Не верь глазам. Они солгут.

«Не верь глазам. Они солгут. Лишь Вера укажет истинный путь»

***       Маленький бесенок уже почти ничего не видел, когда чьи-то огромные, обжигающе горячие пальцы обхватили его руки. По плечам растекалась пьянящая, ядовитая боль, предательски откликаясь в шее и острых скулах, словно само пламя обняло его. Какая-то неведомая сила подхватила юнца, будто тот не весил ни грамма, и поволокла вперед, в самую глубь искрящегося света, ослепившего бесенка за долю секунды. Он чувствовал, как жгучее пламя забегало по его ногам. Словно земли не было под ним, только кислотное море, медленно поедающее его. Стараясь найти опору, мальчишка отчаянно бултыхал ногами, но тщетно. Под ним не было ничего. Наверное, даже воздуха не было. Дыхание спирал приторно-цветочный запах сирени. В голове юнца что-то раздраженно тикало, казалось огонь вот-вот поглотит его целиком, как вдруг все запахи разом пропали, и властные большие пальцы выпустили малыша из своего плена. Он мягко упал на что-то холодное и твердое, сделав глубокий, долгожданный до боли в легких вдох. Бесенок пугливо поднял маленькую головку и с опаской приоткрыл глаза. Свет исчез. Сквозь неясные очертания проявлялись белые мраморные стены, пол и потолок, большой каменный стол в центре огромной комнаты, захламленный бумагами и пафосные, огромных размеров кресла, больше напоминавшие царский трон.       У стола, воинственно скрестив руки на груди, стояли трое. Сложно сказать, сколько им было лет. Они, казалось, были и не живыми вовсе, вылитые из воска, так безжизненно красиво сверкала их кожа. В их пронзительные голубые глаза никак не удавалось посмотреть. То ли взгляд был такой злой, то ли такими манящими они были, не понятно. Но что-то до восхищения прекрасное они источали, как источает неповторимую тонкую свежесть первый снег.       Бесенок боязливо сжался, усевшись на колени и затаился, боясь двинуться с места. Трое презрительно фыркнули и один из них уверено зашагал навстречу мальчику, шурша по мрамору полами своего белого платья:       - Назови свое имя, - надменно произнес он.       - Дикунка…       - Отлично. Только его нам здесь не хватало. Бед то мало, можно и его выпустить, а что… - запричитал второй, вознося руки в небу, но его тут же одернул стоящий рядом товарищ:       - Михаил! Сейчас речь не об этом.       Михаил нехотя замолчал, театрально уселся за стол и начал беспорядочно перебирать бумаги.       - Ты знаешь, где ты, Дикунка? – продолжил подошедший к бесенку человек.       - Нет…       - Ты в Чистилище. В месте, где зола становится белоснежной.       - Зачем мы здесь?.. – непонимающе просипел бесенок, чувствуя, как ком подходит к горлу.       - А ты предлагал оставить тебя у врат Рая? – прикрикнул человек, и стены загудели, как пароходная труба.       - Р..Рая?..       - Что ты делал у врат Рая, мелкий бес, отвечай?!       - Ничего… - Ты искал лазейку у Святых Врат?! Хотел пробраться в Царствие Божие?!       - Нет…       - Врешь, приспешник Дьявола! Вам, бесам, больше делать там и нечего!       - Я ничего не искал, я просто…       - Осквернял Священные Врата, топтал дорогу Легиону, лживый бес?!       - Я ничего не делал! Я не знал! – глаза бесенка наполнились слезами и голос сорвался, оставшись беспомощным хрипом. Сжимая в руках лоскуты своей оборванной одежды, малыш обиженно опустил разноцветные глаза в пол, стараясь не показывать плача беса, – Я не знал, где я. Я бежал за другом. Он куда-то спрятался. А я ослеп. Было так светло, я потерялся, не смог идти дальше и упал. А потом что-то обожгло меня и понесло. И вот я здесь. Я ничего не делал, я не знал!       - Петр, - ужасающе спокойно произнес третий, что все это время задумчиво таился в глубинах бесконечного комнатного мрамора, - Этот бес действительно нарушил законы территорий. Но, боюсь, криком тут ничего не решишь…       - Я решу! – ворох бумаг смерчем разнесся по углам, и за-за стола вскочил минутой ранее присмиренный. Зияя неогранённым солнцем, непредусмотрительно спрятанным кем-то глупым в тесную коробку, он озарил яркой вспышкой света каменные стены. Воздух болезненно загудел и в меркнущем сиянии, пальцы присмиренного обхватили рукоятку меча. Присмиренный блаженно прикрыл глаза и с легкостью вскинул оружие над головой. Бесенок отчаянно попятился назад, закрывая лицо руками. Ему казалось, что он слышал. Слышал, как раненый воздух ревет от боли.       - Михаил! – Петр со своим товарищем вцепились в руки присмиренного, - Такого указа не было!       - Был указ не пускать на Райские тропы приспешников Предателя! Я его выполняю. Или за столько лет мы позабыли свои обязанности? Скажи мне, Гавриил, что ты будешь делать, когда одна такая маленькая пакость приведет в Царство Его вооруженный Легион? Вот и молчи. Молчи и отойди. Я возьму на себя всю грязную работу.       - Казнить его здесь? Но он должен предстать перед судом.       - Пока суд вынесет приговор, он станцует на твоих костях, Гавриил.       - Его сил едва ли хватит на плевок в Чистилище.       - Не верь глазам своим. Они солгут. Лишь Вера покажет истинный путь.       - Я верю, - опустил голову Петр и легким шагом отошел назад. Гавриил тяжело вздохнул. Его бровь пару раз напряженно дернулась, словно что-то говорило ему прямо в уши, и он покорно опустил руки. Кончик лезвия меча со звоном уперся в потолок. Маленький бесенок уже почти ничего не слышал, когда поток обжигающего света залил комнату и лязгнул металл о комнатный мрамор. В его висках стучали молоточки ужаса. Малыш подавился собственным криком и считал минуты до мучительной гибели: один… два… три… четыре… пять… шесть… семь… все?... восемь… девять… почему не…?       Дикунка, с осторожностью дворового котенка, приоткрыл один глаз. Над ним, словно осина над Иудой, склонился Михаил, с зажатым в руках мечем. Его остекленевшие глаза, что он вперил точно над головой бесенка, казалось, уж сотни веков ничего не видели, и, вроде, забыли вовсе, как выглядят свет и тень. Но, все же, что-то них завораживающие теплилось нездоровым туманом, отнюдь, не божественным, и, должно быть, не самым человеческим. Что-то отреченное, вырезанное, из ряда вон. Оно обволакивало светлеющие зрачки с дикой фальшивой заботой, пряча их в своей плотной пелене, как в змеиной коже, не то от холода взгляда, не то от жара сияющего света. Убаюкивало. Ослепляло. Оно клубилось в ледяной синеве святых глаз, и тонкие очертания силуэта пробивались в лоскутах тумана. Оно… живое? Дикунка пристально вглядывался в глаза Михаила, не в силах сопротивляться манящему туману. Он казался ему до боли знакомым, совершенно не злым, до слез завораживающим, до отчаяния… родным… Бесенок обернутся.       С грохотом отворились тяжелые каменные двери, оставляя тонкие полосы за собой, и этот самый силуэт вошел в залы Чистилища. Он плавно вытянул левую руку в сторону, и свет покорно рассеялся, позволяя силуэту принять четкий образ. Двери захлопнулись и по мрамору побежала изящная паутина трещин.       На пороге стояла молодая женщина. Ее длинное, худощавое тело совсем терялось в огромной комнате. Бледная, словно фарфоровая, кожа так тесно сжимала кости, что, наверное, можно было увидеть и зубы, сжатые за тонкими, обескровленными губами, что изломались в ужасающей улыбке. Пронзительный взгляд ее выцветших, белесых глаз, как японские сюрикены, разрезал воздух и завораживал каждого, кто осмелится взглянуть в эти бездонные озера вдохновляющей, ни с чем несравнимой пустоты.       Тишина захватила залы Чистилища и только громогласный, точно дробь военных барабанов, вдох тонкой женщины разразил пространство. Она медленно выгнула спину, оглушая вселенную хрустом своих костей, и медленным шагов двинулась вперед, царапая мрамор подолом своего длинного черного, сшитого, казалось, из перьев самих воронов, платья. Ее длинные каштановые волосы взлетали и колыхались, будто шла она не по земле вовсе, а по морскому дну, против всех течений какие только есть, кое-каких из тех, что еще будут.       - Ай-яй-яй-яй-яй… - осуждающе замурлыкала она, - такой большой и таких маленьких обижает. И не стыдно тебе, Святейший, ребенка клинком рубить?       - Мама! – Дикунка с воплем вскочил с холодного пола и вцепился в ноги женщины крепкими объятиями, - Я не виноват, правда! Я только с другом играл, в догонялки. Он убежал, я за ним, а там горячо, светло. Я упал, а встать… и меня что-то кааак подхватило! И сюда! а потом… потом…       - Тсссс… тише. Ты мне обязательно расскажешь эту увлекательную историю, милый, только немного позже, хорошо? – женщина ласково оскалилась, поглаживая бесенка по волосам когтистой рукой, и подняла глаза на застывших троих.       Михаил изумленно опустил меч, попятившись назад, и только было решил что-то сказать, как вперед выступил Петр:       - Тебя, кажется, не приглашали на переговоры. Или что-то я упустил?       - Нет, нет, все верно. Меня никто не приглашал.       - Так какими же судьбами тебя занесло в наши земли?       - ВАШИ земли? – женщина громогласно засмеялась и мраморные стены поползли глубокими трещинами, - Чистилище не имеет хозяев, Божественный Петр, вы, ровно как и я, гости в этих покоях.       - Так может перестанешь уничтожать покои, так дружелюбно принявшие тебя? – немного испугано попросил Гавриил, проводя пальцами по трещинам в стенах.       - С превеликим удовольствием, Добрейший из милосердных, да только не я оскверняю эти стены грехом убийства. Оружие сжато лишь в ваших святейших руках.       - Я попрошу тебя покинуть Чистилище, Лилит. Твой дом – покои Предателя.       - Ваш дом, Петр – покои Всепрощающего, однако же, я вас не прогоняю, - губы женщины расплылись в улыбке, что больше напоминала звериный оскал.       - Замечательно. Петр, Гавриил, Михаил, Лилит, - раздраженно пробормотал Михаил, театрально кланяясь присутствующим, - теперь, когда мы все поприветствовали друг друга… За каким делом ты сюда явилась?       - Как же? – Лилит удивленно вскинула бровь, - Разве не со мной, как с матерью, нужно решать вопросы поведения моего дитя?       - Здесь нет твоей власти. У нас своя работа – у тебя своя. Ступай. Мы справимся сами, - протянул Гавриил, указав рукой на двери.       - Обязательно уйду. Но прежде… - Лилит вальяжно уселась в кресло около стола и ее пальцы стали отбивать ужасающий сбивчивый ритм когтями по камню, - В чем же провинился перед вами и Отцом вашим мой сын?       - А уж не ты ли подослала его к вратам Рая?       - Вратам Рая? Позвольте, это ж как мне нужно ненавидеть свое дитя, что б послать в самое пекло, где огонь испепелит его? – улыбнулась женщина.       - Вам, приспешникам Сатаны, неведома любовь, одна только ненависть.       - Не вам ли, сынам Божим, любовь дарована? Так значит, от великой любви вы вознесли оружие над головой испуганного ребенка?       - Беса. Не ребенка, - уточнил Петр, указав пальцем на Дикунку, который прятался за женщиной, вытирая красные от слез щеки подолом материнского платья.       - Отчего же? Бесы, благороднейшие, тоже чьи-то дети. Мои, например. А может Евы или Астарты. Или все, в чьих жилах течет кровь, а не Святой Дух, достойны умерщвления?       - Бесы достойны. Мы – стражи Райских Врат, Лилит, ты же понимаешь, это наша работа.       - Несомненно, - отрезала женщина, - Ваша миссия благородна и священна. Вашими трудами, Царство Божие цветет нежнее сакуры. Вашей смелостью – ни один оскверненный не переступит порог Рая.       - Именно – закивал Михаил.       - Да. Но ведь Дикунка вовсе не пытался попасть в Рай. А значит, ваши полномочия здесь обрываются, не так ли? – женщина язвительно улыбнулась, и из под ее когтей посыпалась каменная крошка.       - Он был у самых врат, это наши полномочия, тебя они, к слову сказать, совершенно не касаются. И прекрати уже стучать! – выкрикнул Гавриил, обхватив голову руками.       Женщина резко повернула голову в его сторону, так что послышался хруст шеи. Улыбка моментально сошла с ее губ, и белесые глаза сверкнули недобрым огоньком. Она грузно подняла свое костлявое тело, словно весила не меньше тонны, и, будто бы гонимая сотнями морских ветров, подлетела к Гавриилу так близко, что спина его уперлась в стену, а ее тонкие плотно сжатые губы почти прильнули к его губам:       - Полномочия? Это ли полномочия, Милосерднейший из милосердных? Ваше неутолимое желание уничтожить все, чего вы так боитесь, будь то маленький бес или даже я, едва ли можно отнести к полномочиям. Это лишь обжигающий страх, гниющий в недрах вашего тела, страх падения, страх отречения, страх безвременной гибели, точно такой же страх, каким ты боишься меня здесь и сейчас, добрейший Гавриил. Так искусись же своим страхом, Святейший, уничтожь меня, пока я не ступила на Райские земли.       