Коты, равнины и балкон

О том, что произошло что-то непоправимое, Чонгук понимает, когда просыпается на балконе. Хотя понимает он это далеко не сразу, потому что сначала банально боится открыть глаза. Голова болит, по вискам долбит изнутри, и шатен понимает, что пить - это, всё-таки, не его. Когда первый приступ паники и тошноты проходит, Чонгук рискует открыть глаза и вновь пугается, потому что вокруг - темнота. Это не состыковывается со звонким щебетом птиц, с шорохом листвы на деревьях где-то рядом и свежим воздухом со сладковатыми нотками выпечки и вызывает диссонанс в сознании. Он что, потерял зрение? - Что за… Ладони, потянувшиеся к лицу, наткнулись на преграду. Что-то твёрдое, покатое и немного пушистое, как будто замша или типа того. Осторожно, словно пальцы могут откусить, Чонгук исследует странную фиговину и понимает, что это «что-то» обладает вытянутыми хреновинами на макушке, а ещё надето на его голову. Паника тут же отступает, просыпается спокойствие и уверенность. «Всё хорошо, глаза на месте», - с облегчением думает Чонгук и стягивает с себя непонятное нечто. Вот только счастье длится недолго, потому что в руках оказывается маска кролика. Огромная такая, как от костюма раздающего листовки в детском парке работника кафе-мороженого или типа того. И маска эта выглядит жутко, действительно жутко. Она старая, покрытие где-то облезло и пошло проплешинами, а ещё глаза кролика потускнели, такие блеклые стали, как у дохлой рыбы. Жуткая маска, в общем. Такую только маньякам-убийцам надевать перед тем, как с топором наперевес врываться в дом какой-нибудь тихой семейки. Пролетевшая мимо птица отвлекает от рассматривания ушастой жути, и Чонгук наконец-то осматривается. Внутреннее чутьё не подвело, он действительно на балконе. Он у них, к слову, не застеклённый, набитый всяким хламом и продуваемый всеми ветрами. Удивительно, что Чонгук не вывалился, когда сюда пришёл спать. Вот только почему сюда? И почему в таком виде? «Тапки-лисички Тэхёна, штаны свои, гавайская рубашка Сокджина, зимний шарф Хосока и маска кролика», - перечисляет про себя Чонгук, ошалело осматривая себя, а после картонку, на которой спал. - «Какого чёрта?». Поднявшись на ноги и обняв маску кролика на манер плюшевого мишки, Чонгук осторожно перешагнул груду хлама, которая раньше была в огромной картонной коробке, которая превратилась в картонный настил для сна, и открыл дверь, проскальзывая на кухню. Дверь, как назло, громко скрипнула, визгливо так, противно резанув по ушам, отчего барабанные перепонки задребезжали. Тут же по затылку снова ударило изнутри болью, а мир на мгновение распался на пиксели. Скривившись от подкатившей к горлу тошноты, Чонгук решил оставить дверь открытой, чтобы проветрить душное помещение и не травмировать вновь слух, и развернулся, чтобы прошмыгнуть в ванную, но застыл, сталкиваясь с лисьим прищуром. - Доброе утро, кролик Роджер. Кто тебя подставил? - А? - Я бы ответил в рифму, но нет. Тихо. Не разбуди кота. Чонгук даже не сразу слышит чужие слова, потому что Юнги закидывает ногу на ногу, и ткань сползает, оголяя непозволительно много чужой кожи. Кстати, о ткани. Осторожно приблизившись к столу, Чонгук окинул хёна растерянным взглядом. Простыня. На Юнги натянута простыня и, судя по всему, под ней ничего нет. Совсем ничего. Взгляд цепляется за наливающийся синяк на внешней стороне бедра и скользит выше, останавливаясь на чужом лице. Белое. И волосы тоже белые. Вот только Юнги ещё несколько