяем, но никогда – дураком, а Папирус всегда плохо скрывал свои эмоции. Поэтому делать вид, что с ним не происходит никаких изменений, у него получалось просто ужасно. И… в итоге… Это все-таки случилось. - Папс. Папирус оторвался от созерцания своей тарелки и с готовностью уставился на брата, уже 3 минуты разглядывающего его с другой стороны стола. Санс сделал паузу, выдавливая огромное количество кетчупа на и так заправленные трижды макароны. Кажется, мерзкий хлюпающий звук был слышен за несколько километров. - Что? - Ты мастурбируешь. Э… эм. Это было утверждение, а не вопрос. Констатация факта, если точнее. Папирус подобного не ожидал и не успел сделать вид, что он невинен, наивен и даже слова такого не знает. К тому же, он моментально покраснел и отвел глаза. - Т-ты про что? - О Азгор, да ладно тебе притворяться, - Санс преспокойно накручивал макароны на вилку, подперев подбородок другой рукой. – Ты изменился, бро. Резко так вырос… Понимаешь, о чем я? Папирус растерянно покачал головой. Будь у него губа, он бы ее прикусил. Вилку пришлось положить на стол, потому что руки подрагивали. Скелет был в ужасе, но одновременно он почувствовал облегчение от того, что брат узнал. Санс узнал. И воспринял это адекватно. - Эх… Наверное, только я не видел, что ты уже далеко не малыш-Папи. Давно пора было это признать. И все. На этом «великий и страшный разговор» закончился. Санс переключил внимание на макароны с кетчупом, а Папирус продолжил сидеть в полном изумлении. Мир не рухнул. Всего лишь одна маленькая грязная тайна больше таковой не являлась. День прошел без сучка и задоринки. Только вот Папирус находился в каком-то странном состоянии, вздрагивая отчего-то, быстро раздражаясь и убегая «по делам». Ему было не по себе, но он понятия не имел, почему. Пока не пришло время сна. Привычно укладываясь в постель, скелет внезапно осознал, что вот прямо сейчас, немедленно, ему необходима разрядка. Что срочно нужно сделать это еще раз. Он стянул трусы, всю нижнюю часть формы, сбросил кое-как сапоги – один отлетел в другой конец комнаты – и обрушился на кровать. Кости стали чувствительнее прежнего, и теперь Папирус уже не так боялся попасться на глаза Сансу. Вернее, нет. Он ХОТЕЛ этого. Впервые не прикрываясь одеялом, высокий скелет выгибался, вцепившись пальцами в покрывало, полностью отдаваясь ощущениям. Оранжевая кость, намертво сжатая пальцами в перчатке, двигалась непрерывно, превращая мир в водопад эмоций, и, как всегда, присутствовало легкое чувство опасения от того, что случится, если Папирус остановится. И, в придачу, появилось возбуждающее осознание, что Санс может подслушивать за дверью. Перед глазами вставала фигура невозмутимого брата, сидящего на полу, прислонившись к стене спиной, и прикрывшего глаза. Санс мог бы быть там прямо сейчас и с улыбкой вслушиваться в стоны и вздохи Папируса. «Ты изменился, бро. Резко так вырос… Понимаешь, о чем я?» Он понимал. Он прекрасно понимал. Папирус перестал дышать, заставляя кость исчезнуть и прислушиваясь к отголоскам прошедшего удовольствия. Затем медленно, с хрустом сел на кровати и помассировал плечо. На место дикого возбуждения пришло недоумение и испуг. Он что, действительно в какой-то момент захотел, чтобы Санс это увидел? Не удержавшись, Папирус слез с кровати и приоткрыл дверь. За ней никого не было. *** Большинство монстров, знакомых с Папирусом, считали его идиотом. Санс никак не мог осуждать их. В большинстве случаев его братец действительно вел себя как идиот, по-другому и не скажешь, но все же совсем тупицей