В миг, когда скрипка зазвучит в безмолвном саду, аккуратно расправь лепестки водного фонарика, зажги свечу и, опуская фонарик на воду, загадай свое сокровенное желание.
Тихо сидя на высоком камне и смотря вдаль, отчетливо видел в облаках тех, или иных животных. Вот там, например, плывет маленькая рыбка, чьи плавники словно двигаются туда-сюда. Вон-то облако похоже на кота, точно такого же, каким был первый хранитель, пока был ребенком. Яркий солнечный диск медленно скрывался за розоватым облаком, словно за периной, оно пряталось за ней, пуская темную завесу. Прошло пять лет с того момента, как воссоединился огонь и вода — то есть мы с братом. Вода — не принадлежащая мне стихия вмиг стала родной, ибо только она могла утихомирить всепоглощающий огонь, бушующий внутри брата. Услышав родной голос, улыбнулся и обернулся, замечая, как он смотрит, своими карими бездонными глазами. Во взгляде читается многое: любовь, тревога, забота и переживание. Все, что так не свойственно властному огню, вдруг появилось, словно жило где-то в недрах его холодного сердца. Слезать с камня не хотелось, ибо тепло, что дарили последние солнечные лучи, грело не только тело, но и душу. Но, заставить его ждать сродни преступлению, а также подписанию смертного приговора, потому уже через секунды устремился к нему. Такому теперь родному и необходимому. — Опять мечтаешь? В его голосе всегда слышались нотки иронии, особенно, когда тот находил меня здесь, именно на закате. Неуверенно кивнул и улыбнулся, смотря на хмурящегося брата, вспоминая его робкую улыбку, предназначающуюся лишь его похитителю. — Просто закат такой красивый, Аники. — Ты это говоришь изо дня в день, Отоуто, а закат от этого не меняется, — растрепав достаточно длинные волосы, брат слегка покачал головой. Но что можно поделать, если каждый закат является чем-то особенным, таким будоражащим. В глубине души, там, где скрывается лучик света, Аники и сам любуется им. Приходя сюда раньше, он наслаждается минутами спокойствия и умиротворения, что дарят незамысловатые лучики уходящего солнца. — Сегодня Канто мацури. Тебе вновь будет плохо, верно? Стараясь скрыть дрожь в собственном голосе, смотрел брату в глаза, хотя прекрасно знал о том, что он никогда не соврет. — Будет, но пока ты рядом все будет хорошо, Отоуто, — улыбнувшись, брат тепло улыбнулся и, взяв мою руку, потянул в домик, обустроенный когда-то давно. Обычный с виду деревянный дом стал уютным гнездышком, состоящим из двух этажей и онсена. Первый этаж — гостиная и небольшая кухонка, рядом с которой дверь, ведущая в онсен. Второй этаж — спальня и библиотека брата, которую он безумно любил, хоть сей факт и был тайной для всех. Обычная мебель, ничего лишнего, что могло мешать проводить время вместе. Тепло, уют, гармония и любовь — вот то, что витало в воздухе, стоило только переступить порог, ну и капля корицы. Этот запах следовал за братом всегда, как и огромное количество кошачьих, вызывающих у него бурю эмоций. Словно ребенок, брат, Бог и Король, он всегда проводил время с незваными гостями, кормя и излечивая их, словно чувствуя, что это его долг. Войдя вовнутрь, брат тут же завел в гостиную, где на столе уже лежала бумага и множество свечей, а на спинке стуле висело кимоно. — Не стоит нарушать традицию, верно? — ухмыльнувшись, Аники отпустил руку и, присев за свободный стул, пододвинул к себе картон и бумагу. — Напомни, с каких это пор ты делаешь их? Тихо смеясь, подошел к столу и, присев за стул с кимоно, уставился на брата, который, осторожно вырезал узорчатый фонарик. — Отоуто, напомни, с каких это пор твой язычок стал таким длинным? Его язвительность в такие моменты смешила, в тоже время, зажигая внутренний огонь любви и желания. — Один-один, — отчеканив с досадой, взял белоснежный картон, на котором была изображена лилия. Осмотрев узор, отложил его, отрицательно кивнув и продолжив поиски того. Чего именно, — не имею понятия, но чувствую. Просто уверен, что стоит вытянуть руку