Враждебный мир. Потерянное

Караи закашлялась. С тех пор, как Шреддер захватил Землю и большую часть ее поверхности заняли гигантские заводы по производству киборгов, роботов и оружия, в Нью-Йорке - особенно в Нью-Йорке - стало почти нечем дышать. Спасали лишь частые дожди, во время которых небо заволакивало черными тучами, и на их фоне практически не было заметно летающей армии поработителя. Тогда работы на заводах временно, но приостанавливались, загнанные в лагеря люди вздыхали спокойно, а Караи могла перевести дух. Возраст брал свое, и даже для закаленной куноити частые миссии по уничтожению повстанцев, работа с утра до поздней ночи и нападки хозяина по причине и без, становились очередным гвоздем в крышку гроба. Караи отвернулась от созерцания черно-белой гаммы рабского города и в спешке направилась к дверям. Несколько членов фут-полиции отдали честь дочери хозяина и пропустили ее через дверь в один из многочисленных, но больше других охраняющийся бункер. Прошло больше тридцати лет с тех пор, как команда черепах распалась - об этом Караи узнала при их новой встрече, когда среди мутантов не оказалось Донателло - самого мозговитого члена их семьи. В тот день вернулся из ссылки Шреддер - Чаплин не оставил попыток помочь своей госпоже вернуть ее отца, и в итоге добился своей цели, (правда, на это понадобилось несколько лет). Придя в себя и восстановив силы после возвращения на землю, Шреддер устроил облаву на мутантов... В том бою Микеланджело лишился руки - его братья, растерянные после ухода Донателло, даже не заметили ранения брата...продолжили сражаться с вновь возвратившимся из небытия врагом, а Сплинтеру пришлось пожертвовать собой, чтобы вытащить сыновей из ловушки. А после...после никто уже не мог противостоять Шреддеру. С каждым новым боем команда черепах лишалась члена семьи, получала новые раны, травмы, шрамы, пока и вовсе не распалась... Погиб Кейси Джонс, ослеп Леонардо, лишился глаза Рафаэль... Эйприл О'нил оказалась единственной из их компании, кто еще продолжал держаться... Она медленно, но верно собирала повстанцев, тренировала вместе с Микеланджело свою армию, но их сил не хватало, чтобы раз и навсегда победить Шреддера. Каждая новая вылазка заканчивалась провалом... А Караи....Караи уже устала за этим наблюдать... Бесконечная борьба за власть осточертела и прочно засела где-то в печенках. Даже сейчас, когда весь мир расположился прямо у ног Шреддера - он не останавливался, желая все большего и большего. Даже Караи понимала, что это походит на безумие, но большим безумием ей казалась мысль о том, что пора что-то менять. Куноити отмахнулась от этого бреда, как отмахиваются от комаров. Комары... Забавно, эти маленькие некогда докучающие насекомые давно почили под толстым слоем гудрона. Вместе с ними пали и прочие вредители. Города превратились в стальных, выдыхающих тяжелый горький дым монстров. Здесь не было даже бродячих собак или кошек! А редких, с засаленными слипшимися перьями, птиц, давно утративших способность летать, раз в год можно было встретить за чертой индустриального чудовища. Сердце Караи защемило от мысли, что она отдала бы едва ли не что угодно за то, чтоб услышать веселый птичий щебет или назойливый комариный писк. Куноити тряхнула головой, будто этот простой жест мог помочь, и продолжила свой пусть, тяжелой поступью спускаясь по бетонным ступеням. Это был некий своеобразный обряд, продолжавшийся долгие годы. День за днем, месяц за месяцем, год за годом. Все началось... Караи не знала, когда именно это "все" началось. Возможно, еще с первой их встречи. А может потом, гораздо позже... Все это было не важно, абсолютно. И теперь целью приемной дочери Шреддера - сильного мира сего - было вымолить прощение у врага, столь бесстрастного и бессмертного. Столь манящего и отталкивающего. Очередной конвой отдал честь и застучал тяжелыми ботинками по стальному полу. Караи даже не обратила на них внимания. Продолжила спускаться все ниже и ниже, петляя по бесконечным лабиринтам коридоров и лестниц. И вот наконец та самая дверь... Тяжелая, из космического металла - самого прочного материала во Вселенной. Со множеством механических засовов и