его обозвать также было нельзя. Папса не любили в основном за самомнение. Но он был добрым, чертовски добрым и беззащитным, так что, если бы Санс не защищал его на протяжении жизни, мог просто оказаться среди личностей, которые использовали бы его, а возможно, даже причиняли физический вред. Вряд ли бы убили, но проблем нашлось бы предостаточно. Увы, Санс никогда не был добрым, в отличие от Папируса. Просто невозмутимым. Однако его невозмутимость здорово пошатнулась, когда он узнал, что младший брат пытается… пытается… сексуально удовлетворять себя. Самого Санса это никогда не интересовало, он относился к сексу равнодушно и не искал себе пару. Тело, сложенное исключительно из костей, лишь способствовало асексуальному образу жизни. Но это вовсе не значило, что низкорослый скелет никого не любил. Он любил своего брата, очень сильно. Можно сказать, Папирус для него был главным смыслом существования. Поэтому тогда, за утренним разговором, Санс никак не показал настоящих эмоций, чтобы не напугать и не огорчить Папса. Когда же они разошлись, ему стало немного не по себе. Возможно, пришло время поискать для Папируса девушку, ведь сам он, скорее всего, даже не подумает об этом. Или, однажды, не сможет удержать своих желаний… что было бы ужасно. Санс впервые за долгое время чувствовал себя по-настоящему растерянным. Ноги сами понесли его в бар Гриллби, где часто удавалось найти ответы на многие вопросы… *** Папирус в очередной раз перестарался в драке с Андайн. Сегодня у них было занятие в Сноудине, его вываляли в сугробах и заставили бегать несколько кругов вокруг дома, а потом они играли в снежки. Полурыба здорово развеселилась, закидывая скелета целыми очередями, пока он лепил баррикады и пытался сделать идеальный большой снежок. - Хэй, не копайся! Лови! В Папируса прилетело очередным мелким злобным снежным гадом, он все-таки рассердился и попер на Андайн, с трудом подняв свое недолепленное оружие массового поражения. Та с хохотом побежала от него, но скелет кое-как ее догнал и завалил снегом при помощи собственного веса. Оба рухнули в белую кашу, Папирус со смехом приподнялся на руках, собираясь отряхнуться, и перевел взгляд на Андайн, лежащую под ним. Та старалась отдышаться, ее грудь в легком доспехе тяжело вздымалась, полурыба даже посинела от холода, но явно была в хорошем настроении. - Вот это махина вышла! Ну ты даешь, Папс! А он не мог оторвать глаз. От ее груди. Точнее, от шеи с тонкими полосками атрофированных жабр, от открытой ключицы и холма, часто поднимавшегося и опускавшегося. В этом было что-то такое… красивое. - Эй, не пялься! Ему зарядили в нос. Папирус охнул и сел, а Андайн выбралась из снега, стряхивая с себя льдинки. Она стала немного серьезнее, осуждающе глядя на растерянного скелета, утирающего нос. - Что это за взгляд был, а, новобранец? - Не знаю… - Имей в виду, - полурыба наклонилась и ткнула ему в переносицу пальцем, - так делать неприлично. Я тебя прощаю, потому что ты дурень, но другие-то и обидеться могут. - Другие?.. - Женщины. Монстры, - она вздохнула и выпрямилась. – Никогда не пялься вот так. Папирус ничего не понимал. Ему было досадно, что они так здорово тренировались, и вдруг что-то пошло под откос. Он так и сказал: - Я не понимаю. - И ладно. Пусть лучше Санс с этим разбирается, а я не твоя мамочка, - она развернулась и махнула рукой. – Тренировка закончена, вали. И теперь скелет в смятении шел туда, где обычно бывал его брат – к Гриллби. Хотя один он там редко появлялся, Папирус часто утаскивал из бара подвыпившего Санса, и