часов назад был брюнетом, а ещё это белое сыпется с него при малейшем движении, оседая белой пылью на столешницу. Чонгук только хочет спросить, какого чёрта происходит, но Мин как чувствует и прислоняет палец к губам, приказывая молчать, а после тычет в сторону кухонного гарнитура. Чонгук прослеживает за этим жестом и растеряно осматривает подвесные шкафчики. И Хосока, который на них спит почти под самым потолком. Глаза округляются, и Чонгук едва подавляет в себе рвущуюся нецензурщину. Потому что Чон, мать его, Хосок спит на чёртовом гарнитуре, опасно свесившись с самого края. У него волосы стоят двумя треугольниками, как будто кошачьи уши, а ещё при каждом его вздрагивании во сне угрожающе поскрипывают шурупы, которые всё это дело удерживают на стене. И тело тоже, собственно. - Хён, как он туда залез? Хён, что у тебя с волосами? Почему ты в простыне? Где твоя одежда? - с подступающей паникой тарахтит шёпотом Чонгук, оборачиваясь к старшему. - Хён, из тебя что, песок сыпется? Но ты не настолько старый! И почему он белый? И почему Хосок-хён спит там? - Потому что я - Белая Леди, - пожимает плечами Юнги. - А Хосок - кот. Коты всегда забираются с лёгкостью вовсюда. Вот только не всегда потом слезть могут. - А что, если он упадёт? Он же всё себе отобьёт! - испуганно шепчет Чонгук и вновь косится на Хоупа, игнорируя странное замечание про леди. - Поэтому я и сказал не шуметь. Он вчера вылакал достаточно, чтобы валяться в отрубе до самого вечера, но кто его знает. Я его один оттуда снять не смогу, так что караулю сижу. Отсалютовав кружкой с кофе, Юнги явно даёт понять, что разговор закончен. Чонгук ещё раз смотрит на спящего Хосока, на Юнги, деловито поправляющего простыню, чтобы укрыла обнажённые бёдра, и решает, что для его ещё совсем детской и неокрепшей психики всё происходящее слишком, просто слишком. Прижав голову кролика к себе, Чон бочком обходит стол и проскальзывает за дверь, ведущую в гостиную. Первозданный хаос. Ведьмовской шабаш. Содом и Гоморра. В гостиной нет живого места, всё перевёрнуто, поломано и разнесено в щепки. Устоял только шкаф с вставленными колонками и телевизором, на котором чем-то красным были нарисованы странные символы. В углу высится что-то вроде палатки, сооружённой из подушек, одеял и двух кресел. Вокруг всё усыпано перьями, а на обоях рядом всё те же символы красным чем-то. Чонгук искренне надеется, что не кровью. Рядом с палаткой - тотем из Кумамона. Вокруг него расставлены кактусы, а в плюшевое брюхо воткнуты стрелы. На ухе игрушки висит лук, и Чонгук уверен, что когда Юнги отойдёт от того, под чем находится, он надерёт им всем задницы за своё сокровище. - Эй… - робко зовёт Чонгук, осматривая высящиеся везде горы одежды, полотенец и одеял. - Есть кто-нибудь живой? Какое-то время слышится тишина, и Чонгук решает идти дальше, хотя и страшно немного. Вот только под ногу попадается стеклянная бутылка от колы, из-за которой Чонгук с задушенным, помнит ещё о спящем не так далеко Хосоке, воплем падает на диван. Тут же груда одеял в углу дивана приходит в движение, и Чонгук видит показавшуюся руку, которая неторопливо исследует ладонью придавившую её огромную подушку, которая после летит на пол. Груда копошится активнее, вещи валятся на пол, следом валится челюсть Чонгука. - Намджун-хён? - хрипит он и, кажется, готов разреветься от всего происходящего. Клетчатая рубашка и жуткие красные кожаные штаны заставляют кровь течь из глаз, но вишенкой на торте, несомненно, является