«Вновь разломав стекло, Они свободны. Сжигая всё дотла, Здесь расцветает новый мир. Крошится на куски Твой изумрудный город. Город зелёного огня, Пустых надежд и суеты»
***
Басы в наушниках вновь отбивают ритмы, пока переливы гитары и синтезатора сливаются воедино. Солнце давно не греет, оно лишь мрачно освещает улицы, по которым, с характерным шелестом, катаются листья и обрывки газет. Осень — красивое время года, вобравшее в себя всё от жаркого лета: листья окрасились в яркие языки пламени костров, тепло ночей превратилось в тепло домов и квартир, светлячки стали звёздами на вечно затянутом тучами небе. Осень похожа на пожар. На праздник. На взрывы. От этих мыслей становится невыносимо тошно, что хочется удавиться, воплотив в жизнь все те обещания о самоубийстве, ибо это коробит, почти разрывая изнутри на тысячи частей. Ты больше не похож на остальных, как и они больше не похожи на тебя. Всё изменилось. Всё стало другим с твоего последнего лета. Колёса кресла влажные от катания по лужам, на спинку прилипло пара листиков. Макс вновь и вновь отъезжал от неработающего фонтана, делал «круг почёта», пересчитывая точное число луж, и возвращался к скамейке, печально на неё косясь. Ему не нужно на неё садится. Он УЖЕ прикован к креслу. И потому, всякий раз, когда зелёные глаза смотрят на влажное дерево с железными истёртыми ручками, к горлу подступает комок рвоты. Так не должно было быть. Резким движением наушники небрежно вырваны из ушей, так же небрежно намотаны на плеер и убраны в карман неизменно голубой толстовки. В парке тихо и безлюдно. Слышно далёкий гул дороги и приближающиеся шаги. Этот торопливый, почти сбивающийся ритм Макс узнает всегда. Подобное было трудно с чем-то перепутать. — Привет! Надеюсь, ты тут не замёрз! На улице довольно прохладно, — добродушно и легкомысленно. Как обычно. Это бесит ещё сильнее. Так, что приходится вцепиться пальцами в колёса со всей силы, чтобы было слышно хруст суставов. Зло клацнув зубами, мальчишка резким движением разворачивает кресло, почти обрызгав бывшего вожатого скопившейся дождевой водой, где ещё плавало пара листочков. — Ты опоздал почти на час. И какой резон был встречаться здесь? Впервые в жизни решил позлорадствовать? — Макс зол, но скорее на самого себя, нежели на Дэвида. Их разница. Их очевидная разница, именно она так злит, что хочется просто убивать. Всепоглощающая ненависть, основанная на зависти. ОН может ходить, а ты нет. Такова причина твоего гнева. Но парень на подобный выпад лишь молчит, всё же удосужившись убрать омерзительно-милую улыбку с лица. Как всегда, вожатый смотрит на своего подопечного сверху вниз, но это не разница в росте. Один из них вынужден вечно быть ниже других. Почему? Как такое произошло? Ответ был очевиден: несчастный случай. Фейерверк в столовой, старая проводка, подгнивающая крыша. Всё рассыпалось как карточный домик, похоронив под собой и детей, и взрослых. Многие тогда погибли, просто задохнувшись, кого-то удалось спасти. И это можно было считать чудом, но Макс не верил в чудеса и всей душой проклинал тот самый день, когда он впервые открыл глаза после произошедшего: «Он больше не сможет ходить. Его ноги слишком сильно были повреждены» Прозвучал тогда приговор, изменивший всё. «Я не ненавижу лагерь Кэмпбел. Возможно, я ненавижу всё» Теперь он точно ненавидит абсолютно всё. Ненависть, основанная на зависти и собственном бессилии. Самое жалкое, что можно увидеть. — Если ты заставил меня притащиться в этот засраный парк ТОЛЬКО для того, чтобы ты молча стоял и таращился, то я убью тебя, чёрт возьми, — сдержанное шипение, кричать нельзя, спальный район всё же, а на дворе уже вечер. Зелёные глаза искрятся ненавистью и презрением. Дэвид прекрасно видит это, глубоко вдыхая прелый воздух, на мгновение прикрыв глаза. Он позвал сюда Макса не просто так. Это было очень важно. Для него. Для них обоих. Но прежде чем что-то сказать, нужно было собраться с мыслями, хорошенько подумать, правильно подобрать слова. Такое не сообщается вот так просто, как новости из мира моды или прогнозы погоды. Прокручивая всю полученную утром информацию, чуть дёргано, Дэвид снимает с плеч рюкзак, ещё с минуту роется в нём, перебирая всевозможные отвёртки, спичечные коробки, платки и фото, наконец, извлекая сложенные в четверо бумаги. Застегнув ранец и оставив его свисать с одного плеча, вожатый аккуратно протягивает Максу документы. — Одобрено, — эти слова, кажется, произнесены слишком громко, чтобы не звучать эхом. Мальчишка не верит собственным ушам, протягивая подрагивающие руки, разворачивая измятые листы. Происходящее похоже на сумасшествие, на сон, на чёртову шутку! Такого просто не может быть! Он сам до конца в это не верит в то, что читает. Что чёрным по белом существует на страницах договоров. «Теперь Макс под опекой Дэвида» Первая новость, приводящая в немой ужас. Нет, конечно, Макс сам прекрасно знал, почему родители приняли решение отказаться от него, всё же, тянуть инвалида было крайне трудно, да подобное желание в них прослеживалось довольно давно. Потому, он их не осуждал. Однако, то, что теперь вся забота о нём ляжет на плечи самого ненавистного человека, было крайне странно для понимания. Чёртово сумасшествие! «Операция может быть проведена» И ты, возможно, получишь новые ноги — так и звучит радостный голос в голове, но как и в прошлую новость, в эту крайне сложно поверить. Ему не давали и шанса, а теперь пророчат чудесное исцеление. Чудес. НЕ. БЫВАЕТ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! Всё это, словно волна, накрывает с головой, полностью отключая контроль разума над телом. Максу не грустно, ему смешно, но он чувствует, что по щекам текут слёзы, капая на бумагу, грозясь смазать напечатанный текст. В горле ком, мешающий произнести хоть слово, но теперь, кажется, они совершенно ни к чему. «НЕТ! БЛЯТЬ, НЕТ! ЭТО ЧЁРТОВ СОН! ЗЛОЕБУЧИЙ КОШМАР!» — кричат мысли, но с каждым подобным словом всё хуже и хуже. Становится так плохо, что мальчишка просто сгибается вдвое, прижимая листы к груди, упираясь лбом в собственные колени. Задыхаясь и плача, он не знает, как назвать то чувство, которое охватило его сейчас. На плечи ложатся руки, от чего Макс ощутимо вздрагивает, не поднимая головы, прерывисто и глубоко дыша, словно это могло помочь. Дэвид, присев перед ним, внимательно смотрит, одной рукой гладя по волосам, другой аккуратно проводит по предплечью. Это заставляет чуть приподняться и посмотреть в глаза вожатого.***
Осень — красивое время года, вобравшее в себя всё от жаркого лета: листья окрасились в яркие языки пламени костров, тепло ночей превратилось в тепло домов и квартир, светлячки стали звёздами на вечно затянутом тучами небе.Она несёт новое время. Она дарит новый шанс. В шуме деревьев, сбрасывающих свой цветасный наряд слышится вкрадчивый, почти невесомый шёпот:«Доверься мне»