хорошо знал это место. Толкнув дверь от себя, скелет понял, что он до сих пор весь в снегу, и отряхнулся, окидывая помещение быстрым взглядом. Как ни странно, брата здесь вроде как не было… следовало поспрашивать. - Ищешь кого-то? – окликнул справа вкрадчивый женский голос. Папирус развернулся, увидев прислонившуюся к стене бара крольчиху. Ту самую, которая обычно бывала сильно пьяна и сидела в дальнем углу. Но теперь она выглядела как-то по-другому: ухоженно, с причесанной шерстью за ушами, в облегающей кофточке. И взгляд у нее показался скелету каким-то совсем незнакомым. Вспомнив о том, что сказала ему недавно Андайн, Папирус отвел глаза в сторону. - Я ищу Санса. Ты его, случайно, не видела? - Случайно, видела, - усмехнулась она, внезапно оказываясь совсем близко и касаясь краем уха затылка скелета. От нее пахнуло убойной смесью духов, и Папирус закашлялся. - По… кха… покажешь мне, куда он ушел? - Конечно, милый, это не проблема, - промурлыкала крольчиха, хватая его за локоть. Высокий скелет послушно вышел следом за ней обратно на улицу, в уже опустившиеся на Сноудин сумерки. Гриллби пристально посмотрел им вслед, хмурясь и еле заметно покачав головой. *** Они остановились возле маленького переулка, между баром и следующим домом, а затем крольчиха потащила Папируса прямо туда. - Подожди, подожди! Ты уверена, что Санс там? - Санс может быть где угодно, - прозвучало в ответ. – Зачем он тебе, когда здесь я? Она прижала его к стене дома, заглядывая в глазницы. Небольшая грудь плотно прижималась к «доспеху» Папируса, скелет собрался вырваться из этой нежданной западни, но тут крольчиха прикоснулась к его зубам губами, и его парализовало. Душа стремительно заколотилась, и Папирус с невероятной ясностью вдруг понял, чего от него хотят. Тело отозвалось моментально. - Н-нет! Мы же так плохо знакомы! - Неважно, - ее пальцы забрались за его ребра, нырнув под форму, и мягкая ладонь обхватила душу. Папирус закрыл глаза, все еще делая слабые попытки оттолкнуть крольчиху и ее вездесущие руки. Тело, магия, магия не подчинялась ему. Крольчиха стянула с него перчатку и положила его же ладонь себе на грудь, просунув под кофту. Фаланги нащупали твердый лифчик, тут же стянутый, и маленький теплый сосок… «О боже». Он глубоко вздохнул. Хотелось бежать отсюда далеко-далеко. «Санс! Санс, что происходит?» Крольчиха осторожно достала его белую душу, припала к ней, облизала языком. Возбуждение дошло до критической точки. «Где ты, Санс?.. Помоги мне…» Мысли отошли на второй план. Она позволила собственной душе нырнуть в ладони Папируса, и он машинально ввел в нее пальцы, как всегда поступал с собой. Крольчиха со стоном осела на землю, хватаясь за его колени, содрогаясь, будто от холода. Скелет продолжал стоять, двигая пальцами, зажмурившись, пытаясь не задохнуться от собственной магии, льющейся через край. - П-переста… П-пере… Он услышал ее хриплый голос сквозь шум, оглушивший его. - Перестань… Мне… Мне больно… П-пере… Папируса сразу же охватил ужас. Он выпустил чужую душу из рук, и та моментально вернулась к сидящей на снегу хозяйке. - Прости! Я не хотел! – скелет, дрожа, попятился. - Все в порядке, просто слишком… - она подняла голову и вымученно улыбнулась. Он продолжил пятиться. - Я… Я не знаю, как загладить вину. Прости! Прости меня! – из левой глазницы скатилось сразу две слезы, прочертившие темную дорожку. Папирус не выдержал, ускорил шаг и, в конце концов, побежал прочь, гонимый собственным страхом перед тем, что он сделал. «Санс! Санс, где ты…» *** Дверь открылась, на пороге