Запах лаванды

Кевин усмехнулся, разглядывая диктора напротив – жалкий, жмущийся в тени радиорубки, он казался бестолковым отражением человека на поверхности замыленного старого зеркала или витрины, а не полноценным разумным существом, способным мыслить и чувствовать. Он и не был полноценным – трость, лишняя опора, выступала из тени человеческого силуэта словно фантасмагоричный отросток лишней плоти, третья нога или что-то вроде такого; это было выше понимания диктора Дезерт Блаффс. Его тошнило от того, как эти обитатели темноты привязаны к старым вещам, которым место на свалке, лишь бы ничего не изменить в себе, наивно не понимая, что так будет лучше. Глупые, бедные, одичалые дети. - Не делай такое лицо, Сес. – Кевин пытается дружественно улыбнутся и натянутые до боли губы трескаются, он даже чувствует вкус крови на языке, привычный и приятный. – Я думал, что ты рад меня видеть. - Если ты подойдешь ближе, - пристально глядящий ему в глаза – Кевин уверен, что там у него самого находятся глаза – Палмер пытается договорить, но его двойник резво делает пару шагов ближе, вжимая калеку в стену; протезы скрипят, пружиня и сыпля ржавчиной и песком, словно поют панихиду, и Кевин почти что начинает мурлыкать в унисон с ними какую-то глуповатую песенку в той же тональности. - Что тогда? Что ты мне сделаешь? – Он наклоняется к горлу своей жертвы, прицеливаясь для укуса, словно змея, и прижимается к загорелой коже носом. Сладкий запах лаванды, отчаяния и чего-то еще безумно знакомого и ностальгического бьет в ноздри, а кулаки Сесила врезаются ему в грудь. Какая жалость, похоже, останутся синяки. - Чудовище! – Кевин судорожно подается назад – неловкое движение и эта чертова трость, этот пережиток прошлого и клеймо несовершенства, размозжила бы ему челюсть. Сейчас только эта несчастная палка прокаженного является преградой между ними – она и эта чертова, ненавистная темнота, которую он пока не может развеять. - Что за варварство, Сес? У вас принято так приветствовать тех, кого любите? – Диктор гадко хихикает, чувствуя, как у Палмера дрожат руки; его колотит от боли и, кажется, затаенного страха. Неудачник. – У тебя нет другой опции, кроме меня, ты знаешь это и- - Карлос. – Сесил открещивается этим именем, защищается им, словно молитвой, и Кевин разражается безумным хохотом при виде этой щенячьей преданности. Когда же он перестанет делать этого жалкого ученого Богом и подымет глаза на свет? Когда они станут одним целым? - Не лги себе. Твой невероятный ученый в пустыне, он умирает, потому что еретики долго не живут. – Едко, медленно, смакуя каждое слово, протягивает Кевин, чувствуя усиление жалкой дрожи. Еще одна слабость этой темной дыры – привязанность. Неужели и он был таким жалким? - Готов поспорить, что он сейчас задыхается в песке, хрипит, кашляя своей кровью и проклинает день, когда увидел - - Довольно! – Сесил срывается на крик к удовольствию второго диктора и отступает на шаг, в живительную для него темноту; вся его фигура выражает страдание, словно у смертельно больного, только боль теперь не только физическая и трость уже не поможет. - … Хватит… Кевин с интересом рассматривает его лицо – абсолютно скорбящее, с забавными и несовершенными морщинками у глаз, чувственными полными губами, черными, словно ночь пустыни, глазами… Лицо знакомое, словно отражение в зеркале и одновременно чужое. Это пугает. Это привлекает – особенно такая непривычная душевная боль на этом лице, Кевин не помнит, чтобы кто-то из его окружения страдал так красиво. - О мой Улыбающийся Боже, Сесил, только не говори, что ты заплачешь. – Голос Кевина звучит уверенно, но уже не так громко – он слишком пристально пялится на Палмера. – Хочешь, я обниму тебя, чтобы тебе стало легче? Ответа нет. Кевин делает пару шагов ближе, ожидая брани, ударов, чего похлеще – гипотетического рычания, сотни глаз, клыков, хоть чего-нибудь. Ответа нет. Он обвивает руки вокруг его плечей, сжимая пальцы на шее Сесила – только теперь следует слабое, почти вымученное сопротивление, словно сам диктор где-то далеко и только инстинктивно пытается защититься; никаких слов, хотя бы избитого клишейного «монстр» не следует. Кевину становится жутко. Он подается ближе, придерживает второй рукой подбородок Сесила и только затем следует долгожданный удар, который он принимает с успокоением. Сесил буквально кричит, когда его целуют, он чувствует тошноту и жгучую ненависть, что вытеснила боль, он пытается ударить но эта чертова тварь, обычно боящаяся хотя бы малейшего синяка все терпит, прижимается ближе, дышит с ним одним воздухом, дотрагивается до него. Сесил пытается не думать о Карлосе, когда чужие руки скользят по его спине, когда чужие руки дотрагиваются до его волос. Он вообще старается ни о чем не думать, лишь ударяя вслепую так сильно что, наверное, если бы он целился, этот ненавистный двойник рухнул бы замертво. Но удары приходятся криво, потому поцелуй змеи заканчивается тогда, когда хочется Кевину – только после этого Палмер позволяет открыть себе глаза и ударить его наотмашь по лицу своей верной тростью. Диктор, не смотря на все свои поддерживающие скобы, теряет равновесие, падает, словно в замедленной сьемке и смеется, держась за скулу; Сесил рвется к двери, словно раненный зверь, подальше из радиорубки, ставшей из дома ловушкой, но эта сволочь хватает его за больную ногу. С губ рвется крик, в унисон которому мурлыкает Кевин: - Да брось, милый, тебе должно было понравиться. – Его голос звучит хрипло, судя по всему удар пришелся как следует, но Сесила перетряхивает от этой хрипотцы – сухой, словно в горло его двойника засыпали песка вперемешку с гвоздями. - Пошел ты к черту. – Палмер вырывается из стальной хватки, он чувствует, что на коже остаются следы когтей. Сесил хлопает дверью, словно это поможет ему забыть произошедшее, уходит так быстро, насколько может – и все равно минуты тянутся слишком медленно. Кевин медленно встает с пола, отряхивается, проводит по губам пальцами – он все еще чувствует горький запах лаванды, однако минуты прошли слишком быстро. Время в Найт Вейле идет абы как - они оба это знают.