Молчание

      "Это надо прекратить, это последний раз", – думаю я, разворачивая дрожащими руками его новое письмо. В нем новости, раздумья, шутливые нежности, и через строки – нежность настоящая, о которой мы не пишем друг другу.       Я пишу ему, что хотела бы приехать к ним погостить, взглянуть на их младшенького и посмотреть, что нового в Стране Огня. Я не пишу, что хочу увидеть его, дотронуться, услышать голос… Наверно, к лучшему, что сейчас я не способна никуда ехать, потому что при встрече я не смогу посмотреть ему в глаза.       Он пишет, что на него порой находит грусть и ему хочется собрать вместе нас всех, вспомнить нашу юность. Он не пишет, что мечтает еще раз обнять меня, как тогда на прощание, стоять так долго-долго и не отпускать меня… Наверно, к лучшему, что эти письма всего лишь слова, но не те слова, которые мы никогда не сказали бы друг другу.       Так почему я жду с замиранием сердца новой весточки? Почему выхожу на балкон вечером и вглядываюсь в даль: не летит ли ястреб? Почему я так и не смогла сказать Аангу, что он пишет мне?       Всего лишь письма. Почему я перечитываю их так часто, что уже почти выучила наизусть? Может, это потому, что он касался того же клочка бумаги, который у меня сейчас в руках. Я вижу, как он улыбался, когда писал мне о проказах старшей дочери, и как не хотел заканчивать это письмо, а сказать больше было нечего. Я вижу это, потому что и сама каждый раз подолгу не решаюсь написать беззаботное "Передай от меня поклон Мэй и поцелуй детишкам. Всегда ваша…" Я знаю, что он не передаст Мэй ни слова из моего письма, и я знаю, что он прочтет: "Твоя, всегда твоя".       Видит ли он меня в своих снах? Вспоминает ли утром, просыпаясь рядом с женой? Сжимается ли его душа от того же бессильного чувства, что наша мимолетная радость – украдена? Жалеет ли он о том единственном поцелуе?       Я отправлю ястреба в обратный путь, а сама буду снова и снова повторять про себя обрывки последнего письма и добавлять к его строкам то, что не могу написать. Есть ошибки, которые нельзя совершать, когда у тебя счастливая семья. Есть ошибки, о которых я буду жалеть всю жизнь потому, что не совершила их.       А ночью я просыпаюсь от чувства вины. Милое лицо Аанга, моего доверчивого и любящего, моего родного и любимого – мне приснилось, как он читает эти письма, я видела, какой болью наполнился его взгляд. И тогда я решаю, что нужно это прекратить: ради Аанга и ради маленького сердца, бьющегося под моим. Бедный мой малыш, за что тебе это? Я прислушиваюсь к своему дыханию, я думаю о том, что моя жизнь мне больше не принадлежит, потому что она уже отдана нашему сыну. Успокоенная этой мыслью, я засыпаю снова.       Я же знаю, знаю, что должна сделать. Я должна дать понять Зуко, что это больше не наша тайна. Я должна на самом деле показать новое письмо Аангу. Я должна заставить замолчать свое сумасшедшее сердце, это непонятливое и коварное сердце, которое бьется так страстно и жалобно, когда в моих руках оказываются строчки, выведенные темной бордовой тушью.       И я жду его писем, обманываю себя, ломаю пальцы, считая дни перелета ястреба. Я пью этот восхитительный яд, и по моим венам бежит не кровь, а искристая, напоенная желанием, горечью, мучительным наслаждением и чистой надеждой – любовь. Я знаю, что жестоко потом поплачусь за это.       Я молчу. Я не зову его. Я улыбаюсь. А моя душа охрипла от крика, а мое сердце заходится от немого плача.       Думай обо мне. Вспоминай меня, посылай мне свой взгляд через полмира. Рви и сжигай письмо, что все о любви, но ни слова о ней не скажет. Мечтай обо мне. Руки в небо протягивай и зови по имени через сотни миль. А в письмах шути. И не искушай меня, потому что этому – никогда не быть.