возник Папирус. Ссутулившийся, ошеломленный, все еще возбужденный и в снегу, конечно же. - Санс! В темном доме было тихо. - Санс! Санс, ты тут? – скелет сделал шаг в гостиную, плохо видя что-то перед собой. Надо было включить свет, но он забыл. - Санс! Он бы уже подумал, что брата нет дома, но тут наверху раздались шаги, и стало посветлее. - Это ты, Папирус? Что с тобой? В аду погулял? - Санс! – Папирус радостно задрал голову, и Санс увидел, что он плакал. - О боже. Низкорослый скелет спрыгнул вниз, не тратя время на лестницу, и приземлился с помощью магии. - На тебя кто-то напал или что? Папирус всхлипнул и обнял брата, которого так долго искал. Теперь ему даже ответы никакие были не нужны. Слишком уж натерпелся. Санс растерянно обнял его тоже, не понимая, чем вызвана такая внезапная симпатия. - Так что случилось? - Крольчиха… она… затащила меня в переулок и там… и там… - Папирус начал икать. – Я не хотел делать ей больно! - А… Крольчиха… - тон Санса немного изменился. – А что ты делал в баре? - Как ты понял, где я был? – резко отстранился Папирус. Санс отвел глаза и промолчал. - Санс? - Помнишь мой почтовый ящик? – вдруг произнес низкорослый скелет. - Ну да, - Папирус нахмурился. - Там было одно письмо. От этой крольчихи. А тебе… ну, я подумал, что тебе нужна девушка. - Что? - Это я ее попросил. - То есть? - Я сказал, что пересплю с ней, если она станет твоей девушкой. У Папируса случился небольшой диссонанс. Он смотрел на Санса и не воспринимал его слов. Его брат никогда бы так не поступил. - Не надо так шутить, - неуклюже усмехнулся высокий скелет. – Не смешно! - Я не шучу, - Санс поднял на него практически безэмоциональный взгляд. – Я попросил ее. Правда, я думал, что ты не пойдешь к Гриллби сегодня. Ты искал меня? Папирус не мог поверить, что Санс действительно может быть таким равнодушным. Он опустил руки, причем лишь одна из них была в перчатке – вторая осталась там, где ее сняли – и нахмурился. - Ты… ты понимаешь, что это очень плохо? - В смысле? - Санс! – прорвало Папируса. – Ты растоптал ее чувства! - Ну… возможно, да. - «Возможно, да»?! – младший брат спрятал лицо в ладони. – Зачем ты это сделал? Я не говорил, что мне нужна девушка! Откуда ты вообще это взял?! Тут Санс, похоже, смутился. - Просто мне показалось… -… - Это было для твоего блага, Папс! Папирус ощутил такой сильный гнев на брата, что замахнулся и влепил тому пощечину. Санс пошатнулся и сел на пол от изумления, держась за челюсть. Звук удара был чудовищно громким, и, кажется, он протрезвил низкорослого скелета. - Прости меня, Папирус. Думаю, я не должен был делать этого. Младший брат горько посмотрел на него, растер слезы по лицу и просто ушел вверх по лестнице в свою комнату, ничего не ответив. В придачу, как следует хлопнув при этом дверью. Санс минуту сидел в ступоре, а затем до него дошло. Он медленно поднял руку и дал себе вторую пощечину, тихо взвыв от бессилия. *** Папирус не смог уснуть. Он встал очень рано, молча оделся и тихо вышел из дома, направляясь в бар. Скелет сам не знал, что хотел найти там в такое время, но подсознательно он рассчитывал увидеть крольчиху и извиниться перед ней. За Санса и, конечно же, за себя. Было еще не совсем светло, шел легкий снег. Бар Гриллби открылся час назад, и Папирус неуверенно толкнул дверь. Она была там. Явно пьяная в стельку, лежала на столе и похрапывала. Как обычно. Больше, кроме бармена, здесь никого не было. - Доброе утро, Гриллби. Тот молча кивнул и, кажется, слегка улыбнулся, хотя утверждать этого скелет не мог. - Налей мне… стакан