замков. А еще - целых восемь усовершенствованных учеными Шреддера киборгов. - Открыть дверь. - Караи уже по привычке рыкнула на солдат, и те без лишних вопросов отступили. Куноити невольно вздрогнула - скрежет открывающихся замков всегда заставлял ее сердце замирать, а пульс - отбиваться в висках так, что закладывало уши. Когда двери открылись, Караи на вдруг ставших ватными ногах медленно вошла внутрь. Клетка закрылась следом... - Привет... - с лица куноити пропадает серьезность и жесткость. Губы растягиваются в полуулыбке, а потускневшие от возраста глаза с несвойственной куноити нежностью смотрят на заключенного. На лице агента Бишопа не дрогнул ни один мускул. Черные глаза слепо глядят в пространство, будто там открылся портал в совсем иное измерение. На какую-то долю секунды Караи задается вопросом, что же он видит там? И где-то в глубине души какой-то странный тихий голос, отдающийся шепотом хрупкой осенней сухой листвы, осторожно шелестит: «Он видит будущее, которому не суждено сбыться». Другой, не более громкий голос, тихо повторяет: "Пока не суждено, пока". И куноити на миг зажмуривается, пытаясь окунуться во внутреннюю тьму и прогнать оба эти голоса. Не суждено, не суждено. Ни сейчас, ни потом. И все же она отчаянно отказывается верить, что все потеряно. Иначе бы не пришла сегодня, вчера, месяц назад. Не стаптывала ноги о сырые каменные коридоры, всматриваясь в темноту углов. Иначе бы не жмурилась каждый раз, пытаясь отогнать непрошеные слезы, замечая безответное молчание агента. Караи раскрывает глаза, бросая взгляд на серые стены и стоящую в углу кровать. Повторяет приветствие - голос непривычно дрожит, грозя вот-вот сорваться, но все же доносит те нотки нежности. Куноити несмело подходит к Бишопу, пытаясь установить зрительный контакт, но он смотрит сквозь нее свои расфокусированным взглядом. И Караи поджимает губы. На болезненно-бледной коже агента выступила щетина, и Караи, тяжело вздохнув, осторожно проводит рукой по царапающей щеке, отмечая каждый волосок под бархатной кожей. Бишоп все также сидит недвижимо. - Тебе бы побриться, - вздыхает куноити, качая головой. Бишоп снова молчит. Не реагирует. Караи вздыхает и, не задавая больше вопросов, достает из припрятанной от фут и отца небольшой сумки лезвие и другие принадлежности для бритья. Уже отточенными за многие годы движениями легко справляется со щетиной. Агент не шевелиться, когда острое лезвие плавно скользит по коже, избавляя его от лишней растительности на лице; почти не моргает, когда пальцы куноити мягко касаются его щеки, а после мягкая ткань убирает остатки пенки с подбородка. Караи пытается улыбнуться Бишопу, но тот по-прежнему игнорирует ее существование, и куноити понимает - имеет полное право. На этот раз Караи запускает руку в отросшие волосы агента, проводит до затылка, массируя кожу, и прислушивается - надеется услышать тот самый тихий мурлыкающий звук удовольствия, который Бишоп много лет назад позволял слышать только ей. Ничего... Джон не реагирует... На глаза куноити вновь накатывают слезы, и она резким движением, едва не поранившись находящимся в руках лезвием, упрямо трет глаза. Шелковистые волосы струятся сквозь пальцы, возвращая на много лет назад, когда вот так же, только совсем в другом месте, она стригла его заостренным сюрикеном, вслушиваясь в утробное урчание и наблюдая улыбку на лице агента. Тогда они были счастливы, тогда они просто БЫЛИ... Смольные черные пряди небрежными пучками падают на пол, кровать, брюки агента, создавая узоры из ломанных линий. Караи поглядывает на образующуюся инсталляцию из волос, продолжая неосознанной прядь за прядью зажимать в пальцах все меньше и меньше шелковистых паутинок. Не отдавая себе отчет, желая продлить момент, оттянуть время. И лишь едва различимый шорох скольжения лезвия раздается в угнетающей тишине. Когда косметические процедуры подходят к концу, куноити ловким движением прячет лезвие, немного спешно стряхивает отрезанные волосы, собирая их в кучку, чтоб потом спрятать и унести, унести, чтоб уничтожить. Уничтожить собственными руками частичку любимого человека. Но это потом, все потом. Там, в другой реальности, где она будет