В зените...

Теплое море неслось навстречу, миллионами брызг окропляя ржавое судно. Солнце блистало и улыбалось им, приветствуя и встречая на новой земле. Воздух был солен и насыщен – пахло водорослями и рыбой. Воды вокруг гавани всегда славились многообразием фауны, потому кораблю все чаще встречались рыбацкие шхуны и лодки. Судно старалось обходить рыбаков, чтобы не спугнуть улов, впрочем, охотникам за рыбой все ни по чем – благодатный край в любом случае вознаградит их, несмотря на шум мотора, отпугивающий рыбу своим тарахтением. Молодой человек, стоящий на корме, смотрел вдаль и находил в себе странный отклик: всю жизнь он провел, не сходя с одного места, словно несушка, а теперь нелегкая привела его в совершенно новый, неизведанный край, где все кажется невероятным и волшебным. Хоть очертания берега еще и не показались, молодой человек все равно стоял и с напряжением всматривался вдаль. Он не хотел пропустить момент, когда новая земля покажется ему, откроется во всей красе. Он был молод, статен и здоров. Уперев руки в бока, юноша выглядел как настоящий капитан корабля, впрочем, и чувствовал он себя так же. Его взрывной нрав быстро бы нашел применение в морском деле несколько столетий назад в качестве капитана – он был целеустремлен и непреклонен, как и его отец, отец отца и так далее. Любовь к приключениям – их семейная черта. Потому, наверное, отец юноши и отправил его к своему племяннику – двоюродному брату нынешнего «капитана». Юноша знал, к кому едет и зачем. Неизвестность его не пугала, ведь, хоть он и находился в столь юном возрасте, когда молодая кровь только и грезит приключениями, он знал, что едет по делу. Некогда сестра его отца вышла замуж за южанина, живущего за морем, и уехала вслед за ним. Дед юноши сам сосватал девушку за известного в чужих краях разводчика лошадей. Тогда было нормально выйти замуж по расчету – по велению родителей, так что юноша не особо порицал выбор молодой девушки в пользу чужестранца. Сам же разводчик лошадей руководствовался красотой и молодостью девушки, потому, прослышав о некой чете Бонапарт, живущей по ту сторону моря, тоже на юге, и так же разводящей лошадей, он, не задумываясь, отправился за невестой. Девушка взяла фамилию Гюго и, вскоре после переезда на другую сторону южного моря, принесла мужу сына, которого решили назвать Виктором – в честь отца разводчика. Но счастье молодых не было долгим, вскоре после рождения первенца отец семейства Гюго занемог и вскорости скончался. Так и осталась тетка юноши одна вместе с сыном, но она не расстроила дело, наоборот – преобразовав его и доведя до ума, девушка организовала одну из лучших конюшен на побережье. Это все, что юноша, находящийся на корабле и пристально вглядывавшийся вдаль, знал о судьбе своей тетки и того берега в целом. Годом ранее эта самая некогда молодая и красивая девушка умерла, оставив в наследство конюшню своему сыну – теперь именовавшему себя гордо – Виктор Гюго, лучший разводчик лошадей на всем южном берегу. Конечно, юноша на корабле бы поспорил с этим высоким званием, что и предстояло ему вскоре – отец отправил его и одну из молоденьких лошадок, способную принести потомство, своему племяннику в качестве «гуманитарной» помощи. Сына конюху уговаривать долго не пришлось – он сам давно рвался к двоюродному брату, с которым с детства обменивался письмами и посылками. По почте между мальчиками завелась крепкая дружба, потому Виктор, узнав о желании дяди устроить сына к нему под крыло в качестве помощника, сразу же согласился на оказанную услугу – ему давно нужен был свой человек, сведущий в этом деле. На том и решили. Старший Бонапарт собрал сына и, договорившись с другом, работавшим на судне «Констанция», отправил юношу навстречу взрослой жизни. И правильно – младшему Бонапарту уже исполнилось восемнадцать, самое время для женитьбы и нахождения своего места в жизни. Сроки работы у племянника не оговаривались, поэтому отец наказал сыну долго не стеснять брата и как можно скорее завести свой двор или жену, чтобы вернуться с ней на свой берег. - Ну что, Наполеон, берег показался? – отрезвил юношу голос из рубки – капитана «Констанции». - Никак нет, капитан, может, напутал ты направление по старости? – отозвался Наполеон, повернувшись к судну лицом. Это была маленькая, кое-где проржавевшая шхуна образца начала века. Состоявшая из трех ярусов: рубки, жилой и верхней палуб, она служила верой и правдой капитану уже около сорока лет, а до этого другому человеку черт знает сколько времени. Тем не менее, она все равно оставалась на плаву и могла дать фору новичкам, вышедшим в море на десять, а то и двадцать лет позже нее. Капитан на славу ухаживал за шхуной и ласково называл ее дамой своего сердца. - Никак у тебя зрение упало, Бонапарт? Смотри, виднеется, - донеслось из рубки, и Наполеон резко развернулся на сто восемьдесят