Как это было

Ти с ним хорошо и легко. Пить, разговаривать, затягиваться косячком и просто смотреть, как он улыбается. Ти очень нравится лицо Хенке, на котором успевают мелькать сотни эмоций в минуту. Хенк делает очередной глоток и, рассказывая про вчерашний день, то хмурится, то смеется, очаровывая Ти улыбкой. Съемки сезона подходят к концу, и они расслабляются в номере. Как-то так получилось, что все уже разошлись, а они остались вдвоем. Ти слушает его, расслабленно откинув голову на спинку дивана и рассеянно думает. О том, что ему очень повезло с партнером по сериалу. Повезло, что между ними возникла та самая “химия”, от которой так дуреют фанатки. Хотя вначале он толком не представлял себе, как все это будет. Но увидел Хенке на пробах и неожиданно понял — с ним это не будет противно. Можно попробовать. Хенк такой легкий, ненавязчивый, само обаяние. Вот и Андем он сразу понравился. Она очень обрадовалась, увидев, как Ти пожал плечами и буркнул, что против этой кандидатуры не возражает. Хотя этот сезон стал для него самым сложным из всех. Целоваться с парнем и так нелегко, а целоваться в кадре — особенно. К счастью, у них все получилось. “А помнишь?..”. Хенке врывается в его мысли, оживленно вспоминая начало съемок, и Ти кивает и тоже смеется. Ну разумеется, помнит. А еще помнит, что самым сложным был первый поцелуй. Даже недо-поцелуй, который должна была прервать Нура. Первые сцены давались непросто. Ти волновался тогда так, словно это было на самом деле. Андем тогда не стала с ними репетировать, махнула рукой и сказала: “Играйте как чувствуете. Так, как получится”. И получилось, как получилось. Ти так волновался, что в этой серии выглядит как полный кретин. С краской, заливающей щеки, с опущенным носом и глазами, горящими тревожным ожиданием. Хорошо, что Хенке все спас. Хотя его тоже колотило изрядно. “Ну что, давай?” прошептал он, в его глазах, к облегчению Ти, отразились такие же смущение и неловкость. Ти согласно кивнул, и все внутри сжалось, когда Хенке потянулся к нему губами. Ти с трудом заставил себя повернуться. Нелегко, когда за твоим поцелуем следят камеры и куча глаз — любопытных, требовательных, оценивающих. Хенке замер совсем рядом с ним, в нескольких сантиметрах, Ти чувствовал его запах, и волнение тоже чувствовал. И оттого не смел повернуться, чтобы завершить поцелуй. “Стоп! Снято!”. Хенке засмеялся и отошел, а Ти остался стоять в полной растерянности. Сердце прыгало так, словно все было по правде. Словно это не Исака, а его самого сейчас обломали. — А в гостинице, помнишь? Какие у них были бургеры. М-м-м, — Хенке откидывается на спинку кресла и смеется. Ти кивает. Он много чего помнит в гостинице. И бургеры, и уютные халаты, в которые их завернули, и смятые ими обоими простыни. И горячие губы на теле. Хотя именно это он предпочел бы забыть. “Хенке, не так, повернись на камеру, да, вот так хорошо”. Хенк прижимался к его шее губами, Ти зажимался и глупо хихикал, стараясь не думать, что поцелуи Хенка его все равно обжигают, Андем сердилась, а оператор ругался, что отснятые кадры можно отправлять сразу в мусор, потому что в них все равно никто не поверит. Ти понимал, что сейчас всё просто провалит, уже почти провалил, но ничего с собой поделать не мог. На этих сценах ломались и более крутые актеры. Надо было сделать вначале пару затяжек, возможно, тогда бы все получилось. Он уже собирался всем объявить, что гори оно, блядь, синим пламенем, но Хенке неожиданно глянул в глаза и тихо шепнул “Расслабься. Просто не думай”. И поцеловал его крепко, взасос. Так горячо, что Ти неожиданно от него унесло. Вот так просто взял и забыл, где он находится, уже привычно отвечая на его поцелуй. Внезапно забыл и про камеры, и про горстку посторонних людей, придирчиво оценивающих каждый их жест. Теплые губы спускались