другой - жестокой, расчетливой, идеальной дочерью Шреддера. Здесь же, скрываемая под толщами земли в бетонном бункере рядом с мужчиной, не агентом, не бессмертным борцом с пришельцами, она просто женщина, любящая, заботливая, уставшая женщина. Караи медленно садится рядом с Бишопом на кровать, поджимает ноги под себя и медленно кладет голову ему на колени, ожидая, что любимые руки тут же отреагируют, а пальцы начнут перебирать волосы. Но этого не происходит. И куноити в какой-то момент кажется, что она уже не помнит этих ощущений, этой взаимности, заставляющей жадно хватать воздух от одолевающих чувств. Ей кажется, что все то было в другом мире, в другой реальности и точно не с ними. - Джон, - слабо зовет она, надеясь услышать хоть что-нибудь, хотя бы учащенное сердцебиение. Но вместо этого – ее собственное сердце ускоряет темп, отбивая где-то в барабанных перепонках. - Джон... Пожалуйста, поговори со мной. Он упрямо молчит, продолжая вглядываться в одну точку на соседней стене. Караи прикусывает губы и тоже начинает таращиться в ненавистную пустоту, невольно погружаясь в то далекое время... В тот день, когда все это началось... Возвращение Шреддера было неожиданным. Явившись как гром среди ясного неба, разгневанный еще больше, чем был до изгнания, глава организации Фут едва восстановил силы и тут же бросил их на своих врагов - черепах. Как уже было сказано, долго мутанты противостоять давнему врагу не смогли. Разлад в команде, гибель Сплинтера...все оставило свой отпечаток на некогда дружной и сильной семье. Черепахи сошли с дистанции, и Шреддер с возросшим энтузиазмом бросился готовить вторжение. Пока Чаплин по приказу хозяина занимался налаживанием связи с союзниками Шреддера в другой галактике, сам глава фут все больше и больше порабощал преступников, делал их своими шестерками, а самых способных превращал в элитную армию. Все шло как нельзя лучше. Любые попытки врагов помешать проваливались, а сила Шреддера росла. Хозяин уже предвкушал победу, но.... Прибытие его союзников на Землю было предотвращено "С.З.З." - организацией Бишопа. Он был последним препятствием на пути Шреддера к величию и безразмерной власти... Первоначальный план убийства агента Бишопа с треском провалился – этот ублюдок оказался не только живучим, но и бессмертным. А потом еще и еще, и еще... А хуже всего, что "С.З.З" с завидной регулярностью одерживали верх над Фут. Шреддер знал, что без своего главного мозга организация падет не хуже семьи черепах. Караи помнит, как долго они разрабатывали план, как обдумывали каждую мелочь. Для нее это было рядовое задание - и не с такими справлялись. Обмануть, обольстить мужчину - этому ее учили с детства наряду с боевыми искусствами. Она знала о всех своих сильных сторонах. День за днем изучая агента, день за днем подтаивая случайные встречи во время рейдов и стычек, словно больше некуда послать на задание мисс Саки. Стараясь вступить с ним в бой, поддаваясь, иногда как бы невзначай заигрывая. О, да, Караи знала свое дело! И делала его отлично. И пусть Джон шел на контакт больше чтоб подыграть, нежели из-за реального интереса, - в этом и был первый шаг к успеху. Вторым шагом было усыпить его бдительность. Где-то "предать" кого-то из своих, где-то пропустить удар, да так, чтоб Бишоп заметил, где-то подставить... О, куноити нравилась эта игра! Нравилась, пока игра не превратилась из детской забавы во взрослую проблему. Каждая новая встреча, каждый новый отзывчивый жест, каждый взгляд постепенно приручаемого хищника превратили и саму куноити в жертву. Раньше она пыталась дрессировать дикого зверя, добивалась его расположения и доверия, а с течением времени сама готова была ластиться к врагу, словно послушная кошка. И Бишоп, и Караи, оба были личностями с характером и патологической твердолобостью. Добивались внимания друг друга до тех пор, покуда не поняли, что отступать поздно. Физическое влечение превратилось в потребность психологическую. Бишоп впервые за последние несколько веков позволил себе чувствовать, а Караи научилась этому искусству, с головой погрузившись в омут... Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Неумолимо приближался срок завершения плана Шреддера, и Караи с замиранием сердца понимала, что...