градусов, предвкушая увидеть чужой берег. Увиденное впечатлило юношу: издалека показалась скала. Она была визитной карточкой южного побережья. Когда-то юный Бонапарт получил от Виктора фотокарточку с этой скалой, и она ему так понравилась, что Наполеон повесил ее над кроватью. Теперь же гроза его детских снов высилась прямо по курсу – юноша чувствовал небывалый подъем сил: надо же, как быстро летит жизнь – вот он уже и покинул отчий дом, уехал от родных равнин на огромное количество миль, он уже совсем взрослый! И это осознание нисколько не испугало Наполеона – наоборот, несмотря на известный страх перед переменами, он пробудил в юноше дух приключения. Бонапарт всей душой рвался вперед, к скалам, к новой жизни, за горизонт. Через несколько мгновений за скалой показалась пестрая лента южных гор, окаймленная деревьями, росшими на крутом склоне. Многоярусный пейзаж был нов и по-особому интересен Наполеону – сам-то юноша вырос в степи, где только и господствуют сухой ветер да равнины. За этот же пейзаж глаз хватался сразу: голубое небо сочеталось с таким же голубым морем, создавая невообразимо сочный контраст с ярко-зелеными зарослями. Наполеон в порыве нетерпения забыл, как моргать, потому соленые брызги вызвали у юноши слезы, которые он тут же оттер рукавом. От капитана не скрылось это движение, потому он не преминул съязвить: - Да ну что ты расплакался, как маленький, ей-богу? Давно пора из-под папиной юбки вылезти, здоров уж бугай, девку пора искать да дом собственный заводить, - речь мужчины была проста и не известна светскими изысками, что, в общем-то, не особо пугало Наполеона. Он сам вырос в довольно простой среде, где вещи называли своими именами, а не этими городскими «силь-ву-пле». - Твои бы слова да отцу в уши, - хохотнул Бонапарт, цепляясь за оговорку про юбку. – Да разве это главное в жизни – жениться? Не нагулялся я еще, дядь. Затухни. - Ты это, говори, да не заговаривайся, - в ответ крикнул ему капитан, преодолевая шум мотора. – Глядишь, и всех хороших девок разберут, а хозяйка всегда нужна. Ты с этим делом не воюй – все через молодость проходили. Кровь кипит, мозги не работают, свершений хочется… А ты с разумной точки зрения посмотри – это как на скотном дворе хорошую телочку заприметить – ты глядь и себе забирай. Нечего присматриваться и ждать. Все нужно делать с расчетом! - Эк тебя послушаешь, капитан, так и жить противно! – возразил ему Наполеон. – Уж чего-чего, а женюсь я по любви. А может, и вообще не женюсь – кто знает? Не в этом же главная цель жизни, верно? - Ладно, малец, я тебе со своей горы говорю. Но вспомнишь ты еще мои слова, обещаю! – нехотя сдался капитан, понимая, что не переубедит молодого человека. – Эгей, кажется, действительно перепутал направление… Нужно было левее брать, ну да черт с ним. По берегу несколько километров проплывем. Готовь скотину, Бонапарт, через полчаса швартоваться будем! Наполеону не нужно было повторять дважды. Юноша вскорости сорвался и спустился на нижний ярус шхуны, где была одна каюта, приспособленная в этом плавании под стойло. Покидая родные края, юноша накидал на пол сена да поставил ведро с водой. Впрочем, кобыла, которую он вез в подарок двоюродному брату, отличалась смиренным нравом и абсолютным спокойствием по отношению к чему бы то ни было. Казалось, ни качка, ни спертый, соленый воздух не в силах были пошатнуть ее внутреннее спокойствие. Мира – а именно так звали кобылу – чувствовала себя прекрасно. И не мудрено, ведь отведенная под ее нужды каюта была предназначена на четырех человек, что, в общем-то, является достаточно большим пространством для одной лошади. Сам же Наполеон, как и сам капитан, спал в рубке. Ну как спал – дремал, ведь капитан отправился через море без сменщика (тот то ли простудился, то ли на юбилей к матери поехал), и совесть Наполеона не позволяла бросить человека одного. В целом их плавание продлилось около двадцати четырех часов – целых суток! – не мудрено, что капитан под конец уже просто валился с ног, и его спасали только разговоры с Бонапартом. Наполеон любил поговорить. Не сказать, чтобы он был наделен каким-то особым даром вещателя или диктора, но в основном его открытость и дружелюбие привлекали других людей. А что нужно простому народу? Красивые слова, обернутые фальшивой фольгой двойного смысла, или простые, искренние суждения, отражающие душевное состояние, понимание и честность? В общем, Бонапарт был довольно говорливой натурой, чем неизменно привлекал людей, которые спустя уже несколько часов были готовы назвать Наполеона своим другом. Юноша не мешкал и уже начал взнуздывать Миру. Без труда надев уздечку на кобылу, Бонапарт почувствовал, как корабль немного качнуло, как будто в корму ударила большая волна, только что отошедшая от крутого берега. Создавалось ощущение, будто они уже достаточно близко к земле, поэтому Наполеон решил поспешить