огромное сомбреро жёлтого цвета с зелёными кисточками по краю и пушистый небольшой прямоугольный коврик из ванной. Коврик этот имеет нежно-голубой цвет и всегда Чонгуку очень нравился, вот только… В роли коврика, а не пончо. - Что б ты знал, Роджер, - говорит серьёзно Намджун, смотря в сверкающие зарождающейся истерикой глаза младшего, - проблемы индейцев шерифа не волнуют. Даже если индейцам не дают Белые Леди. Чонгук даже ответить ничего не успевает, когда Намджун вновь зарывается в ворох одеял. Поверх этой груды остаётся виднеться лишь сомбреро, и Чонгук решает, что с него хватит. Максимально осторожно и бесшумно, будто перед ним спит голодная рысь, парень стекает на пол и на четвереньках начинает назад отползать. Где-то там, за спиной, спасительная дверь, а дальше проще. Нужно только пробраться мимо «Белой Леди» и «кота» и закрыться вновь на балконе до тех пор, пока этот день просто не закончится. Чонгук почти достиг своей цели, когда к горлу начала подкатывать тошнота. Пришлось остановиться на мгновение, чтобы переосмыслить свои ценности, а после двинуться в сторону ванной с надеждой, что в ней никого нет. Наверное, судьба решила сжалиться, потому что там действительно никого не было. Наскоро раздевшись и схватив зубную щётку и тюбик зубной пасты, Чонгук забрался в душ, плотно закрывая за собой пластиковую дверцу и наконец-то чувствуя себя в относительной безопасности. Почти так же он себя чувствовал на балконе, только там не было горячей воды, смывающей запах пота и алкоголя, и зубной пасты, которая мятой холодила нёбо и убивала на корню рвотные позывы. И вот чистый, посвежевший и окончательно протрезвевший Чонгук готов выйти в мир, но рука, лёгшая на ручку двери, предательски дрожит. Там, за этой деревянной преградой, сумасшедший Юнги в простыне, всё ещё пьяный Намджун и спящий Хосок. Чонгук даже думать не хочет о том, где все остальные. Но вечно в ванной, как и на балконе, не просидишь, поэтому парень решается. Короткая перебежка до комнаты, где в шкафу находится чистое бельё, штаны и футболка. Одевшись, Чон возвращается к гостиной, где за время его отсутствия ничего не изменилось, и замирает. С другого ракурса комната выглядит иначе, и Чонгуку открывается вид на вход в палатку, откуда торчат чьи-то ноги. Ноги эти от колен и выше затянуты в красные свободные шорты, на правой щиколотке болтается браслет с крупными бусинами, совершенно тошнотворный, и Чонгук поспешно сбегает на кухню, не желая разбираться, чьи это конечности. - О, ты вернулся, - флегматично замечает Юнги. - Как обстоят дела на просторах Великого Запада? - Хён, что вчера вообще было? - жалобно тянет Чонгук, садясь напротив Юнги. Тот пожимает плечами и морщится, чихает негромко, когда белая пыль забирается ему в нос. Какое-то время он трёт его, из-за чего пальцы мараются в этой побелке, которая и на лице красуется, после рассматривает грязные пальцы и выдыхает тяжело. - Следи за котом. Скоро вернусь. Чонгук возразить не успевает, от Юнги остаётся лишь цепочка белых следов. У него и ноги в этой дряни, чем бы она ни была. Тяжело вздохнув, макнэ чувствует просыпающийся голод и залезает в холодильник, попутно косясь на спящего Хосока. Тот с момента его ухода не сдвинулся ни на миллиметр, что радовало. Прогнозы Юнги оправдывались, Чон-старший спал как убитый. Радуясь этому, как долгожданному подарку на рождество, Чонгук сделал себе два огромных бутерброда и налил побольше кофе в самую большую кружку, которую