не может предотвратить беду. Не может предать отца, клан, и в то же время не хочет предавать Джона, доверившего ей остатки своих души и сердца. Это был конец, полный и бесповоротный Конец сказки в утратившем надежду мире. В тот день мир окончательно погряз во тьме, взорвался тоннами навоза, погребая в пучине мрака и беспросветного будущего. Мириадами осколков впиваясь в душу, пронзая само сердце и унося прочь по течению смрадной реки. В тот день они все еще нежились в объятиях друг друга, наслаждаясь моментами единения. Размеренное дыхание Джона колыхало растрепанную челку Караи, а она несмело вдыхала его запах - столь родной, столь любимый, столь... Она не хотела думать о том, что будет через несколько минут. Не хотел думать, что будет потом. И без того напряженное тело свело судорогой, но агент не замечал этого, или не хотел замечать... Все было слишком сложно в их отношениях, заранее обреченных на полный провал. Когда Фут с треском выбили дверь, Бишоп, казалось, даже не удивился. Всего на секунду на его лице мелькнуло недоумение, а когда они ворвались в комнату... Когда... Когда Караи встала и отошла в сторону, беспомощно разведя руками, когда его связывали, непонимающего не бесстрастного. Когда вошел Шреддер и провозгласил свою победу над агентом... Караи не слушала, лишь с накатывающими слезами на глазах наблюдала, как медленно и плавно уголки губ любимого сползают вниз, как глаза становятся ледяными, каменными, отрешенными... Он даже не сопротивлялся, лишь раз глянул на куноити, когда Шреддер, победоносно скалясь, подошел к дочери и похвалил за отлично проделанную работу. И в тот момент мир окончательно рухнул в бездну, столь манящую и пугающую. И в тот момент исчезло все. Ледяной страх разлился по венам, затуманил взор, плотно сжал в свои тиски и не отпускал, не отпускал, заставляя Караи двигаться на автопилоте, намертво прилепив на лицо жалкое подобие улыбки, больше походящее на оскал безумца. Для Бишопа ученые Шреддера подготовили самую высокотехнологическую клетку глубоко под землей, в созданном специально для агента труднодоступном бункере, куда пускали только Шреддера и его приемную дочь. Первый явился лишь единожды, чтобы позлорадствовать над падением агента, его наивностью, доверчивостью, тогда Бишопа заковывали в специальные наручники с десятком тонких нано-труб, предназначенных для выкачивания из агента крови с целью все время ослаблять, тем самым предотвращая побег. Но Бишоп не слушал, не вырывался и даже не помышлял о побеге. Безразличие в черных глазах взбесило даже Шреддера. Прежде, чем уйти, будущий правитель Земли хорошенько вмазал около десятка раз тяжелым ботинком по ребрам и голове агента. Бишоп даже тогда не пискнул. Проигнорировал все угрозы, все насмешки и остался сидеть на неудобной койке с закованными в эти чертовы неземные кандалы руками и ногами. Бишопу было уже все равно... На вторжение, на свою организацию, на мир... Очень давно агент дал клятву защитить Землю от вторжения, но...но тогда он еще был уверен, что в мире есть, что защищать. Есть еще Люди на планете... Как же он ошибался... Даже черепахи, славящиеся среди преступников своими семейными узами и поддержкой разбежались по разным углам, стоило кому-то исчезнуть. Смысл защищать то, что заслуживает страдания? Он повелся, повелся, как мальчишка, доверился той, кому следовало доверять в последнюю очередь. Поверил ее глазам, ее ласкам. Стоило бы помнить о коварстве куноити, но он поддался соблазну. И теперь с лихвой получил за собственную неосторожность. Без надежды. Без свидетелей. Без награды. Опустошен, изможден, ослаблен, вынужденный наблюдать за гибелью того, во что верил, что с фанатизмом оберегал. Обманулся, обжегся, поплатился. Заслужил. А Караи все продолжала и продолжала приходить. Сначала гордая, уверенная, сильная. Говорила что-то о прощении, об ошибке, о попытках все исправить, но каждый раз натыкалась на непробиваемую стену безразличия и апатии. К чему спасать того, кто сам с распростертыми объятиями бежит навстречу собственному уничтожению? К чему спасать мир, стремящийся к самоубийству? К чему