и начал оседлывать лошадь. Также юноша закрепил на седле собственную сумку с вещами, которые, впрочем, занимали не так много места. Вскоре юноша закончил с «одеванием» и, похлопав кобылу по холке, вышел из денника-каюты. Его терпение было на пределе. Хотелось всего и сразу: увидеть наконец брата, посмотреть его лошадей, познакомиться с местными, искупаться в таком родном, но одновременно и новом море. Желания крутились надоедливым роем в голове юноши, что тот даже не сразу смог оценить всю красоту открывшейся картины. Корабль действительно шел очень близко к берегу. Наполеон как-то читал, что у берегов Траиди – именно так назывался город, в котором капитан собирался швартоваться, - очень быстро начинается глубина, и почти нет шельфа. Оно и было так: судно шло со скоростью девять узлов в час, и Наполеон смог поближе рассмотреть зеленые заросли, ведь между берегом и кораблем было всего пятьдесят метров. Лес выглядел впечатляюще. Создавалось ощущение, будто в этих местах никогда не ступала нога человека. Воздух, идущий с южных гор, одаривал юношу душным, сочным ароматом растительности. Все вмиг изменилось: тень, падавшая от высоких деревьев, накрыла корабль, по коже юноши вмиг побежали мурашки – слишком велик был контраст между горячим пеклом и спасительной прохладой, подаренной диким лесом. Бонапарт оттер капельки пота, собравшиеся на лбу, и вдохнул полной грудью чужеземный воздух. Он был тяжелее, влажнее, как показалось Наполеону, много соленее и гуще, чем воздух на его родном берегу. Но даже эта сомнительная находка не убавила пыл Бонапарта, он зачесал рыжие кудри назад, пытаясь убрать волосы с лица – с ними было неудобно. Вообще, отец давно угрожал Наполеону пообрезать патлы, но юноша упрямо противился этой идее – ему нравились свои волосы, и он даже в какой-то степени гордился их рыжиной и кудрявостью. В конце концов ни у кого из его младших братьев и сестер больше не было той рыжинки, что присутствовала во внешности юноши: он по праву считал себя особенным и гордился своей непохожестью на остальных. Теперь же рыжие кудри неприятно прилипали к шее и лбу, так что Бонапарту пришлось найти повязку. В этом ему помог капитан. Порывшись в закромах своей памяти, мужчина указал Наполеону на ящик, где хранился всякий хлам. Там и была найдена желто-красная повязка, которой и воспользовался юноша, завязав на голове. Вскоре непролазные рощи сменились редкими домами и слегка петляющей дорогой, потом появились пляжи, на которых отдыхали ящерицы и змеи, затем пейзаж вовсе превратился в городской – как и предсказывал капитан, они добрались до города за тридцать с небольшим минут. Мужчина получил разрешение на швартовку и взялся за дело, Наполеон, конечно, не остался в стороне, так как всегда находил в себе интерес к новому виду труда и морскому делу в общем. Закончив с кораблем, мужчина поблагодарил Бонапарта и заверил, что его, Наполеона, ждет большое будущее, что, мол, нужно думать головой и не давать себе сидеть без дела. Человека трудолюбивого и целеустремленного работа сама найдет, так что не нужно, мол, давать себе отдыха. - А ты теперь куда, дядь? – положив руку на плече мужчины, спросил Наполеон. - Да вот сейчас вздремну полчасика, загружу товар да поплыву в другой город – Самдин. Он недалеко тут – километров шестьдесят. Там и отосплюсь, а завтра поплыву обратно, - посмотрев в небо, ответил капитан, видно, обдумывая план дальнейших действий. – Ты это, пиши отцу, он же, как-никак, волнуется. Да и я тоже… И ты все же аккуратнее, а не то… - Ой, ну что ты заладил, капитан? – прервал его Бонапарт, похлопав по спине. - Чай, не на всю жизнь прощаемся, нечего устраивать представление на потеху людям. - Да, в этом ты прав, - покачал головой мужчина, похлопав юношу по плечу в ответ. – Ладно, выводи скотину, да поплыву я. Дел еще немерено. Пожав руку капитану, Наполеон вернулся в каюту, откуда через минуту вывел кобылу. Та шла медленно и чинно, словно и не было целых суток в море, в вечной качке. Выйдя на пристань, юноша уже не обнаружил капитана и, рассудив, что действительно нечего разводить лишние сантименты, пошел по направлению в город. Пристань встретила его умеренным шумом, откуда-то из центра доносились звуки рынка – говор и крики. Траити, некогда основанный золотоискателями, вобрал в себя всю прелесть южного колорита: дома, стоящие несколько в отдалении друг от друга, были не выше двух этажей, и все деревянные и выкрашенные или в зеленый, или в синий цвет; дорога, сделанная из обожженного кирпича, кое-где искрошилась до красновато-рыжего песка. В целом город был приятен и дружелюбен – у каждого двора неизменно находился небольшой сад с вьющимся виноградом и небольшим огородом. От пристани шла окольная дорога к центру, поднимающаяся вместе с домами вверх, - невысокие горы нависали над синим морем, образуя бухту с многоярусным городским