и. — Лотос! — Что? — Прости, громко, да? Тихо хихикая, вытянул картон вперед, демонстрируя на нем прекрасный с розова лотос. Вокруг него небольшие завитки и анкх, египетский символ, что держали в руках некоторые боги. — Я читал в одной из книг, что нашел в твоей библиотеке… — Ты рылся в моих книгах?! — удивленный брат выронил ножницы и те с гулом упали на пол. — Так вот, — откашлявшись и смотря себе под руки (при этом чувствуя тяжелый взгляд близнеца на себе), продолжил. — Лотос в древнем Египте считался священным цветком, вселенной и троном для божества. Я чувствовал, что должен найти что-то такое, что смогу поднести нашему богу со всей душой. — Маленький подлиза. Замолчав, брат все еще смотрел на меня, словно обдумывая следующие слова. — Но за тот балаган, что я убирал, ты ответишь, Отоуто. И я обещаю, что так просто ты не отделаешься. Вздрогнув и поежившись на стуле, тяжело вздохнул, осознавая собственное деяние. Прекрасно зная, что будет за ту кучу книг, оставленных последним визитом, все же решился и влез в библиотеку вновь. Огромное количество полок и книг в разном переплете, на разных языках и разного времени. А какой там витает запах! Никогда не чувствовал то, что ощущал там. Старина, знания множества стран и нотки кофе с корицей, оставшихся от брата и впитавшихся в книжные страницы. — Аники, скажи, это праздник, он ведь с той эпохи, в которой родился ты? Было видно, как напрягся близнец, тянущийся за ножницами и замерший. Видимо собравшись, он поднял ножницы и, положа их на стол, кивнул. — Тебе не кажется странным, что в этом году люди соединили два праздника в один? — Два праздника в один? О чем ты, Отоуто? — Как же? — вырезая лотос, изредка поглядывал на брата, то и дело, прикусывая нижнюю губу. — Говори, не тяни уже. — Хочешь сказать, что ты не знаешь, что Канто мацури — обычный праздник, на котором люди веселятся и отдают дань богу, а Обон — день поминания усопших? — Делаешь из Бога глупца, Отоуто? Видимо, наказания за библиотеку тебе точно мало, так ты сильнее злишь меня своим длинным язычком. — Аники, — буркнув, нахмурился и замолчал, продолжая изредка поглядывать на брата. — В один день их быть не может, глупый. Сначала пройдет Канто мацури, а ночью, когда луна взойдет на небо и осветит все Токио собой, начнется Обон. В полночь, если быть точнее. Сила луны активна с захода солнца, но именно в Обон ее сила и мощь превосходит божество во стократ, Отоуто. — Значит, осталось три часа до Обона? — Верно, значит, нам надо поторопиться, чтобы успеть добраться до русла. — Ты хочешь выйти в люди, чтобы всю ночь пробыть в мучениях? Нахмурившись, отложил вырезанный лотос и сжал руки в кулаки. Никогда не любил такие бездумные действа брата, снисходящие на него редко, но оставляющие огромный шлейф боли и мучений. — У тебя есть другие предложение, Отоуто? — Мы живем подле ручья, что мешает нам пустить фонарики здесь? Или ты хочешь вывести меня в люди, чтобы те смотрели на… Кажется, новое кимоно? Еле заметный румянец, появившийся на щеках брата, был лучшим ответом из необходимых. — Мы ведь делали это и не раз! — А ты забыл, как после этих «раз» тебе было плохо от просьб и голосов?! Напомнить, сколько пришлось пробыть в обители, чтобы восстановиться? Нет? Вот и решили. — Когда ты успел повзрослеть, Отоуто? — С тобой побудешь маленьким, Аники. Тихо смеясь, продолжили сооружать фонарики, скрепляя каркас и внедряя вовнутрь поддон для свечей. Обон — праздник, когда каждый может отдать дань предкам. Мне, видимо, повезло лучше всех, ибо отдать дань предку могу в любой день, крепко обнимая того утром и нежно целуя на ночь. Канто мацури — праздник, когда каждый может отдать дань богу. Мне, видимо, правда везет лучше всех, ибо отдать дань богу могу в любой день, будь то сытный завтрак, или легкий спарринг. Бог, предок, брат-близнец, любимый — все это скрыто в одном человеке. В том, в ком нуждалась душа много лет, но получившая с большим трудом и огромной борьбой. Никто из друзей не принял сей выбор, потому, брат предложил