поддаваться на уговоры Караи? Ведь все ее слова уже однажды были ложью. Больше он на это не поведется. Даже мысль о том, что она однажды умрет - от старости, как иначе? - не пугала, не служила маяком для возвращения в реальность. Она не заслужила такой почести, не от него, вынужденного коротать дни глубоко под землей. Рано или поздно она отступит, прекратит, но хотел ли он этого? Никогда не думал…не хотел думать. А Караи все приходила, взрываясь гневом на его отрешенность, захлебываясь в слезах, пытаясь воззвать к нему. Она, словно птичка из старой байки-притчи, раз в сто лет прилетающая на гору и клюющая природное каменное изваяние. Так и для Бишопа, возможно, лишь когда Караи сточит камень в его душе и наступит первая секунда вечности, лишь тогда в нем возродится то чувство, заставлявшее бороться за Землю и оберегать людей. Пока же, пока... Все ее слова, словно вода в пустыне, уходили в песок его души. Караи моргнула, чувствуя, как по щекам снова ползут ненавистные слезы. Скатываются по коже вниз и капают-капают на колени Бишопа. Он сидит ледяным изваянием, безучастный, отрешенный, однажды брошенный и не желающий более повторения этой глупой истории. Куноити наконец поднимается. Долго молча сидит рядом, не отрывая глаз от той же точки, пытается понять, вспомнить, что еще она не пробовала, к каким методам еще не прибегала... Извинения, слезы, мольбы, обещания - ничто не действовало на агента. Что оставалось? Оставить его в покое? Позволить мукам совести и дальше гробить собственную душу? Прекратить мучить его? Уйти и не возвращаться, чтобы раз за разом не видеть этих безразличных черных глаз? Не падать в их пустоту, не умирать раз за разом, теша себя бессмысленными надеждами на то, что...что еще можно что-то изменить...спустя больше тридцати лет?.. Но слезы текли, сердце билось, слух напрягся до того, что шумящая в ушах кровь звучала невыносимо громко. Хотелось заглушить ее, забить, отключить. Вот так взять и выпасть из реальности, как Бишоп, на тридцать, нет, сто лет или больше! Не напрягаться всем телом, отсчитывая вдохи-выдохи мужчины, не вздрагивать от собственных беззвучных рыданий - к чему драть глотку, когда никто не слышит или не хочет слышать? Кому помогут сорванные голосовые связки? Хотелось просто закончить все раз и навсегда, проклиная тот день, когда она родилась. Проклиная день, когда он стал бессмертным, чтоб дожить до нее, чтоб встретиться. Проклиная всех и вся. Потому что на иное не оставалось сил. Потому что надоело самозабвенно разрубать врагов и растерзывать в клочья, сбивать кулаки в кровь, а потом подолгу любоваться на багровые корочки. Получать похвалы, быть примерной дочерью, наследницей, быть просто примером для остальных. Нести это бремя и знать, что собственное счастье безвозвратно почило в пучине собственной невозможности. Караи многие годы посвятила попыткам вернуть Бишопа. Истратила немало сил, пролила немало слез. И ничего. Совсем…. - А хочешь, я сама убью Шреддера? - однажды тихо-тихо произнесла она, испугавшись собственных слов. Но Бишоп не ответил. И Караи тогда нервно усмехнулась собственным словам. Естественно, Бишоп ей не поверил... Она не могла убить своего отца... Также, как не могла убить в себе чувства. Ее время здесь подходило к концу... Через час необходимо отчитаться перед Шреддером о событиях в городе: действиях повстанцев, попытках побега и так далее, и тому подобное, но... Снова это проклятое "но"... Караи с радостью променяла бы все блага в своей нынешней и прошлой жизни, отдала бы зрение, слух, способность говорить и даже дыхание, лишь бы изменить то, что натворила, или...чтобы получить хотя бы лишнюю минуту рядом с тем, для кого ее сердце еще бьется, но которому оно, судя по всему, и даром не сдалось. Тик-так... Тик-так... Тик-так... Куноити напряглась, повернулась к Джону, попыталась стерпеть отсутствие в его глазах хоть капли интереса к ней, как к человеку, а не бельму...протянула руки и, обхватив ладонями холодные щеки агента, без труда повернула к себе. Влага снова щипала глаза, а пальцы против воли оглаживали острые скулы, подбородок, веки... - Джон... Ты можешь не верить всему, что когда-либо я говорила или делала... Но прошу... Прошу, поверь хотя бы в то, что я...