только смог найти. К тому времени, когда он прикончил своеобразный завтрак и собирался попытаться вспомнить хоть что-нибудь из происходящего накануне, в кухню вплыл Юнги. Отмытый и посвежевший, одетый нормально, Мин сварганил себе новую порцию кофе и уселся за стол. - Что ты помнишь вообще? - поинтересовался он, делая глоток обжигающей жидкости и блаженно прикрывая глаза. Привычный родной хён с влажными чёрными волосами, синяками под глазами и раскрасневшимися капиллярами вызывал чувство уюта и спокойствия, обыденности, и Чонгук наконец-то смог расслабиться. - Помню, что мы решили отметить начало небольшого отпуска. Помню, как Намджун-хён и Сокджин-хён пошли за алкоголем. Помню культурные посиделки за столом, игру в карты и бутылочку, помню, как Хосок-хён искал музыкальный канал, но наткнулся на фильм про индейцев на каком-то иностранном канале. Дальше мне дали попробовать шампанское, и всё смутно. Помню, что ты сказал, что Хосок-хён похож на кота, и ему кто-то гелем уши из волос сделал. Помню… Я собирал одеяла по просьбе Чимина-хёна, а потом… Клич индейцев? Чонгук хмурится, потирая ноющие виски, а Юнги усмехается, наблюдая за потугами младшего. - Мы нажрались, как последние свиньи, и Сокджин заявил, что скучно сидим. Чимин, который заставил Намджуна переводить реплики героев фильма, предложил устроить костюмированную вечеринку. Мы написали бредовые пожелания на листочках и запихнули в кепку, разбирая потом рандомно. Намджун стал шерифом, Чимин - индейцем, Хосок остался котом, я стал Белой Леди, Сокджин - Вэнди, а ты - Роджером. Тэхёну выпало быть Крюгером, но он заявил, что будет Джессикой. Прищурившись, Юнги уставился взглядом «я всё про вас знаю, извращенцы», и Чонгук невольно покраснел щеками, опуская взгляд на столешницу. Но тут его осенило, и он вскинул голову. - Хён, а ты почему всё так хорошо помнишь, если тоже пил? - Потому же, почему знаю, сколько выпил Хосок. Я ему своё подливал. Интересно было, чем это всё закончится, - пожав плечами, Юнги отпил ещё кофе и продолжил. - В итоге начали собирать реквизит. Чимин принялся строить своё жилище из подручных средств, с чем ему помогал Тэхён. Из-за того, что он не обращает на тебя внимания, ты обиделся и решил помочь злейшему врагу всех индейцев - шерифу. Из-за этого у вас была ещё одна ссора, потому что ты встал на сторону врага. В это же время Сокджин допил бутыль шампуня в одно лицо и заявил, что мы его бесим, и что он уходит ждать своего Питера на балкон. Следом за ним ушёл разобиженный Тэхён, потому что ты - предатель и мерзавец, подлец, от которого он не ожидал ножа в спину. В голове со словами хёна всплывают всё новые и новые воспоминания, и Чонгук чувствует, как горят уши. Они с Тэхёном ведь обещали друг другу, что никто не узнает, а в итоге спалились так глупо. Впрочем, Юнги ничего по этому поводу не говорит, лишь усмехается как-то понимающе что ли. - В итоге Намджун обосновался на диване, а Чимин разрисовал себе тело, нацепил все найденные цепочки и браслеты и принялся танцевать шаманские танцы. Позже пришёл Сокджин, который каким-то способом просочился мимо нас к выходу и успел где-то раздобыть голову кролика, лук со стрелами и эту хреновину с перьями для головы. Тогда началась великая война между Намджуном и Чимином. Намджун притащил сомбреро, купленное, когда мы в Мексику гоняли, и заявил, что это будет аналог ковбойской шляпы. Чимин в это время нашёл у Хосока помаду и принялся чертить «древние руны», а после спиздил моего