сока или воды, ладно? Еще один кивок. Папирус приблизился к столу, за которым спала крольчиха, и опустился на скамью напротив. От скрипа вчерашняя любовница вздрогнула, проснулась и уставилась на скелета затуманенным взглядом. - А, это ты… - Я хотел попросить прощения, что так быстро вчера убежал, - протараторил смущенный Папирус. – И я, правда, не хотел причинить тебе боль! - М-м… - она перевернулась набок, выставив одну руку вверх. – Да не сделал ты мне больно… Это было… как-то так… знаешь… короче, многовато для меня. Понимаешь, малыш? - Не… не очень. - Ну и ладно. Какая мне разница, - крольчиха вернулась в прежнюю позу и сощурилась, разглядывая свой пустой стакан. – Сансу все равно плевать на меня. - Санс – дурак и эгоист! – пылко выкрикнул Папирус. – И я его уже отругал за это! - Пф, отругал?.. Лол, - она ехидно усмехнулась. – Парень, ты вчера такой возбуж… взбуд… возбужде-е-енный убежал, что я не представляю, что ты с ним сделал. - Я его ударил… - Ударил? - Да! – решительно кивнул Папирус. У крольчихи это заявление не вызвало особого восторга. - Фу, как-то скучно… Лучше бы ты его трахнул. - Тра… - Папирус покраснел. – Нет-нет! Он мой брат! Я не могу его тра… тра… - Да я пошутила, дурашка. Успокойся. - Ладно… Я могу тебе чем-нибудь еще помочь? Она смерила его оценивающим косым взглядом. - Н-у-у… ты можешь закончить то, что мы не закончили вчера… Папирус потупился. - Только если ты правда этого хочешь. - Малыш, секс – отличный способ забыться. Даже лучше выпивки. Твой брат разбил мне сердце, причем уже дважды. Но насиловать я тебя, понятно, не буду из-за этого мудня. - Хорошо. Я… я хочу научиться делать приятно. - Правда? – крольчиха сразу поднялась. – Ну, пойдем! Он помог ей дойти до выхода, оставив деньги за то, что заказал и не выпил. Гриллби вручил ему маленькую бутылочку с отрезвляющим, якобы «подарок», и придержал дверь. Она заснула прямо на пороге своего дома. Папирус покорно вздохнул, занес храпящую крольчиху внутрь, положив ее на диван, и прикрыл пледом. Рядом оставил отрезвляющее и записку, куда положил ключи. После этого он ушел. *** Санс вернулся так поздно, как только мог. Папирус явно уже пришел домой и принимал душ – был слышен шум воды. Скинув мокрое худи, старший скелет оставил тапочки на входе и постучался в дверь ванной. Ответа не последовало. - Папирус, это я. Открой, пожалуйста. Спустя какое-то время послышался ответ: - Что тебе нужно? - Поговорить. - Подожди, когда я выйду. Санс прислонился к двери ванной. Внезапно, раздался странный щелчок – с той стороны соскочила щеколда – и низкорослый скелет провалился внутрь со страшным грохотом, здорово ударившись спиной о кафель. От неожиданности он не успел воспользоваться магией, и на секунду у него в глазах потемнело. - Санс, ты что делаешь?! – откуда-то сверху выглянул Папирус. - Я упал… - Вставай и уходи! Он покорно поднялся, кряхтя, и посмотрел на брата, стоящего под душем. Тот снял костюм – редкое явление – и был полностью обнажен. Ничего, кроме длинных и крепких белых костей. Папирус точно был недоволен, или, возможно, в ярости. Капли скатывались по его черепу, хребту, грудине и ребрам, проникая внутрь корпуса, очерчивая каждую вмятину. Санс оказался загипнотизирован, к тому же, он еще не оправился после такого смачного падения. Папирус кое-что вспомнил. - Санс, не пялься! Тот вздрогнул и потер голову. - Извини, я просто жестко ушибся. - Я вижу, - Папирус отвернулся от него и потянулся за каким-то отбеливающим средством. Он совершенно не стеснялся своего вида, на самом-то