пейзажем. Окна домов отражали свет встающего солнца, делая улицу еще светлее, Наполеону даже пришлось щуриться, чтобы ясно видеть дорогу, по которой он идет. Мира шла, мерно качая головой и, видимо, совершенно не придавая значения своему местоположению. Наполеон же напряг извилины, пытаясь вспомнить историю города, рассказанную в одном из писем самим Виктором. Траити был обычным провинциальным городком, живущим за счет рыбной торговли. Некогда он считался экономическим центром южного побережья, но теперь это место занял другой город – Самдин. Конечно, это отразилось и на самом городке: пристань, рассчитанная на большое количество кораблей, ныне пустовала. Особую роль, конечно, играла и ранняя ловля, – когда рыбаки оправлялись в море в поисках лучшего рыбного места, - но даже новому глазу было видно, что город меньше, чем был когда-то. Впрочем, сам Гюго писал, что город жив и процветает, что, мол, нет лучшего места, чем Траити, и он счастлив, что родился и живет именно здесь. В письмах Виктора всегда присутствовал некий энтузиазм, который также вдохновлял Наполеона, потому юноша, только приехав в город, действительно почувствовал нечто одухотворенное и родное – так бывает всегда, когда место кажется доброжелательным и приветливым. Вскоре Наполеон вышел на главную улицу, где находился основной рынок. Ведя Миру под уздцы, он пошел вдоль торговых рядов. Сейчас, в самый разгар лета, город все же был живее, чем обычно, - торговцы из других стран ценили качество продукции города Траити, поэтому приезжали именно на его базары, а не в самдинские перекупные конторы. Было много людей, и каждый был занят своим делом: с разных сторон доносились возгласы на подобии «рыба, свежая рыба, только что из сетей!», «пойман морской ангел, отдам со скидкой» или того интереснее «морские раковины: в каждой третьей жемчужина!». Бонапарт с интересом осматривался, пытаясь влиться в жизнь утреннего городка. Даже этот рыбный рынок привлекал юношу своей экзотикой, в его родных краях были базары и побольше, но у них была совершенно иная атмосфера: более официальная, что ли, вычурная. Здесь же все было по-другому, более настоящим, честным. - Юноша, куда это вы с лошадкой идете? – привлек внимание Наполеона дед, щурясь одним глазом. Он сидел на скамейке под деревом, одно из которых отделяло рыбный базар от остального небольшим сквериком. Дед опирался о деревянную палку, на его голове был выцветший колпак, а седая борода доставала почти до щуплой груди. Одетый весь в обноски, он не вызвал у Бонапарта подозрений. Остановившись, Наполеон задумался: а куда он идет? Да, отец оговорил с Виктором его приезд, но значит ли это, что его должны встретить? До села-то брата добрых пятнадцать километров… Да еще и горы, и неизвестные дороги... Неужели Наполеон должен сам добраться? Он и название-то деревни не помнит. Как быть? Видимо дед увидел душевные метания Бонапарта у него на лице, потому, еще больше прищурив один глаз, спросил: - Эгей, паренек, неужто ты не здешний? А, ну, по тебе и видно. Так куда идешь-то? - Да вот… К брату приехал… - задумчиво ответил Наполеон, уперев взгляд в брусчатку и потирая затылок. – Он коневодством занимается… Не знаете Виктора Гюго? - Может, и знаю, - ехидно ответил дед, взяв трость поудобнее. Сквозь усы читалась хитрая улыбка. – Дашь чего, и скажу. - Ты чего это, старый? За дурака меня держишь? – обиделся Бонапарт, взглянув на старика с возмущением. - Я-то тебя ни за кого не держу, милок, и дураком тебя не называл – держи свои эти… Как их там?.. Комплексы при себе! – дед явно провоцировал юношу. Лицо Бонапарта вмиг вспыхнуло, он сжал поводья с такой силой, что костяшки на его ладонях побелели. Наполеон понимал, что лучше бы ему уйти – на них уже стали косо поглядывать горожане, но собственная гордость, уличенная подобной глупостью, упрямо твердила, что оставить это просто так нельзя. - Стало быть, таков ваш город: никто никому не помогает без личной выгоды? – понизив голос, спросил Бонапарт. – Что это за отношение такое, не людское? По-человечески помочь, по-твоему, старик, - неправильно? - Так ты по-человечески дай монетку, и дело с концом! Вот тебе и все человеческие отношения! – усмехнулся дед, явно не замечая опасности, исходившей от юноши. Бонапарт приосанился, готовый постоять за свою честь. Нет, юноша, конечно, понимал, что старик, наверное, из ума выжил, что на улице он только и ищет ссоры или разговора – не важно. Наполеон где-то на закоулках сознания понимал, что деду просто скучно и хочется развлечься, но ущемленное чувство достоинства, обида на бесчеловечное отношение заставили его щеки гореть, а кулаки чесаться. Вдохнув полной грудью, юноша хотел было подойти к старику поближе и схватить за шиворот, - что могло бы и произойти, - но тут его кто-то схватил под свободную от завязи руку и остановил: - Ах, Джонни, вот ты где! – низкорослая