Кумамона, делая из него тотем. Всё было хорошо, пока он не нашпиговал его стрелами, за что и огрёб. Потом… - Хён, подожди, - прервав старшего, Чонгук подался всем телом вперёд и ехидненько усмехнулся. - А что бы могли означать слова Намджуна-хёна про то, что проблемы индейцев его не касаются, даже если им не дают Белые Леди? - Понятия не имею, - мгновенно ответил Юнги, невозмутимо смотря в искрящиеся весельем глаза. Чонгук по мере заливания краской чужих щёк и ушей улыбался всё шире и шире. Тут же он вспомнил и синяк на чужом бедре, который вполне себе мог оказаться и не синяком вовсе. Да ещё и в таком почти интимном месте. Улыбка стала ещё шкодливее, взгляд прилип к чужому бедру, затянутому сейчас в ткань домашних штанов, и Мин это тут же заметил. Взгляд его забегал по комнате, руки слишком сильно сжали кружку, и как только Чонгук уже собирался ляпнуть что-то по данному поводу, Юнги пошёл в атаку первым. - Ты флиртовал с Тэхёном, - усмехнулся он. - Ну и что? Ты ведь уже и так понял, что мы… Встречаемся, - негромко отозвался Чонгук, разом теряя всю наглость. - Да. Но ты, видимо, забыл об этом, зажимая его в свободном углу дивана и спрашивая, свободен ли он, потому что у тебя есть одно интересное предложение, - поиграв бровями, Юнги самодовольно усмехнулся, видя стыд и смущение на чужом лице. - Это было комично, с учётом того, что ты уже был в этой идиотской маске и из-за того, что тебя было плохо слышно, ты громкости-то прибавил. А когда он сказал, что не свободен, ты разревелся. А потом заявил, что Джессика тебя предала, и ты уходишь. Тебя пытались удержать, но ты всё равно закутался в шарф, нацепил тапки Тэхёна и ушёл на балкон, хлопая дверью. Тэхён разобиделся и снова ушёл на балкон к Сокджину, потому что кинутая Вэнди его чувства точно разделит. Чонгуку плохо. Он вспоминает всё быстро и очень живо, память всё восстанавливает в ярчайших красках, и макнэ надеется лишь на то, что все действительно упились вусмерть и ничего не вспомнят. Юнги точно будет молчать, потому что тогда и Чонгук будет молчать про приставания одного индейца, а остальным можно и соврать. Мол, ничего такого и не было, побуянили и уснули по углам. - И чем дело кончилось? - спустя пару минут молчания спросил Чонгук. - Да ничем, - потягиваясь, отозвался Юнги. - Намджун и Чимин сражались до последнего. Сначала, кто будет выглядеть правдоподобнее, после - кто больше выпьет. Не знаю, кто отключился первым, но расползлись они по углам без мордобоя, хотя собирались, вроде. Ты на балконе пропал, за тобой Хосок пошёл, чтобы проверить, не навернулся ли ты, но назад уже не вернулся. Сокджин и Тэхён со своего балкона так и не выползли, так что там, небось, и дрыхнут сейчас. Я на полу в гостиной уснул, а утром за водой пополз и Хосока нашёл. Решил посторожить, пока кто-нибудь не проснётся, чтобы помочь снять его оттуда. В гостиной слышится грохот и приглушённый мат. Оба парня тут же оборачиваются на вход, дожидаясь явления кого-то из ребят. На какое-то время воцаряется тишина, после слышится злорадное «так тебе и надо, грёбаный янки», а после звук шагов. Через мгновение на кухню вплывает Чимин, и Чонгук просто не может не рассмеяться. Пак растрепанный, лицо опухшее, на голове помятый ободок с разноцветными перьями, а всё тело покрыто символами, к которым поналипли перья из разорванных подушек. Помимо этого вся шея Чимина была усеяна засосами, а на запястье красуется размашистое «собственность Белой Леди». - Ооо… Ты похож на