деле. Похоже, Санс ушибся сильнее, чем он думал. Когда его рука вцепилась в плечо Папируса, тот гневно развернулся и повстречался зубами с зубами брата, который прильнул к нему, пытаясь поцеловать. Санс никогда не пробовал это делать. Все, что у него получилось, это грубое трение о кости, затем он высунул язык, проводя по челюсти брата. Папируса охватило уже знакомое оцепенение, которое он так ненавидел. Тело не желало сопротивляться. Нет, конечно, в самых грязных фантазиях он думал о том, как Санс подглядывает за ним, но такой близкий контакт… Такого Папирусу даже в голову не приходило. И недавний конфликт, по идее, должен был заставить младшего брата оттолкнуть старшего, но вместо этого он схватил Санса за мокрую футболку, потянул на себя и втащил в душ. После они целовались. Непрерывно. Сталкиваясь зубами, кусаясь, почти яростно. Папирус – ненавидя, а Санс – любя. Между ними никогда не было таких чувств. Никто из них не смог бы объяснить, почему это происходит именно сейчас. Папирус вытащил душу Санса, довольно прямолинейно лаская ее. Сжимая, проводя пальцами вдоль и поперек. При этом, не прекращая поцелуев. Его старший брат начал дрожать, ведь он имел гораздо меньше опыта. Низкорослый скелет дернулся, цепляясь за Папируса, будто прося поберечь его, и тот покорился, ослабив хватку на душе. Футболка облепила спину Санса, свисая тяжелым парусом спереди, в глазницы заливалась вода, но его зрачки горели одуревшим огнем. Папирус вызвал кость. Это была оранжевая магия. - Перестанешь двигать ей – тебе будет больно, - вот и все инструкции. Санс все прекрасно понял. Что с ним обойдутся беспощадно. Самый любимый, самый близкий монстр был зол на него. Позволить ему поступить, как угодно – единственный способ искупить свою вину. Когда Папирус начал медленно погружать кость, Санс хрипло выдохнул, затем задышал чаще, низко постанывая и не стесняясь этого. Мало того, что ощущения были слишком новы, так еще и собственная душа находилась перед глазами, едва ли не пронзенная насквозь. Потоки воды не стекали по ней, а испарялись вокруг, когда Папирус стал двигать оранжевой костью, параллельно поглаживая яркое сердце брата. Санса впервые за всю его жизнь проняло сильнейшим возбуждением, он трясся, стонал, хватался за Папируса, чтобы не осесть на пол. Он ничего уже не видел, кроме оранжевого свечения. - Санс, достань мою душу. Санс! Низкорослый скелет очнулся и проник рукой под ребра Папируса, вытаскивая оттуда такой же, как у него, комочек магии. - Ты… тоже… - выдохнул высокий скелет. «Ок» - Гх… - кость стала двигаться быстрее, и Санс на какое-то время замер. Откуда-то снизу начало разбухать что-то невероятно сладостное, и скелет глотал мгновения этого наслаждения, закрыв глаза. Внезапно, все прекратилось. - Что?.. – Санс возмущенно уставился на брата. И тут же все понял. В его душе теперь была синяя кость, а не оранжевая. Двинешься – умрешь. - Зачем… Папирус забрал свою душу из его рук и сам ввел в нее пальцы Санса. - Двигайся. Снова оранжевый, и старший брат старательно работает кистью, вынуждая младшего жмуриться, вздыхать и, даже, стонать. Теперь синий – все замерло без движения. Опять оранжевый – Санс стремится достигнуть оргазма во что бы то ни стало, но его снова останавливают. И снова. И снова. - Папирус, пожалуйста… - Ты больше не будешь так плохо поступать? Ты извинишься перед ней? - Да… да… - Ты понял, что мне не нужна девушка? - Да! - Ты станешь ее заменой? - Конечно, да… Более синих костей не было. Санс поймал оргазм, содрогаясь, прижимаясь к брату, и Папирус, запрокинув