блондинка в аккуратном персиковом платье взяла Наполеона под руку, улыбаясь, словно действительно долго его искала и теперь в правду рада его видеть. Погладив Миру по носу, девушка совсем освоилась со своим положением и потянула Бонапарта в другую от старика сторону. – До свидания, господин. Извините моего друга – он не в себе. Наполеон, оглушенный собственной яростью, без вопросов последовал за девушкой, все так же крепко ведя лошадь за поводья. Он не сразу понял, что происходит, потому как вмешательство столь юной и хрупкой особы выбило его из привычной колеи – он был готов ответить за свои слова, но и противиться девушке, которая соврала, чтобы вытащить его из несколько щекотливого положения, было неправильно. Погруженный в переваривание этой информации, Бонапарт не сразу заметил, что девушка вывела его в один из закоулков главной улицы, где обосновывались одни коты. - Неужели ты сразу лезешь в драку, стоит тебе слово поперек сказать, милый? – подала голос незнакомка, отпуская руку Наполеона. Девушка сдержанно улыбалась, что, впрочем, не мешало ее глазам лучиться, показывая ее настоящее, лукавое отношение к происходящему. Было видно, что она чувствует себя совершенно свободно рядом с незнакомым юношей, ничто не уличало ее спокойствия – в ней была видна какая-то особенная детская наивность. Наверное, именно она и побудила ее остановить Наполеона: ведь как бывает в сказках – любую ссору можно обойти хитростью и капелькой вранья, которое никому не навредит. Было в этой девушке что-то сказочное, и Наполеон, засмотревшись в ее ярко-голубые глаза, совершенно завис и, найдя себя в затяжном и глупом молчании, выдавил: - Нет, конечно, можно и не говорить, я всегда готов… - смутившись своей шутки, Бонапарт отвел глаза, все еще не в силах прийти в себя: переход от неприятного деда к сказочной героине был слишком скор. Девушка хихикнула, заметив растерянность чувств Бонапарта. - Меня зовут Есия, очень приятно. А тебя, надеюсь, зовут не Джонни? - она протянула ему свою маленькую ладошку, готовая, видимо, пожать его ладонь в знак знакомства, но Бонапарт уже пришел в себя. Взяв ее ладонь, он поднес ее к губам и мягко поцеловал, явно демонстрируя из себя рыцаря или кого бы там ни было. Теперь пришла пора девушки смущаться, дождавшись, когда юноша закончит с «галантными жестами», она прижала свою ладонь к груди и раскраснелась. - Наполеон Бонапарт, юная леди, мне так же приятно познакомиться с Вами, - он улыбнулся, демонстрируя свое расположение. – Благодарю Вас за спасение. Сам не знаю, что на меня нашло. Я в огромном долгу перед Вами… - Я готова простить тебе твой долг, если мы будем на «ты», хорошо? – попыталась взять разговор в свои руки Есия, но в конец засмущалась и последнее слово произнесла шепотом. Но потом все же добавила, пытаясь перевести разговор в безопасное русло, - А как твою лошадку зовут? Я слышала, вы говорили о конюшне… - Да! Точно! – обрадовался Наполеон, думая, что девушка укажет ему верную дорогу. Он опустил свою маску рыцаря и теперь совершенно по-деловому искал информацию. – Я только приплыл к брату – Виктору Гюго, знаешь такого? Он держит конюшню в пятнадцати километрах от Траити, я только вот названия села не знаю… - Пильна? – предположила девушка, смотря на Наполеона своими огромными голубыми глазами и явно желая помочь. - Да, точно! – второй раз подряд воскликнул Наполеон. – Есия, я уже дважды обязан тебе! - Ну прекрати, - девушка в шутку стукнула Бонапарта по плечу своим маленьким кулачком. – Я все равно не знаю, как до нее добраться, я ведь тоже неместная… - заметив, как Наполеон потух после следующих слов, девушка воскликнула. – Но, наверное, моя сестра знает! Она-то тебе точно поможет! Я вас познакомлю! Наполеон согласился, и Есия вывела его через переулок на одну из торговых улочек, где свернула в еще одну подворотню, несколько раз повернула направо и вышла на проселочную дорогу, ведущую в горы параллельно морю, к какому-то недалекому от города селу. Мира спокойно следовала за провожатыми, Наполеон все никак не мог надивиться на эту лошадь: спокойная и кроткая, почему отец отдал именно ее? Есия шла впереди и весело щебетала о городе, своей сестре, себе и море, рассказывая Наполеону невероятные истории, которые произошли с ней. Она рассказала, что приезжает в Траиди каждое лето и навещает свою троюродную сестру, сказала, что они невероятно с ней похожи и что Достия – то было имя ее сестры – очень кроткая и милая девушка, живущая здесь с рождения. Потом Есия рассказала, как однажды чуть не утонула в море и ее спас Морской Бог. На вопрос Бонапарта, что-де за Бог такой, девушка округлила глаза и выразила удивление, как, мол, можно не знать таких элементарных вещей? - Морской Бог, - начала Есия, указывая на море, вид на которое открылся, стоило им выйти из зарослей, поросших у дороги, – живет на дне Южного