мою Луноликую, - бубнит Чимин и тычет пальцем в сторону замершего Юнги. - Только она была блондинкой. Судя по тому, как парень пошатывается и запинается, он всё ещё пьян, как и Намджун. Чонгуку действительно любопытно, сколько же хёны выпили. Юнги же осторожно поднимается со стула и принимается медленно отходить назад, когда Чимин бормочет «но ты тоже хорошенький» и начинает наступать. Чонгук зажимает рот ладонями, пытаясь не дать смеху вырваться на свободу, и сливается со своим стулом. Мин же следит за Паком, как за диким зверем, и когда тот срывается с места, брюнет тут же оббегает кухонный стол и выбегает вон, успевая отвесить не сдержавшемуся, громко смеющемуся Чонгуку подзатыльник. Чимин выбегает следом за ним с ужасным воем, напоминающим весьма и весьма отдалённо клич индейцев из того самого фильма, и это служит спусковым крючком. Как-то разом в доме становится шумно и оживлённо. Что-то падает, грохочет, слышится мат Намджуна и звуки включённого телевизора, после грохот дверей и шум воды в душевой. Чонгук поднимается из-за стола, чтобы пойти посмотреть на возобновившийся хаос, как на кухню забегает Тэхён. У него вокруг глаз жирный слой размазанных фиолетовых теней, а ещё какая-то тряпка красная обмотана на манер платья вокруг тела. «Тэхён заявил, что будет Джессикой», - вспоминает Чонгук слова Юнги и снова краснеет щеками. Тэхён же не медлит, подбегает и обнимает крепко. От него пахнет потом и шампанским, немного пивом и мерзким ароматизатором шоколадных сигарет, чёрт знает, откуда взявшихся, но Чонгук всё равно обнимает его крепко, притягивая к себе, а после целует подставленные губы. - Привет. Прости меня за вчерашнее, ладно? Я был пьян, очень, - взволнованно говорит Тэхён и смотрит так, словно ждёт публичной казни. Но через секунду взгляд его сменяется на игривый, и он улыбается шкодливо, зарываясь пальцами в каштановые волосы и подаваясь вперёд, чтобы оставить поцелуй на румяной щеке Чонгука. - Впрочем, когда ты заплакал из-за того, что у меня уже есть парень, которым, вообще-то, являешься ты сам, это было мило. Серьёзно, Чонгукки, очень-очень мило. - Замолчи, хён, - жалобно проскулил Чонгук и уткнулся тому в плечо. Тэхён видел, как младший смущён своей выходкой, и не стал продолжать разговор на эту щекотливую тему, предпочитая покрывать чужую шею поцелуями и шептать всякие милости вперемешку со смешными моментами со вчерашней попойки. И всё было бы хорошо, если бы не… - Мяу. То есть, бля… Ребят, я боюсь высоты. И всё ещё пьяный, кажется. Всё двоится и плавает. И тошнит. Вам лучше снять меня отсюда, - раздаётся скрипучий голос откуда-то сверху. Тэхён подскакивает на месте от испуга, потому что не заметил Хосока сразу, а Чонгук смеётся и громко зовёт Юнги, потому что вдвоём им с Тэхёном не справиться. Хоуп выглядит напуганным, максимально осторожно отодвигается подальше от края к стене под скрип шурупов и замирает там испуганным домашним котом, который случайно перелез с балкона на дерево, а после пути назад уже не было. В это же время слышится отчаянное «да не быть нам вместе, я не твоя Луноликая» и «вашу мать, заткнись, голова болит». Кажется, Сокджин тоже нашёлся. - Ребят, мне кажется, меня сейчас вырвет, - шепчет Хосок и стремительно бледнеет. - Отлично посидели, - позитивно заявляет Тэхён с широкой улыбкой и протягивает старшему стакан с водой. «Да уж, век не забудем», - соглашается Чонгук и бросается к шкафчикам в поисках какого-нибудь тазика или хотя бы кастрюльки.

|End|