Encrypted name

      Мерцание синих ламп, проносящихся над головой с огромной скоростью. Синие от их света пустые коридоры больницы. Он моргает, и все пропадает. Теперь он в поле. Вокруг колосится золотая рожь. Она так приятно щекочет ладони, что он улыбается и даже смеётся от удовольствия. Но вот он снова моргает, унося удовольствие с собой. Он стоит на краю пропасти. Он бы точно упал, если бы не холодная рука, что держит его, не давая свалиться. Продолжения он не видит, так как всё-таки срывается и летит, натыкаясь на острые скалы…       Джим с криком распахивает глаза и резко садится. Вот уже несколько дней этот кошмар упорно преследует его. До шестнадцатилетия осталось два дня, и ему сложно думать о чем-то.       На крик сына прибегает мать и с испугом берет сына за руку, присаживаясь на край кровати. — Джим? Что такое? Опять кошмары? — она заботливо гладит мальчика по волосам, и учащённый пульс у того успокаивается. Присутствие матери влияет на него, он льнет к ее руке, молча глядя на одеяло, перекрученное им во сне. Вайнона вздыхает. — Что такое, Джим? Что же тебе снится? Почему ты так страшно кричишь, что мое сердце буквально разрывается от этого звука?       Джеймс поднимает на нее свои синие-синие глаза и… продолжает молчать. Мать ласково улыбается ему и целует в макушку. — Все хорошо, Джимми. Но Кирк качает головой так отчаянно, что она замолкает. — Нет, мама, — его голос, кажется, стал более низким, отчего внутри женщины что-то обрывается. — Мне плохо. То, что я вижу в своих снах, причиняет мне боль. Я вижу разные миры, траву, солнце, но все это просто кричит от страха и боли. И мне хочется кричать тоже.       Он умолкает, потому что Вайнона начинает плакать. Беззвучно стекают по ее щекам соленые капли, и она с жалостью смотрит на сына. На днях ему должно исполнится шестнадцать, а он почти ни одной ночи не проводит спокойно. Эти кошмары изменили его, и далеко не в лучшую сторону. Будучи ранее ярким, живым ребенком, он превратился в хмурого и печального подростка. И язык не поворачивался назвать это переходным периодом. — Тебе больно? — Джим смотрит на мать ничего не выражающим взглядом, но голос его выдает борьбу чувств. — Ты переживаешь за меня? Брось, мам. Не стоит. Я уже давно не маленький мальчик. — Для меня ты всегда будешь малышом, — сквозь слезы улыбается мать, и парень обнимает ее.       Наутро Джим, так и не сумевший заснуть весь остаток ночи, со стоном встал с кровати, направляясь в ванную. Мышцы болели так, будто он спал в сидячем положении.       Парень заползает в душ и, отдав команду «горячая вода, но не настолько, чтобы я сварился», безвольно сползает по стенке, закрывая лицо руками. Чертова соулмейт-Вселенная! Разве без этого ему было мало проблем?       Джим уверен, что это из-за предначертанной второй половинки. Больше списывать такие явления не на что, ибо подростковый возраст вообще не в счет.       Когда он выключает воду, вытирается махровым полотенцем и заходит обратно в свою комнату, часы показывают 5:19. Спать не хотелось вовсе, поэтому Кирк принимает решение прогуляться, но уже через несколько минут это превращается в бегство. Парень берет мотоцикл из гаража и выезжает на шоссе.       Как только дом остается далеко позади, на глазах появляются слезы, но от обиды они или же от ветра, Тиберий не знает. Да и на что обижаться? На все. На мир, в котором он живет. На этот жестокий мир, на космос, отобравший у него отца и спокойствие. На эту чертову гениальность, которую приходится скрывать, чтобы не слишком выделяться на фоне сверстников. На родного брата, который ушел из дома, бросив его одного. На жизнь в целом.       Приходится затормозить, ибо управление уже невозможно. Джим захлебывается рыданиями, как какой-нибудь сопляк. Хочется кричать от отчаяния, но вместо этого парень поднимает голову к угасающим в небе звездам и заговаривает срывающимся от слез голосом: - Папа, что мне делать? Я словно истеричка, я совершенно себя не сдерживаю. Мама пугается моих регулярных кошмаров, но она почему-то не может мне помочь своей поддержкой. Я плакса… Я ничтожество… - по его щекам снова текут слезы, но он игнорирует их, продолжая: - Чертова Вселенная, чтоб ее! Отчего-то я уверен, что это все из-за соулмейтов. Я чувствую, что скоро на моем запястье проявится шифр. Наверное, я зря переживаю, кошмары пройдут, вечное чувство тошноты прекратится… Даже не будучи здесь, ты помогаешь мне, пап. Спасибо.       Рукавом толстовки Кирк вытирает мокрые щеки и поворачивает ключ зажигания. Ему надо вернуться домой, чтобы мама не переживала.       