Моря, нигде он больше не может жить, потому как другие моря или слишком холодны для него, или слишком пресны. Он насылает на плохих людей шторм и одаривает хороших. Он справедлив, что бы ни говорили люди. Существует легенда, что он влюблен в Богиню Рассвета, но Отец-Бог разделил их, потому что их любовь была во сто крат сильнее его самого. Траиди стоит на последнем рубеже между влюбленными – ты, наверное, заметил, что тут ни облачка и море сливается с небом? Наполеон согласился, поведав о своем восхищении, нашедшем его на корабле. - Это единственное место, где влюбленные могут быть сравнительно вместе – им все равно не дотянуться друг до друга… - Есия грустно помолчала, но затем продолжила. – Достия говорит, что я похожа на Богиню Рассвета, именно поэтому Морской Бог меня и спас… - Стало быть, ты его воочию видела? – резонно спросил Наполеон, когда они остановились, стоило Мире увидеть сочную траву. - Ты мне не поверишь, - лукаво улыбнулась девушка, сощурив глаза. - Отчего же не поверю? В каждой легенде доля правды, - кивнул Бонапарт, подтверждая свои слова. Есия поразмыслила минутку и ответила: - Да, я его видела. Когда я тонула, он подхватил меня на руки и вынес на берег. У него были черные волосы и теплые серые глаза, таких красавцев не существует, - девушка вздохнула. – Я же понимаю, что это мог быть кто угодно, но именно в нем я почувствовала ту необузданную силу, которая могла бы повелевать целым океаном! Ты, конечно, будешь смеяться надо мной… - Не буду, - честно ответил Наполеон, понимая, что на самом деле не очень верит девушке. Но что ему стоило просто промолчать и выразить понимание? Каждый волен верить в своих богов – это юноша уяснил еще в младенчестве. В его краях не было единого Бога, у каждого был свой: кто-то верил в Бога Солнца, кто-то в Богиню Плодородия, его же семья – в особенности отец – верила в Золотую Кобылу, которая защищает тех, кто хорошо обходится с лошадьми. Наполеон помнил, как по весне они с отцом вешали на конюшню лошадиную подкову – на счастье. Каждый год сменяя их, они действительно верили в того, кто отведет от их денников напасть. Наполеон мог поверить во все. Вскоре Есия остановилась у одного из зеленых домов и попросила Бонапарта подождать ее у калитки. Получив соглашение со стороны юноши, девушка проскочила во двор и забежала в дом. Сам же Наполеон сел на лавочку у забора – там как раз была тень, так что юноша наконец смог вдохнуть полной грудью. Краем глаза он осмотрел Есин двор. Приятный и ухоженный домик, чистый и просторный сад – было видно, что за территорией ухаживают. Это место любили, а такое Бонапарт видел сразу: по свежей краске на деревянном заборе, по отсутствию сорняков и изобилию ароматных цветов разных оттенков розового, красного, фиолетового, синего и желтого. Дворик был небольшим, сам же дом располагался на некотором возвышении, одна его часть стояла на земле, а под другой был высокий фундамент – результат расположения на крутом холме. Слева от дома была летняя веранда обвитая виноградом, в ней стоял деревянный стол с белой скатертью и несколько стульев. Наполеон заметил книгу на столе, но не смог рассмотреть название. - Эй, ну ты чего? С ума совсем сошла? – воскликнул Наполеон, и правильно – Мира начала щипать плющ, который рос на заборе. Вскочив со скамьи, Бонапарт начал тянуть лошадь в другую сторону, пытаясь спасти живую изгородь от глупой кобылы. – Да у тебя же потом несварение будет! Ой, дура, ну какой жеребец на тебя потом посмотрит? Лошадь навострила ухо, прислушиваясь к Наполеону, а потом и вовсе развернулась к нему, продолжая жевать часть плюща. Стало ясно, что последнее замечание тронуло кобылу. Бонапарт улыбнулся, замечая в своей подопечной перемены. Он похлопал Миру по шее и добавил: - На такую красотку любой жеребец будет заглядываться, ты даже не думай грустить, - поддержал ее юноша. – Эй, но это не значит, что ты можешь жрать чужой забор! Фу! Прекрати! Война с лошадью продолжилась. - Наполеон, знакомься, это моя сестра – Достия, - послышалось над ухом у юноши. Наполеон поднял глаза и вновь встретился взглядом с лукаво улыбающейся Есией, которая, видимо, слышала диалог юноши с кобылой с самого начала. Около нее стояла девушка, действительно безумно на нее похожая, но какая-то более робкая и серая. Нет, Наполеон ни в коем случае не хотел обидеть Достию, даже в мыслях! Просто троюродные сестры были действительно очень похожи. Их отличал только цвет волос и кожи: Есия была блондинкой со светлой, как молоко, кожей, ее сестра же имела некоторый пигмент серого во внешности – русые волосы немного мышиного цвета и такая же светлая кожа, но, видимо, загоревшая на солнце, потому имевшая более темный цвет, чем кожа Есии. - Очень приятно, Достия. Наполеон Бонапарт, Мира, - юноша указал на лошадь, все же прекратившую есть плющ и так же с интересом наблюдавшую сестер. - Есия