перебраться на самый край Токио. Выбор. С данным словом и действом приходилось встречаться часто, особенно на турнире, но зачем его делать, покуда душа требует иного? Разве мог выбрать неизвестную жизнь одинокого семьянина, путешествующего с женой. Одинокого с женой, звучит ужасно, от правды не сбежать, как бы не пытался. Или жизнь вдалеке с человеком, необходимым для души и сердца, человеком, новый день с которым — загадка. Сложный, совсем непонятный ребус, который так приятно разгадывать из года в год. — О чем задумался, Отоуто? Голос брата заставил выпасть из пучины собственных мыслей. Переведя взгляд с законченного фонарика на близнеца, улыбнулся. — О том, чтобы заказать на ужин. Рассмеявшись, брат с нежностью посмотрел, а затем, вытянув руку, поманил к себе. Склонив голову, вбок встал со стула и, подойдя, присел на колени брата. — Твой язык определенно сегодня длиннее, чем обычно, Отоуто. Но так и быть, если отдашь мне дань как следует, прощу твои сегодняшние грехи. — Ты такой великодушный Бог, Аники, чтобы я делал, не вымолив прощения? — Даже не знаю, — протянув последнее слово, брат крепко обнял и прижал к себе, а затем тихо-тихо, на ухо: — Вернулся бы к ней. Подорвавшись, уставился на брата, вытянув руки вверх. — Сдаюсь и прошу капитуляции, только не к ней! — Ты такой забавный, когда понимаешь суть моих угроз. — Тиран, просто тиран! Живу с тираном, надо срочно бежать к людям. Спасите! Убивают, насилуют, тут сумасшедший себя богом считает. Крича все это и мотаясь по гостиной, запнулся о собственную ногу и с грохотом упал, уткнувшись носом в пол. Поднявшись, брат с недоумением смотрел и потирал переносицу. — Сколько я раз говорил об аккуратности? Сколько напоминал, чтоб такая тема не поднималась в нашем доме? — Мнофо, — протараторил, даже не додумаясь поднять голову. — Сколько раз я прощал твой длинный язычок, Отоуто? — Мнофо, Афики, мнофо. — Что я обещал сделать, если ты продолжишь быть плохим младшим братиком? — Отфлефать. Почувствовав крепкие руки на своей спине, наконец-то поднял голову, смотря на брата и морщась от боли в носу. — Что поделать с тобой, чертенок, — вздохнув, брат поднял меня на руки и, усадив на диван, осторожно подул на нос, словно от его дуновения исчезнет вся боль. Кто бы напомнил, что напротив сидит Бог, от чьего дуновения действительно проходит все. — Не болит, Аники. Ты волшебник! — Открою страшную тайну, — с ехидством произнес брат, легонько касаясь губами носа. — Я бог. Улыбаясь друг другу, встали с дивана и начали собираться, ощущая необычную силу, источающую луной даже сейчас, когда на часах еще только одиннадцать вечера. Фонари, что успели вырезать и сделать с братом, были весьма необычны: египетский лотос — символ бога; камелия — символ, напоминающий о маме брата; кошачья морда — символ духа, объединяющего нас. Самый главный, стоящий во главе всех — имел форму гитары и знак клана. Фонарь для отца, ушедшего так быстро из жизни. Для каждого из нас здесь стоял тот, кого мы любили и потеряли. Но, я уверен, что эти потери сделали из нас тех, кем являемся сейчас: Богом и одним из великих Воинов. Два брата-близнеца, две половины души, нашедшие друг друга и сохранившие огонь, прошедший многие испытания. Одевшись в кимоно, медленно вышли из дома, осторожно неся в руках фонарики. Тихо хихикая, то и дело толкали друг друга несильно, наступали на подол кимоно или корчили рожицы. Сейчас, да и каждый день, это стало привычно. Некая традиция, не дающая с головой уйти в проблемы и быт. Ни к чему они нам сейчас, у нас будет вечность на то, чтобы ругаться и спорить из-за немытой тарелки. — В этом году от тебя ждать пламенных речей, Отоуто? — Ты мне каждый год будешь вспоминать тот раз, Аники? — Почему бы и нет? Это было так мило, Отоуто, такие стихи, такие чувства. — Да-да, такие слезы, такие эмоции. Все вспомнил? — Мм, кажется, я еще не подумал до конца. — Вот и думай. Молча! — Злой Отоуто? Уже? А я ведь только начал, — ехидно улыбаясь, брат слегка замедлил шаг, чтобы