Послезавтра ему шестнадцать. Ну и пусть. Он будет шагать в эту жизнь с каждым днем все уверенней и уверенней. Он переборет свои страхи, он сможет все. Не важно, что там уготовила ему судьба. С ней он еще поквитается. - Джимми, сынок, где ты был? – на пороге его встречает обеспокоенная Вайнона. Джим лишь тепло ей улыбается, и часть волнения уходит с ее лица. - Катался, мам. Не переживай. Все хорошо, - он делает шаг вперед и на секунду прижимает женщину к себе. – Да, и кстати, что у нас на завтрак?       Мать смеется, заставляя что-то в душе сына запрыгать от счастья. - Раздевайся и иди на кухню. Руки только помой, - она разворачивается и идет на кухню, бормоча себе под нос: - Вот весь в отца, вот весь…       Парень улыбается еще раз, скидывая кеды и бросая их у порога, и направляется выполнять с детства знакомый и любимый маршрут – «ванная – кухня». - Как ты себя чувствуешь? – миссис Кирк ставит перед сыном кружку чая, и когда тот впивается в нее пальцами, вдыхая с детства знакомый аромат мяты, садится напротив него. - На удифьение ховофо, - уже с набитым ртом отвечает парень, запихивая в себя очередную печеньку. – Пефенье вчевашнее, но все еще вкуфное, мам! - Жуй молча, а то подавишься, - усмехнулась Вайнона, пододвигая к голодному сыну ближе вазочку с апельсиновым джемом. - Угу, - мычит Джеймс и послушно затыкается, старательно набивая пустующий со вчерашнего утра желудок, ничуть не волнуясь о несварении. Пусть мама видит, что он в прекрасном расположении духа и тела, что еще не совсем загнулся, как бы нелепо и бесхарактерно с его стороны это не выглядело. - А как со школой? – вновь спрашивает женщина, подпирая голову рукой. Джим прыскает, и все крошки, что он насыпал на стол, усердно жуя, разлетаются по комнате. - Мам, я не смогу молча есть, если ты все время будешь спрашивать меня о чем-то! А школа неплохо, разве что учитель физики вечно недовольный, но ты же его знаешь… - Мистер Браун? Ты опять вертишься на его уроках? – пропустив замечание сына мимо ушей, вздохнула Вайнона. - Ну маам, - протянул Тиберий, состроив страдальческую мину. – Знаю я физику, нормально учусь, просто с преподователем характерами не сошлись. На его уроках невозможно не отвлекаться, иначе я умру со скуки! – возмущается он, размахивая руками, пару раз едва не снеся свою же кружку. - Ты неисправим, Джим, - улыбается мать, качая головой. – Я знаю, что с тобой бороться бесполезно, характером ты весь в отца, тот тоже был своенравным. Учись хорошо и не срывай уроки своим отвратительным поведением – вот единственное, о чем я тебя попрошу. Договорились? - Договорились, - заговорчески подмигивает Джеймс, съедая очередное лакомство. - Эх ты, - мама ласково треплет сына по волосам, и тот жмурится от удовольствия и чуть ли не мурлычет.       Воскресенье пролетает на удивление быстро. Пару часов парень корпит над уроками, а потом срывается в гараж, «колдовать» над своим мотоциклом. Весь день он бегает туда-сюда: то помогает матери, то снова роется в деталях байка, то принимает звонки коллег мамы со станции. К вечеру он выматывается настолько, что, даже не представляя, как пойдет завтра в школу, засыпает, только падая на кровать. На счастье его и его матери, которой завтра утром предстоит рейс на космостанцию-241, ночь проходит без кошмаров.       Когда звенит будильник, Кирк с трудом разлепляет глаза, проклиная все на свете, включая собственное завтрашнее шестнадцатилетие, которое ему придется провести в одиночестве. Втайне он надеется, что завтра у него, как и у шестидесяти процентов гуманоидов, появится шифр имени свого соулмейта на запястье.       В школу он, как обычно, опаздывает, залетая в класс через десять минуть после звонка. Привыкший к этим вечным опозданиям, преподаватель химии лишь молча качает головой и кивает на новое место Джима – рядом с очаровательной брюнеткой в очках. - Садись, Джеймс, что ж. Это твоя новая соседка по парте – Бетти. Она новенькая здесь, пожалуйста, не произведи на нее дурного впечатления. Ты умный юноша и знаешь предмет – помоги ей, если она попросит. - Хорошо, мистер Гринт, - с очаровательной улыбкой Тиберий подошел к своей парте, с удовлетворением отметив про себя, что успел очаровать новенькую. Пожалуй, свое шестнадцатилетие он проведет не один. - Приветик, - посмотрел он на Бетти, и та смущенно улыбнулась. - Привет, Джим. Ой, а я же могу называть тебя так? – спохватилась она. - Да, конечно, зови меня Джимом, это все же мое имя, - еще ярче улыбнулся парень, заставляя девушку зардеться. - Я Бетти. Зови меня, как хочешь, - от своей смелости она вконец смутилась, глядя в глаза Джеймса и будто утопая в них. - Правда? Тогда я буду звать тебя солнышком, - шепнул ей Кирк, приступая к записи того, что диктовал им учитель. - Оу… - только и смогла сказать Бет, тоже приступая к уроку. - Солнышко, ты не против немного прогуляться? – спрашивает у нее Джим, когда их класс выходит из здания школы после уроков. - А… как же домашнее задание? – неловко спрашивает Бетти, надевая на плечо сумку. - Не волнуйся ты так. Я помогу тебе с уроками, если хочешь, - предлагает ей парень, проводя рукой по волосам. - Ну, хорошо, - словно бы нехотя соглашается девушка, но Кирку прекрасно видно, что она рада этому. - Тогда пойдем ко мне? Оставим учебники, погуляем, пока погода хорошая, а позже придем и сделаем все, что нам задали? - Ладно, Джим. Только обещай мне, что точно поможешь. - Обещаю, солнышко.       