сказала, что ты приехал к Виктору… - тихо проговорила девушка, стараясь не смотреть в глаза юноши. Бонапарт заметил, что глаза девушек ничем не отличаются, в отличие от платьев – на Достии было светло-голубое, которое шло в яркий контраст с платьем Есии. Так же на талии девушки был повязан передник, из чего Бонапарт сделал вывод, что Есия отвлекла сестру от готовки. - Да, я его брат, - кивнул Наполеон. – Двоюродный, правда. Мы по его материнской линии родственники. Я из Саприны – это на другом берегу. - Стало быть, ты не знаешь, как добраться? – вновь робко уточнила девушка. Есия от такой робости даже приобняла сестру, положив ей голову на плече. - Да мы как-то и не обговаривали, как я доеду до него, - признался Наполеон. Он решил не заострять внимания на стеснение девушки, чтобы не смутить ее еще больше. Он уже видел таких девчонок и знал, что с ними лучшая стратегия – вести разговор прямо и не пытаться узнать, что не так. Бонапарт сам для себя решил, что такие, как Достия, просто боятся оказаться бесполезными и сами страдают от слишком большого количества мыслей в голове. В конце концов – какая разница? Помочь можно и добрым словом. - Я могу дать вам карту, но это не те пятнадцать километров, что ты представляешь. Горная дорога намного опаснее, чем ты думаешь… - девушка на секунду замолчала. Затем, вздохнув, продолжила, уже обратив свой взор на лошадь. – Да и мало ли на кого вы попадете… Может, хищники какие выйдут… - Ой, Дости, какие хищники? – встрепенулась Есия, с недоумением посмотрев на сестру. – Тут волков уже лет сто никто не видел, ты о чем? - Ну, я просто… - Достия теперь действительно была смущена замечанием сестры. – Произойти в дороге может все что угодно! - Что же мне тогда делать, Достия? – обратил на себя внимание Наполеон. - Ну, мы можем позвонить на конюшню, тут как раз недалеко телефонный аппарат стоит... – предложила девушка. - Но я не знаю, есть ли у брата телефон и вообще его номер, - задумчиво проговорил Бонапарт, поглаживая Миру по холке. - Мы можем посмотреть в справочнике! Да и в селе обязательно есть телефон, - выпалила Есия, встрепенувшись и отойдя от сестры. Девушка начала картинно ходить взад и вперед, раздумывая над своей идеей. - Есия, золото мое, сколько раз я тебе уже должен? – на радостях воскликнул Наполеон. Юноша вмиг загорелся целью найти этот самый справочник, затем телефонный аппарат и дозвониться до брата. - Тогда в путь, мой верный должник! – воскликнула Есия и потащила за локоть Достию с собой. Впрочем, та не сопротивлялась, и девушки вышли за калитку. Дом оставили открытым, Есия пояснила, что им некого бояться и нечего прятать (кроме пирогов Достии, конечно, она безумно вкусно готовит, - добавила девушка, чем смутила сестру). Все вокруг друг друга знают, и вряд ли кто-то войдет к ним в дом без спросу, а если и войдет, то ничего не украдет. Тем более, объявись воры, соседи первые вступятся за девушек. Наполеон не удивился этому расположению дел – у них в селе было именно так же: двор твоего соседа – твой двор. Теперь компания спускалась с горы и выглядела она комично: две безумно похожие девушки, идущие под ручку впереди и показывающие дорогу, и парень с лошадью сзади. Все осторожно спускались вниз по неровному скату – практически невозможно сделать ровную дорогу на такой поверхности, поэтому все довольствовались каменистой, временами оползающей дорогой. - А еще в трех километрах восточнее есть каменный выступ – дикий пляж, - меж тем рассказывала Есия. На проверку оказалось, что девушка довольно хорошо знает окрестности. – Оттуда можно прыгать в море, метров пять точно есть! Я как-то одна туда ходила, но так и не смогла искупаться. Было немного страшно, - призналась девушка. Достия в это время тихонько гладила сестру по руке, явно бессознательно пытаясь успокоить. Вскоре компания преодолела спуск и теперь шла вровень: девушки чу-чуть притормозили, ожидая Наполеона. Сам юноша в это время осматривал окрестности, все же не мог он насмотреться на красоту чужого края. - Раз побоялась одна – поедем вместе, - уверенно заверил Есию Бонапарт. Казалось, что юноша воспринял ее рассказ как руководство к действию. Девушка хихикнула, явно замечая подобную тенденцию юноши: быстро решать проблему, основываясь на предложениях остальных, даже если те таковыми и не являются. - Но это же опасно, - наконец в разговор вступила Достия. – Около берегов могут стоять подводные ежи… Умирали уже люди по неосторожности. Еси, может, не нужно? - Ой, да там же весь Траити отдыхает, вся молодежь! – воскликнула девушка. – Было бы опасно – не прыгали бы! Да и тем более – кто не рискует, тот не пьет шампанского. - Все же мне кажется, что это неоправданный риск, - добавила Достия, на что Есия смогла только вздохнуть. У нее закончились аргументы. - А у меня, в Саприне, был пирс, - спустя какое-то время сказал Наполеон, явно