по его телу все ниже и ниже, потом Хенке поднимался обратно, снова целовал его губы, прижимаясь к нему, и Ти со стыдом и каким-то глубинным восторгом чувствовал, что Хенк возбужден. И от этого сам возбуждался, раскидывался, растекался под ним. Кажется, даже стонал. Они так откровенно хотели друг друга, так исступленно целовались, что Ти оставалось только надеяться на то, что все единогласно решат, будто они просто очень крутые актеры, и не заметят их возбуждения. — Стоп. Снято. Какой стоп? Что случилось? Ти медленно приходил в себя, неожиданно лишившись его поцелуев. Хенке сел на кровати, растерянно приглаживая волосы. Впервые Ти видел, как он тоже не может прийти в себя. — Молодцы мальчики, отдохните. И поешьте, вы заслужили, — Андем бросила им халаты, указала глазами на бургеры, и вся группа сразу засуетилась, таская камеры и софиты с места на место и разглядывая в мониторе отснятые сцены. А они с Хенке натянули халаты, смущенно переглянулись и засмеялись. “Пойдем поедим?”. Вот и все, что они сказали тогда друг другу. Это было неловко, это было действительно стыдно и полностью соответствовало названию сериала. Но Ти так и не удалось забыть ни секунды этого дня. — Ну, я пойду. Что-то я у тебя засиделся, — Хенке поднимается с кресла, и Ти встает следом за ним. — Пойдем, я тебя провожу. Хенке кивает и лохматит волосы на голове. Ти уже знает, что он так делает, когда хочет спросить то, что его смущает. — Не будешь скучать по съемкам? — неожиданно произносит Хенк и снова смеется. Это он тоже делает от смущения, Ти уже успел достаточно его изучить. Невозможно не ответить ему улыбкой. — Буду, конечно, когда все закончится. Это был охуенный опыт. Да, блядь, я буду скучать по всему, что тут было. Хенке быстро вскидывает на него глаза: — И даже по поцелуям со мной? Ти опускает голову вниз и засовывает руки в карманы, пожимая плечами — давнишний детский жест, в котором можно спрятать смущение. — Не без этого, — он тоже смущенно смеется, — Блядь, да ты и сам знаешь, что охуенно целуешься. Зачем тебе лишние комплименты? Хенке дотрагивается рукой до его плеча. Вроде как по-дружески стукает, вот только руку не убирает, ведет по сбившейся ткани вверх и вниз. Хенк любит прикасаться к нему. Они и сами не заметили, когда и в какое время между ними стерлись границы, и касания, поначалу такие неловкие и неумелые, стали чем-то само собой разумеющимся и даже необходимым. Если Хенк находится где-то рядом, Ти хочется, чтобы тот его обнимал. Он бы и сам мог обнять его, но не умеет делать это так же непринужденно, как Хенк. — И по фанаткам будешь скучать? — рука Хенке уже перебралась ему куда-то на локоть, и гладит, и обнимает ладонью его уже там, а сам он засматривает Ти в лицо, словно ищет какой-то верный ответ. Тарьей снова неловко пожимает плечами и смущенно смеется: — Вот уж по кому точно не буду. Они меня ужасно достали. Мало им Эвена и Исака, теперь они взялись и за нас. Хенке опять улыбается, ласково, так, как он с некоторых пор улыбается только Ти, и придвигается к нему еще ближе, пытаясь поймать взгляд, устремленный в пол. — А может, они не так уж неправы? Ти вскидывает на него непонимающие глаза и ищет ответ. Лицо у Хенке улыбается, но глаза напряженные. Он точно чего-то ждет. Что он от него хочет услышать? — Ну, не знаю, — Ти неловко смеется. — Неужели они думают, мы такие тупые и не сумели бы придумать прикрытие, если бы у нас действительно что-то было? — Прикрытие? — Хенке с любопытством вздергивает брови и уже как-то совсем откровенно гладит рукой его плечо и предплечье. Ти отводит взгляд и опускает голову вниз. — Ну да, — неловко бормочет он. — Блядь, ну для того чтобы спрятать настоящие чувства. Ты разве не понимаешь? — Понимаю. Хенке неожиданно склоняется ближе и смотрит на него, — долго, серьезно смотрит, — отчего Ти