Они еще долго гуляют по невесть какому парку, потом вместе учат уроки, решая алгебру и читая биологию. Девушка твердо решила стать врачом, но ни о каком космосе и речь не заходит – она его боится и хочет работать на Земле. Джеймс не говорит ей ничего против, наоборот, помогает и поддерживает. Он любит космос, хоть и вечно клянет его в потере Джорджа и соулмейт-жизни. Его, как и отца, как и мать, тянет туда, к звездам, в неизвестность, в бесконечность. Но обо всем этом он предпочитает никому не рассказывать.       К концу вечера, когда пора провожать Бет домой, Кирку хочется сказать ей, что она уже надоела ему, и ее веселая болтовня уже сидит у него в печенках, что ему нравится жить без друзей, общаясь только с матерью и разговаривая с мертвым отцом, но потом он вспоминает, что она теперь его девушка, и на душе становится как-то пусто. Абсолютно ничего. Огромная черная дыра, высасывающая из него все силы.       На прощанье девочка щебечет, что обязательно поздравит его завтра, целует в щеку и заходит домой. Джим стоит в ступоре пару секунд, а потом разворачивается на пятках и сначала быстро идет, а потом уже бежит в сторону дома. Никто не должен видеть даже его мимолетной слабости.       Он опять долго сидит под обжигающими струями звукового душа, и слезы не видны на его лице. Уже через несколько часов он может увидеть имя своего соулмейта. Ему больше всего на свете не хочется, чтобы это было имя Бетти. Он не сможет жить с ней всю жизнь, он точно сбежит от нее. В космос. Туда, куда она точно за ним не пойдет.       Он долго ворочается в кровати, пытаясь уснуть, предвкушая увидеть утром в зеркале лицо зомби. Спать не получается. Хочется лишь забыть все, забыть, что кому-то предначертан, просто забыть и жить, как должны жить нормальные люди. Нормальные люди в нормальном мире, который настолько далеко от его сумасшедшей Вселенной, что до него нереально дотянуться.       Как он засыпает, он помнит плохо. Зато отчетливо помнит свой сон. Не такой, как обычно, но так же врезающийся в память.       Мигающий огонек. Вдалеке. Цвета огонька разобрать невозможно, зато можно понять, что он приближается, пока не заполняет собой все обозримое пространство. Лишь один взмах ресницами, и вокруг высокая, по пояс, зеленая трава. Пасмурное небо недобро смотрит на Джима, и он хмурится. Глаза неприятно щиплет, и когда он прижимает к ним руки, на них остаются кровавые слезы. Еще один взмах ресниц – и вокруг пустая аудитория. Тиберий удивленно оглядывается и замечает-таки одного человека, не имеющего лица, но одетого во все красное. Джим хмурится сильнее. Весь в красном. Кадет? Студент инженерного колледжа? Судьба дает подсказку. Взмах ресниц – и все вокруг синее. Взгляд отказывается фокусироваться, словно глаза застилает пелена слез. Бледная кожа рядом. Но чья же? Невозможно разобрать – синева уже поглотила все. Она поглотила даже его самого, и Джим падает в пропасть…       Кирк распахивает глаза и садится. Не кричит. Голос пропал. Будильник неистово верещит, и Джим, не глядя, бьет по нему рукой. Звон прекращается. Бессознательно парень подносит к своим глазам обо запястья, открывает рот и… ничего не говорит. Ибо сказать просто нечего.       Он не помнит, как поднимается и идет в душ, не помнит, как приходит в школу, не помнит первый урок. Он помнит лишь то, что на нем свитер, длинными рукавами закрывающий шифр. Но все не всегда так гладко, как хотелось бы. - Привет, Джим, - на перемене к нему подскакивает Бет, и Кирку остро хочется послать ее, но он просто молча смотрит на нее. – С джем рождения. У тебя появился шифр, да? – и, не дожидаясь ответа или разрешения, девушка закатывает рукава свитера. Ее глаза сначала округляются, а потом наполняются слезами. - Это… точно не мое имя. Это не я, Джим! – кричит она, толкая его в грудь, но он будто не замечает ее. – Я не твой соулмейт! – она убегает со слезами на глазах, но парень не видит этого. Перед его глазами лишь красный песок пустыни, не успевший появиться в его сне…