Гавриил с трудом сглотнул ком в своем горле. Его руки предательски задрожали, а глаза словно жгло тлеющими углями. Этот поглощающий, чернее самой черной черноты взгляд ел его, как дикий зверь поедает свою добычу. Вжавшись в стену насколько это было возможно, не в силах закрыть глаза, Гавриил шепотом затараторил, сжимая кулаки:       - Отче Наш, что восседает на небесах… да святится имя Твое… да прибудет Царствие твое на земле, как и на небе… не покинь меня в миг господства тьмы… дай мне сил противостоять тьме… Не введи нас во искушение…       - И избави нас от лукаааавооогоооо! – прорычала Лилит сотнями рычащих голосов, вырывающихся из ее тонкого горла. Глаза ее залила черная пелена и содрогнулись стены, а бумаги подхватил незримый вихрь, и, взлетев к потолку, они воспламенились синем пламенем.       В один момент, как и явилась, эта пелена исчезла из глаз Лилит, сделав их снова мертвенно белыми. Пепел бумаг, как снег, плавно оседал на пол, вихрь испарился, будто его и не было, и в комнате снова воцарилась гробовая тишина. Женщина угрожающе улыбнулась и медленно отошла от Гавриила. Тот сполз по стене на пол, выпучив остекленевшие глаза, и пытался отдышаться. Петр и Михаил рухнули в кресла, не осмелившись подойти к ближе к матери беса, а священный меч с лязгом рухнул на пол.       - Вот и все ваши полномочия. Один лишь страх и самомнение под личиной благого деяния. Не за то я позволю погубить свое дитя и не во имя того, кто нанес эти полномочия в заповеди, - тихо проговорила Лилит и резко развернувшись, направилась к сыну, но внезапно остановилась на полпути. Секунды молчания казались вечностью, как вдруг женщина слегка накренила голову влево и ласково промурлыкала, - выходи, малыш, не бойся. Давай познакомимся.       Из-за спинки одного из кресел, что стояло в самом дальнем углу комнаты, показалась маленькая кудрявая голова. Большие голубые глаза с опаской окинули комнату и, оценив обстановку, маленький светловолосый мальчик вышел из своего убежища, виновато опустив голову. Лилит медленно подошла к ребенку, грузно склонившись к его лицу:       - Здравствуй, ангелочек. Это что же тут у нас за шпион прячется?       - Это он! Мой друг! Я тебя нашел, - радостно воскликнул Дикунка, захлопав в ладоши. -       Вот как? – улыбнулась Лилит, - А что же ты тут прячешься, солнышко?       - Тут все так рассердились…       - И ты боялся, что тебя наругают? – со звериным умилением спросила женщина.       - Да…       - Ну что ты, маленький. Эвон как. Святая благодетель. Дети вас боятся, господа. Что ж, это уже уровень. Не думаю, что еще кто-нибудь хотя бы подумает о том, что бы приблизится к вратам Рая.       - Друг?! – в отчаянье закричал Петр, - ангел - друг беса, кто-нибудь слышал? Это уму непостижимо. Об этом не может быть и речи!       - Ну, вы еще впишите себе в полномочия решать за других, с кем им водиться, а с кем нет, - буркнула Лилит, снова усаживаясь за стол.       - Уж что-что, а этого допускать нельзя. Осквернение! В таком возрасте! Под личиной дружбы!       - Позвольте, какое осквернение? Поверьте мне, даже если мой сын и захотел бы осквернить ангела, едва ли он смог, это всего лишь мелкий бес.       - Поверить демонице, приспешнице Дьявола, это ли возможно, - отрезал Михаил.       - А вы – приспешники Бога, но я же вам верю, - улыбнулась Лилит, - Но суть-то одна.       - Так это что же получается? – пришел в себя Гавриил, - не тьма послала беса к вратам Рая… а сам ангел предательски привел его сюда?       - Ну что ж вы строите трагедию на пустом месте, дети всего лишь играли, - Лилит уронила лоб в руки.       - Мы просто играли в догонялки и… -       Молчать, - набожно прервал ангелочка Петр, - тебе вопроса не задавали.       - Однако, как заметила Лилит, суть одна, - продолжил Гавриил, - Бес был найден у врат Рая. А значит, нарушил закон территорий. Ты ведь знаешь, Лилит, вам запрещен вход в Святые земли.       - Я? Знаю.       - А значит, оснований для снисхождения нет никаких.       - Мальчики просто бегали и потеряли внимательность на территориях, только и всего, - протянула Лилит, взмахнув когтистой рукой.       - Он был на нашей территории. Он пересек нашу границу.       - Ну, ребенок этого не знал, - промурчала Лилит, встав с кресла, и обойдя Дикунку, встала за его спиной, - однако, если вы так хотите его наказать – вперед. Попробуй, - женщина легонько подтолкнула Дикунку вперед, навстречу Петру. Тот сделал пару неуверенных шагов и боязливо опустил глаза в пол, шмыгнув носом. Но Петр лишь ошеломленно отступил назад, глядя на вновь возникающую черную пелену в глазах худой женщины.       - Нет? – с ухмылкой спросила Лилит, - Что ж, ну как хотите.       Дикунка резво побежал назад, спрятавшись за мамой, с опаской выглядывай из-за ее ног.       - Почему они вообще играли рядом с нашей территорией? – недоумевал Михаил.       - А вот это – уже правильный вопрос, - подметила Лилит, выставив указательный палец навстречу троим. – Должно быть потому, что играть детям вы больше нигде не позволяете. Подумайте сами: в Чистилище? Вы и меня гнали отсюда. На земле? А примите ли вы обратно того ангела, что спустился без веления Божьего? Вот и получается. Бегать меж двух территорий, боясь переступить черту.       - Бегать им надо. Негоже ангелам бегать без дела, - фыркнул Петр.       - Ну, уважаемые, на то они и дети, - Лилит развела руками, - Впрочем, если вас так напрягает этот союз, мы с радостью пригласим этого ангелочка к нам на чай, - женщина улыбнулась и легонько поманила пальцем белокурого мальчика. Тот воодушевленно затопал ей на встречу, но путь ему преградил Петр:       - Исключено!       - Опять исключено? Да что же у вас такое твориться, за что ни возьмешься – ничего нельзя! – вскрикнула Лилит, - сложная у вас, должно быть жизнь.       - У нас не жизнь сложная, а дисциплина хорошая, - отчеканил Гавриил, - никого лишнего и нигде, кроме своего места. И точка. Своего покровителю мы верны, в отличии от вас.       - В отличии… от нас? – Лилит на секунду замолчала, окинув троих тяжелым взглядом. В этот момент в ней что-то надломилось. Сложно объяснить как, но лицо ее заметно изменилось. Словно покрылось каменной броней, - Что ж. За сим, Святейшие, разрешите откланяться. Считаю этот разговор завершенным и нам пора. А тебя, котенок, - Лилит слегка пригнулась, взглянув в голубые глаза ангелочка, - мы с удовольствием приглашаем к нам в гости. У нас вам никто не запретит играть.       - Ступайте, - устало бросил Петр, усевшись в кресло. Его обессиленное тело с шумом рухнуло на мебель. Лилит на прощание вскинула указательный палец и мизинец, направив их к своим глазам и с силой выкинула этот же жест в сторону Гавриила. Взяв за руку Дикунку, она с грохотом открыла каменные двери взмахом руки и направилась прочь из Чистилища.       Маленький бесенок уже почти ничего не боялся, когда она крепко сжимал руку матери, топая по белоснежной, словно стеклянной, дороге среди нескончаемой пустоты, припорошенной пеплом сгоревших бумаг.       - Мама? Мам? А кто это был?       - Архангелы, сынок. Святейшие из Святейших порождений Господа. И один Апостол. Сотканный из благодетели и сердечности господней.       - А почему они так сильно злились? Разве мы сделали что-то очень плохое? – захлопал разноцветными глазами Дикунка.       - В этом наше главное различие, мой мальчик. Мы намного гостеприимнее, чем они. И никогда никого не прогоним. Кто бы к нам не пришел. Ад открыт для всех и ждет каждого.       - Значит они поступили плохо?       - Нет. Они поступили по священным канонам. Так, как велел им Бог.       - Но они же кричали.       - Именно.       - И казнить меня хотели.       - Верно.       - Друга моего не пустили.       - Да.       - Они тебя прогоняли, мама.       - Именно так, сынок, именно так.       - Но почему? Они же святые. Я точно знаю! Я видел! Видел этот свет их нимбов.       - Не верь глазам. Они солгут. Лишь Знание укажет истинный путь.