смущается, опускает лицо и зачем-то нелепо краснеет. — Что ты… — сейчас он мямлит так же позорно, как в их первой сцене, но ничего не может с собой поделать. Он не понимает, что Хенк задумал, и в голове от пива, травы и близости Хенке такая каша, что он и неспособен ничего понимать. — А может быть... — шепчет Хенк, улыбаясь чуть напряженно, придвигает свое лицо еще ближе и замирает, словно давая ему время подумать. — Что? Что?! — Ти снова вскидывает глаза и затравленно глядит на него. Отодвинуться от него сам он просто не может. Хенке улыбается так, словно готов в любой момент обратить то, что между ними сейчас происходит, в обычную пьяную шутку. Вот только от него так шибает желанием, что Ти не в силах пошевелиться. Если это действительно шутка, то она не очень ему удалась. — А может… — Хенке дотрагивается до его носа своим, улыбается и ласково трется. Ти очень понравилось, когда он так сделал на съемках. Но сейчас ведь не съемки. Он просто молча смотрит на Хенке. На его отчаянную улыбку и полуприкрытые веки. Полуприкрытые от того, что глаза Хенке смотрят на его губы. И только туда. — Что?.. — с трудом выдыхает Ти, и его вопрос слышится не звуком, а ветром. — Может, оно нам действительно нужно? Потому что мы не захотим ничего вспоминать… — Хенке придвигается к нему совсем близко и дотрагивается губами щеки. Осторожно, почти незаметно. — Потому что мы и так ничего не забудем… Ти чувствует дыхание его тихих фраз на своей раскрасневшейся коже. И теплые мягкие губы, которые, едва касаясь, дотрагиваются до его щеки, скул и самого краешка губ. Ти не в силах ему ответить. Он только ошеломленно смотрит ему в лицо, чувствует, что у него дрожит все внутри, чувствует, что и Хенк тоже дрожит, и впервые — всё это не съемки. Сейчас рядом с ними нет Андем, сосредоточенного оператора и даже того чувака, что вечно ковыряет в носу и орет им про свет. Никого нет. Они совершенно одни, но Хенк его зачем-то целует. — Что ты делаешь? — нелепо бормочет Ти, как будто он туп настолько, что сам не может понять. Хенке чуть отстраняется. — Мне перестать? — он приподнимает брови и выжидающе смотрит в широко распахнутые глаза. Ти неуверенно пожимает плечом, потом спохватывается, мотает головой и улыбается криво и жалко. Он по-прежнему не может понять, что происходит. Но он точно не хочет, чтобы Хенк перестал. Хенке улыбается, расслабляется и, наклонившись к нему, снова легонько целует в губы. Одним касанием. Потом еще одним. И еще. Ти, так и не пришедший в себя, машинально ему отвечает, он привык с ним целоваться на съемках, и губы сами помнят, как ему отвечать. В комнате царит полная тишина, и только за шторами, где-то совсем далеко, слышно, как ездят машины. Так тихо, что кажется слышно, как бьются сердца. Это какая-то слишком странная шутка. Даже для Хенке. Касания губ становятся все глубже и глубже. Ти по-прежнему не в силах понять ничего, кроме того, что он этого хочет. Пусть это шутка, пусть она скоро закончится, но сейчас он бешено хочет Хенке, хочет тепло его губ и совсем не хочет, чтобы тот уходил. Никогда. — Я чуть от стыда не сгорел, когда возбудился в отеле, — Хенк чуть отстраняется и смотрит на него с привычной ласковой нежностью. — Думал, тебе неприятно. Ти дергает головой и плечом и невесело усмехается: — А по мне было видно, что мне неприятно? Блядь, да я в этой сцене просто теку под тобой. Красный как рак. Выгляжу совсем идиотом. Хенке опускает глаза, словно пытаясь справиться с чем-то внутри. — Ты выглядишь горячо, — наконец, негромко говорит он, кладет руку Ти на затылок, запускает пальцы в волосы и начинает перебирать непослушные пряди, пытаясь поймать его взгляд. — Я не могу на тебя там смотреть, такой ты горячий. Не могу, но смотрю. Понимаешь? Часто смотрю. Потому что не могу не смотреть. Ти чувствует, что краснеет, и