смотреть в спину и злить еще больше. — Аники! — Да, дорогой? — Будь добр, минуту тишины. — Это желание? Что же, я буду милосердным и прослушаю его. Злобно хихикая, близнец поставил фонари на землю, как только мы подошли к реке и глубоко вдохнули дикий запах чистоты и свежести. — Дань Богу отдать? Ваше величество? — Ушки закрыть, Отоуто? Отмахнувшись, взял в руки лотос и, смотря то на него, то на брата, улыбнулся. — Мне ничего не надо, будьте счастливы Вы, Бог. Пусть Вас любят так, словно это последнее, на что Вы и Ваш любимый способны. Живите так, словно это последняя Ваша жизнь и больше Вы не реинкарнируетесь. Будьте счастливы, ведь когда улыбаетесь Вы, улыбается небо, а трава и людские посевы растут куда лучше. А я обещаю, что взамен на Вашу улыбку отвечу своей, взамен любви дам свою в сто раз сильнее. Молча слушая, брат смотрел в глаза, руки нервно сжимали его кимоно, а губы еле заметно вздрагивали. Он привык слышать такое раз в год лишь от одного человека, потому эта дань была лучшей, единственной и самой дорогой. Однажды, близнец показывал место в обители, где в воздухе витают маленькие серые огоньки. Тогда, Бог поведал, что это просьбы людей о самих себе или своих близких. Но среди них был огонек, чей синий свет слепил. Тогда, Бог поведал, что эта просьба о нем самом. Та единственная и сокровенная тайна, горящая ярче других. — Не ожидал? Признайся! — Просто умолкни, Отоуто. Присев и взяв в руки фонарик в форме камелии, брат лишь коснулся пальцев фитиля, как тот тут же загорелся. Его дрожащие руки медленно опустили фонарь на воду, а затем разжались, когда луна вошла в пик своей силы. Фонарик, пущенный на воду, взмыл в небо, но все еще оставался плыть по воде. Душа, вложенная в огонь — поднялась в обитель. Туда, где, возможно, спрятана душа его мамы. Положив руку на плечо брата, молча смотрел, как его фонарик уплывает, а вместе с ним и горькие воспоминания того ужасного дня. — Я рядом, Аники. Знал, что эти слова сейчас тебе нужнее многого другого, но почему-то они дались настолько сложно, что голос дрожал пуще рук. — А сам дрожишь как лист, — ухмыльнувшись, он медленно поднялся и отошел, пропуская вперед со своим грузом. Фонарь-гитара лег в руки тяжко, словно весил тонну, а огонек на фитиле горел тускло. Опустив фонарик на воду, долго держал его, не собираясь отпускать все то, что творилось в душе. Отец ушел слишком быстро и неожиданно, память осталась лишь потертые временем наушники. Вечно скрытое лицо под маской, загадочные исчезновения — вот то, что помню о нем. Словно и не было отца в жизни брата и моей. — Ты должен, мой маленький, — голос брата вывел из ступора, заставив разжать пальцы и отпустить фонарик, вместе с грузом на душе. Кивнув, утянул брата к себе и пододвинул ближе последний фонарик, соединяющий наши пути еще с давних лет и прошлых эпох. — Вместе? — Вместе, Аники. Разжав пальцы, отпустили фонарик в виде кошачьей мордочки, вспомнив друга и спутника жизни, который когда-то оступился, но все, же нашел свой путь. Он был прощен Богом и другом, душа, наконец, упокоилась. Мы долго сидели на берегу, держа руки, друг друга и смотря на водную гладь. Вместе, как когда-то давно, лет пять назад, приняв тот день за традицию. — Я люблю тебя, Хао. Не как Бога, который может все, ни брата-близнеца, а человека, чей огонь помог выжить. Чья душа смогла стать светлой только для меня одного. Все наши перепалки — приносят в жизнь красок. Спасибо, что вернулся ко мне, что остался здесь, а не вернулся в обитель, хотя был обязан. Монолог был прерван легким поцелуем. Горячая рука брата легла на прохладную щеку, поглаживая ее, словно пытаясь успокоить внутреннюю бурю. Три духа, некогда появляющиеся в этот праздник, вновь вернулись, смотря на своих детей и друзей. И каждый был счастлив, покуда тепло и любовь царит в тех, кто должен был умереть еще при рождении. Судьба дала им шанс, делая их врагами, но любовь, поселившаяся в двух половинах — победила.Вспомнить и Почтить
6 июля 2017 г. в 08:40