люблю тебя... И всегда любила... Ответа не последовало. Как будто могло быть иначе? Она очертила тонкие линии губ большим пальцем, а потом рука самовольно скользнула на затылок мужчины. Когда из-за слез Караи не смогла ничего видеть, она медленно, на ощупь, потянулась и нашла губами его. И опять без ответа остался робкий, жаркий поцелуй, унесший очередную надежду. Очертив языком плотно сжатую линию, куноити отстранилась, тыльной стороной ладони вытирая слезы. - Прости. Я приду, обязательно приду, - прошептала она, вставая. Затекшие ноги отозвались неприятной болью и подкосились, грозя не удержать тело и небрежно уронить на пол или кровать. Караи игнорировала реакцию организма, продолжая размазывать слезы. Привести себя в порядок, набраться сил. Вот только где? В этих бездонных глазах? В этих тонких пальцах, некогда ласкавших ее и даривших уверенность в завтрашнем дне? В этом носе, который могли унаследовать их дети? Куноити скрипнула зубами, задержав дыхание, прекращая очередную волну накатывающей вместе с безысходностью истерикой. Не сейчас, не время. Нужно собраться. Вдох-выдох, вдох-выдох... Сжать руки в кулак, чтоб ногти впились в ладони. Боль отрезвляет. Сделать еще один глубокий вдох, надеть непроницаемую маску на лицо. И идти…прочь. Караи резко развернулась на сто восемьдесят градусов и поспешила к двери. Двери, за которой был другой мир для другой нее. Мир, в котором не было Бишопа, даже такого... такого чужого и далекого. Больше походившего на восковую фигуру. Шаг. Еще шаг. И еще. Вот. Почти…обернуться. Никаких изменений. - Я вернусь, Джон, - последняя секунда слабости. И открыть дверь, чтоб вздрогнуть, когда та, с лязгом, захлопнется за спиной, еще на день разлучая их. Еще на день отбирая надежду. Стук многочисленных стальных замков, звон, шелест шестеренок и в комнате воцарилась непроницаемая тишина. После ухода куноити температура словно опустилась на несколько градусов. Бишоп сделал глубокий вдох, нарушая колебаниями воздуха немоту своей камеры. В следующую секунду его взгляд стал осмысленным, а язык непроизвольно облизнул губы, все еще хранящие вкус и запах Караи. Пальцы нащупали мокрые следы ее слез, любовно поглаживая разводы на ткани брюк. Как бы он не пытался прикончить внутри себя тот росток чувств, что куноити всколыхнула в нем больше тридцати лет назад, как бы не пытался забыть...каждый раз, когда Караи после очередного своего посещения, после очередного монолога, попытки...достучаться до него, уходила... Он смотрел вслед... Смотрел и ждал возвращения... Она всегда приходила каждый день, как часы. Он даже научился так отмерять время. Иначе бы просто сошел с ума. Он ждал ее каждый день и верил, что она придет. И с годами уверенность все больше укреплялась в Бишопе. Агент верил в искренность куноити, верил ее горячим словам, ее пылким поцелуям рук, губ, висков, ее горьким слезам. Верил, но не доверял. Ни ей, ни себе, сохраняя беспристрастное выражение лица, надменность и отрешенность. Зачем что-то менять, если она все равно придет? Минуты вновь начали свой медленный бег. Один, два, три... десять... шестьдесят... Сто двадцать... Сто двадцать семь... Когда живешь в заточении - учишься считать секунды и минуты, не сбиваясь, словно вечный маятник. Туда-сюда. Три сотни шестьдесят. Так-так... Так-так... Семьсот двадцать... Почти. Еще чуть меньше половины. А может больше? Никогда не больше, чем на тридцать минут... Так-так... Тысяча триста восемьдесят. Почти, еще немного... Тысяча четыреста сорок. Где она? Караи?.. Две тысячи... Две тысячи восемь... Больше суток. Куноити не было больше суток... Прошла неделя... прошел месяц... год... Пять долгих лет. Два миллиона минут тишины и охватывающего отчаяния, страха. Злости… Сдалась… Безразличие… Замки двери вновь прорезали тишину своим скрежетом, Бишоп напрягся, в душе всколыхнулась надежда, что Караи наконец вернулась... Наконец пришла... Но…в реальности это была не она... Некогда повстанцы, а ныне представители правопорядка, подчищали остатки уничтоженного клана Фут... Шреддер был убит пять лет назад... А вместе с ним погибла и его приемная дочь...