усмехается. Он понимает. Он тоже не может смотреть в этих сценах на Хенке. На его профиль, плечи и руки. И на то, как Хенке его целует. Но зачем-то все равно смотрит, когда остается один. А еще он просто терпеть не может эту сцену в отеле, потому что знает, там в этой сцене — они. Не Исак и не Эвен. А Хенке и Ти. И это ужасно смущает. Ти чувствует, как снова начинает краснеть, но прикосновения пальцев к затылку его успокаивают. Уверенная рука снова тянет его на себя, Ти поддается, и Хенке снова находит его губы своими. Он целует так нежно и осторожно, словно и сам еще ни в чем не уверен, и Ти это нравится. Потому что сейчас и здесь — это снова они. Наконец-то без зрителей, без софитов, без черного вездесущего глаза съемочной камеры. И Хенке сейчас совсем другой, настоящий. Смущенный, с красными пятнами на щеках и на шее и с неуверенным взглядом. Он больше совсем не смеется, и Ти расслабляется, доверяясь ему, как когда-то в отеле. Раскрывает губы все шире, позволяет проникать в себя языком, гладит, целует в ответ, и когда, наконец, их языки находят друг друга, жар ударяет одновременно везде так, что они испуганно замирают. Сильно хочется. Так хочется, что подкашиваются ноги и темнеет в глазах. Ти испуганно отстраняется, смотрит шалым взглядом на Хенке, но и тот сейчас выглядит не лучше — одуревший, непонимающий, — он задыхается, смотрит Ти в лицо шало и дико и, нахмурившись от досады на неожиданную помеху, снова резко тянет Ти на себя, буквально врываясь в него. Пока они целуются только в губы, но у Ти и так все тело пылает огнем. Хочется опять, как в гостинице, чтобы совсем без одежды, чтобы кожа могла притереться к коже, снова чувствовать бедром, как Хенк возбужден, но пока очень страшно переступить через последний порог. Ведь это больше не сериал. Это их настоящая жизнь. И Хенке словно опять его понимает без слов. Тянет к дивану, молча ложится, укладывает Ти рядом с собой, а затем склоняется, натягивая ему на голову капюшон, и продолжает его целовать, легонько придерживая за плечи. Словно пытается молча сказать, что никуда не торопится. И Ти ему благодарен, потому что сейчас для него и этого много — горячая ладонь сбоку на ребрах, чужое бедро между ног, о которое так хочется потереться, и губы... какие же у него губы. Фантастические. Фанатки пишут гнусное: “Как он сосется”. Ти готов их убить. Хенк не сосется — он целует так, что оторваться нельзя, что целоваться с ним можно всю ночь напролет, и потом еще целый день. И просто всю жизнь. Только вряд ли Хенке нужна эта “вся жизнь” именно с ним. Ти застывает. Наверное, им нужно остановиться, поговорить… Но Хенк неожиданно отстраняется, тихонько ведет по его лицу пальцем, разглаживая морщинку между бровей, и улыбается: — Расслабься. Просто не думай, — голос у Хенке такой, что кончить можно от одних только звуков. И губы, и руки, и горячее тело. И нежность в глазах. И Ти снова верит ему, как тогда на съемках в отеле. Он так привык ему доверять. И он действительно расслабляется, закрывает глаза, отдаваясь его поцелуям, и так же жадно целует в ответ. Пьянея от уже привычного вкуса и запаха теплых губ, Ти чувствует, что никаких слов ему и правда больше не надо. Что все самое главное уже сказано Хенком. Просто теперь есть он и есть Хенке. Есть они. Ти неожиданно обнимает Хенке руками за щеки и чуть отодвигает его от себя, чтобы можно было заглянуть ему прямо в глаза. — Что? — прерванный Хенке смотрит на него чуть удивленно и с таким откровенным желанием, что Ти улыбается и целует его в кончик носа. Кажется, теперь он будет улыбаться гораздо чаще, чем нужно. — Блядь. Наверное, нам теперь и в самом деле нужно прикрытие. Как ты считаешь? Хенке приподнимает брови с видом “а я тебе что говорил”, улыбается и снова затыкает его рот поцелуем. Как хорошо, что Хенке не любит болтать.