голову, испытывал то же самое. После этого Санс остался сидеть в душевой, а Папирус вышел. Наверное, все-таки стоило им поговорить о том, что с ними происходит. С ними обоими. Санс усмехнулся, прочищая горло. «Ты действительно вырос, Папс» *** Еще день они практически не разговаривали. Все их критические столкновения заканчивались сексом, очень странным, агрессивным и опасным для жизни. Постепенно в Папирусе стало проявляться больше нежности, как раньше. Он, похоже, все-таки простил Санса, ведь это была первая их настолько серьезная ссора. Сам же Санс не особенно отдавал себе отчет. Он боялся задуматься о том, что делает и почему. При виде Папируса хотелось слиться с ним, больше ничего. Да, это пугало. Да, это настораживало. Да, в какой-то момент Санс был готов себя возненавидеть, но, видя отношение к себе брата, не смог. «Ты станешь ее заменой?» Папирус прямым текстом сказал, что хочет спать с собственным братом, и ни с кем другим. Что-то случилось с наивным, радостным малышом Папи после того дня. Возможно, он впервые осознал, что он уже мужчина, а не мальчик. Сам Санс прошел этот этап слишком давно, чтобы помнить. И это продолжалось через день также. Папирус спал у себя в комнате, и Санс пришел к нему, не зная даже, зачем. Он просто лег рядом, прижавшись к брату всем телом. Папируса это не возмутило, и утром они проснулись, переплетенные так, что было непонятно, где чьи кости. Поцелуи стали нормой. Они еще не привыкли к таким отношениям. Недавно Папирус узнал, что его шутливый прежде брат может быть жестоким. А Санс - что Папс вырос, и что вот такого, взрослого, Санс хочет его. Хочет до дрожи, до хруста в костях, несмотря на свою, казалось бы, стабильную асексуальность. Однажды вечером, лежа с ним в кровати, Папирус спросил: - Это ведь ненормально. - Что? - То, что мы делаем. - Да, это извращение. - Тогда почему мы это делаем? - Не знаю… Санс не готов был говорить о своей любви. Он понимал, что она – отклонение от нормы. И вызвана его тотальным одиночеством. Отсутствием родителей. Силой, которая была в него заключена. Возможно, инфантильностью. А Папирус рос у него на глазах. Совсем не похожий на Санса, искренний во всем. Когда Папсу было грустно, он плакал. Когда было весело, он смеялся. Когда ему хотелось сдохнуть… такого с ним просто-напросто не было. Санс улыбался всегда. Эта лживая эмоция стала его физиологией, она вросла в его череп, хотя когда-то, в детстве, он тоже умел плакать. Но это было чертовски давно. - Папирус… - старший скелет прижался переносицей к ключице брата. Выше ему было бы неудобно. - А? - Что мне сделать, чтобы заплакать? Возникла пауза, вызванная удивлением Папируса. - Зачем тебе плакать? Ты расстроился? В чем дело? - Нет-нет, все нормально… Такое вот у меня желание. - Я… я плакал, когда ты меня обманывал. Вот всегда, когда ты меня обманывал, плакал. - Оу. - Да. -… Больше Санс ничего не сказал. Еще минут двадцать он молча лежал, думая о чем-то. Папирус даже начал засыпать, когда его брат снова спросил: - Это правда, что я - замена для твоей девушки? Младший скелет сразу проснулся: - Нет-нет, ты что! Я тогда так сказал, потому что… ну, я злился, в общем. Не нужны мне никакие девушки! - Да нужны… - Нет, Санс! – вспылил Папирус. – Совсем не нужны! - Они были правы, ты – идиот. - Эй! - Идиотина, господи… - Прекрати меня оскорблять! Сам ты дурак! -… - Нет, ну серьезно, Санс! Как она вообще могла в тебя влюбиться? Ты правда абсолютно невыносим! Лучше бы я с тобой не разговаривал! Только целовался бы и все… Санс? Ты что, плачешь?