пытаясь заглушить молчание. – Ну, это такая дорога, уходящая в море на несколько десятков метров. Так вот, на нем ясно написано, мол, с пирса не прыгать, опасно. Но кто следует правилам, ну? Я все детство с него прыгал – и ничего, ни одной царапины. И что вы думаете? Примерно год назад местный батюшка решил с него спрыгнуть и утопился. И ведь не на мель попал, и даже не на ежа – он просто не умел плавать. Спор, говорят, у него какой-то был. И смешно ведь – поп утопился. В общем, к чему это я? – с улыбкой продолжил Наполеон, - Нужно рассчитывать свои силы. Ну и не спорить по чем зря, конечно. - Какая-то слишком грустная история, - нахмурилась Достия, явно уловившая совершенно другой смысл. Видимо, девушке история показалась не поучительной, а глупой. - О, а вот и аппарат! – перевела тему Есия, указывая на стеклянную кабинку, в которой висел телефон с барабаном. Девушка как-то слишком нервно перевела внимание сестры, могло показаться, что ей было немного стыдно за ее оценку истории. Есия взяла у Наполеона поводья с Мирой и указала ему на справочник, мол, действуй, теперь все в твоих руках. - Так, нужно найти Виктора Гюго… - открыв кабинку и достав книгу с номерами, сказал Бонапарт. Он открыл вкладку с буквой «Г» и начал водить пальцем, выискивая слог «Гю». Вскоре оказалось, что его брат не единственный, кто носит эту фамилию в окрестностях Траити. Видимо, у его отца было много родственников, которые расселились по всему побережью. К счастью, Виктор Гюго был один. Его имя даже почему-то было подчеркнуто зеленым карандашом, но Бонапарт не обратил на это внимание. Бросив в щель одну монетку, юноша набрал указанный номер телефона и стал вслушиваться в гудки, идущие по сети. Наполеон чувствовал некоторое волнение в связи с ожиданием – к телефону подозрительно долго никто не подходил. Тем более – он ни разу не слышал голос брата, потому ожидание было вдвойне тягостнее. - У аппарата Виктор Гюго, - донесся с того конца сети голос. Он был веселый и какой-то слишком беззаботный. – Кто беспокоит? - Наполеон Бонапарт, - в тон ему ответил юноша, явно веселясь от опешившего молчания с другого конца. - Нап?! Ты что, уже приплыл? – сквозь помехи донесся удивленный голос. – Боже, точно, я совсем забыл! Ты давно там? Точнее, я хотел сказать, когда ты приплыл? - Сегодня утром. Вы же с отцом моим договорились, - давя лыбу, напомнил юноша. – Загонялся ты совсем, братец! Я чего звоню? Как мне до Пильны-то добраться? - Что? Ты сам собираешься дойти? – с той стороны послышался задорный смех, хотя чувствовалось, что Гюго уже что-то решает по поводу брата, делая какое-то дело или пометку. – За тобой приедет мой друг – даже не думай никуда идти! Ты меня понял? - Да понял-понял, - ухмыльнулся Бонапарт, замечая, что никто почему-то не верит в то, что он сам дойдет до села. Пятнадцать километров – немного, особенно с лошадью. Хотя про последнюю Виктор не знал – она была сюрпризом. – Вить, ты это, не волнуйся сильно – со мной все хорошо. - Как не волноваться-то? - воскликнул Гюго, но все же выдохнул, отпуская беспокойство. – Ладненько, жди, скоро за тобой приедут. - Да, но где ждать?.. – спохватился Бонапарт, но Гюго уже бросил трубку. Тогда он сказал скорее для себя, чем для стоящих снаружи девушек. – Ясно, ну, ладно. Наверное, он знает, что делает. Выйдя из кабинки, он пересказал диалог Есии и Достии, на что девушки ответили дружелюбными заверениями, что они так и знали, что все хорошо разрешится. - Ну что, девчонки, прощаться будем? – Наполеон взял поводья с Мирой из рук Есии. Юноша выглядел каким-то слишком окрыленным, потому улыбался еще лучезарнее, чем обычно. - И куда ты пойдешь? – ухмыльнулась Есия, предсказывая ответ Бонапарта. Не став дожидаться, пока юноша придумает его, она сама добавила, - Мы с Достией посоветовались, и раз уж ты у меня в должниках… Девушка на секунду замолчала, ехидно смотря на опешившего юношу. Он явно не понимал, к чему она ведет, потому весь мыслительный процесс отразился на его лице. Достия отдернула сестру, замечая, как та издевается над Наполеоном. - Может, ты нам покосишь луг за домом? – в совершенно невинной форме оправилась Есия. Из ее голоса исчезла та загадочность, которой она соблазняла Бонапарта ранее. – Сейчас самое пекло начнется, и неясно, сколько будет ехать машина… Ну и Дости тебя пирогом накормит, а с травой Мира разберется… Наполеон согласился, и компания повернула обратно, к дому. Солнце уже подошло к зениту, так что тени на улице почти не было. Девушки рассказали Бонапарту об особенностях здешней погоды, юноша же развлек их рассказами о своем крае, где так же жарко, но неустанно дует ветер. Вновь взобравшись на тот самый холм, Наполеон окинул взглядом окрестности. И ведь действительно – райский уголок. Сложив пальцы крестом, он пообещал себе, что обязательно останется здесь подольше и непременно станет счастливым.