Половицы скрипят под ногами. Стайлз счищает грунт, который насобирал по дороге сюда. Через лес, по изученным тропинкам, прямиком к разрушенному особняку. Упирается рукой и смачно вытирает подошву о прожженное дерево.
Чертов Дерек Хейл.
Стайлз знал, что что-то не так.
Знал с самой первой секунды. С той самой, когда его бок обтянуло адской болью. Он тогда мылся в душе и чудом не навернулся на мокром кафеле, уцепившись за занавеску. Его первый шрам. Первый знак, как найти родную, мать твою, душу.
Но подобного он не учел. Господи. Совсем.
Стайлз хотел бы находиться в святом неведении до сих пор.
Он вспоминает глаза Дерека. Распахнутые, полные ужаса. Даже от былой хмурожопости не осталось и следа. Потерянный и шокированный. До неправильного уязвимый. Стайлз был его зеркальным отражением. Только ещё сердце лупило в трахее от осознания. Это он. Он, проклятье, он. Нашел.
Но в мыслях отчего-то трещало: «Лучше бы не находил».
И это действительно так.
Стилински горько улыбается, опуская веки, стучась лбом в стену. Его ноздри забивает запах гари и жженого дерева.
Чертов Дерек Хейл.
Кто угодно. Пусть и Гринберг. Но не Дерек.
Это как плевок. Как насмешка судьбы. Разве можно потоптаться по Стайлзу Стилински еще больнее? Разве можно вывернуть его наизнанку — кожей внутрь и глупым сердцем наружу — еще очевидней? Он бы смирился, честное слово. Принял проигрыш в игре, где ставки слишком высоки, чтобы рисковать. Но куда теперь-то? По каким мостам сбегать, если все они сожжены. Какие пути к отступлению искать, когда со всех сторон, куда ни повернись — повсюду он. Это неизбежность. Гребаное падение в огромную пропасть.
Ладонь сама тянется к пульсирующему и ноющему предплечью. Его последний шрам. Их больше не будет, ведь все маски сорваны, тайные двери открыты. Кто ж знал, что последним ключом станет Энис, пронзающий плечо Дерека. Стайлз потирает пальцами веки. Пытается стереть воспоминания того, как его плечо отозвалось такой же болью, как он вовремя не смог захлопнуть рот, матерясь и хватаясь за плечо, как Дерек посмотрел на него. И понял. Наверное, понимание давит его до сих пор, скручивает клещами. Поэтому его не было в лофте несколько дней, в особняке, в ближайших мотелях. Поэтому он не отвечал на смск-ки, звонки, снова смс-ки. У Стайлза подушечки пальцев устали бегать по клавиатуре и набирать один-единственный номер.
Дерек исчез, самоликвидировался с лица земли. Но Стайлз упрямый сукин сын. Упрямей всех, встречающихся Хейлу на пути. Дерек сам виноват. Незачем оставлять при себе телефон, который можно легко отследить. Особенно, если тебя отслеживает сын шерифа.
Попытки привлечь к себе шумом, наконец, увенчиваются успехом.
Стайлз замирает изваянием, когда слышит позади себя шаги. Не тихие и мягкие. Злые и раздраженные. Половицы истошно вопят. Кто бы там ни печатал шаг, приближаясь к Стайлзу, он явно пребывает не в самом хорошем расположении духа. Но Стайлз сохраняет спокойствие. Отлепляется от стены, вытирая влажные, перепачканные ладони о джинсы. Разворачивается, задирая подбородок и спокойно встречая мрачный, раздраженный взгляд.
— Что ты здесь забыл, Стайлз?
Сердце — глупое, идиотское сердце — трепыхается навстречу. Стайлз старается играть свою роль еще усердней. Больше приклеенных улыбок, больше пофигизма, больше фарса.
— Отмазки наподобие «заблудился», «не помню, как сюда попал», «мимо проходил» не прокатят?
Дерек играет желваками. Руки сложены на широкой груди. Стайлз против воли залипает на колючей челюсти и твердо стиснутым губам.
— Не прокатят.
— Окей, — Стайлз кивает, приглаживая волосы. Отмечает про себя, что у него от волнения дрожат руки и поджилки. Хрень полная. — Нам, наверное, стоит кое-что обсудить. Ты как думаешь?
— Не вижу смысла, — Дерек даже не задумывается над ответом. Возможно, не только Стайлз репетировал речь. Однако в случае Дерека это несколько брошенных небрежно слов, после которых желание открывать рот куда-то улетучивается.
Стайлз кривит губы в улыбке. Кивает, как болванчик. Нижняя губа подрагивает от напряжения.
— Не удивлен. Не меня представлял, да?
— Я не представлял никого, — отчеканивает Дерек.
— Понимаю. Я тоже.
Врет. Когда на его теле появлялись все новые и новые шрамы, он представлял уебка, который делает это с ним. Который использует его тело вместо холста, рисуя все новые и новые узоры. Когда боль подчиняла его себе. Это была боль не в квадрате. Это было в хуиллион раз больнее. Каждый раз, когда кожу вспарывали и будто бы выворачивали наизнанку кровоточащими краями, он кусал кулак, зажмуриваясь, чтобы не заорать. Так, наверное, болит, когда твою руку зажевывает в огромную мясорубку. Так, наверное, болит, когда твои кости хрустят под колесами внедорожника, а тебя наматывает на кардан, как тесто на скалку.
Он представлял уебка, да.
Но Стайлз никогда не думал, что им станет Дерек.
Дерек-отдаюсь-на-милость-зеленых-глаз-и-крепких-рук-Хейл.
Вот только, кто сказал, что волки милосердны к людям? Кто сказал, что хищнику нужен слабый человек?
— Это ничего не значит, Стайлз. Оставим все, как есть. Мне это не нужно.
Под «это» он имеет в виду всю поебень с поиском родственной души, пары, спутника жизни.
Под «это» он имеет в виду Стайлза, который, в первую очередь, не нужен ему.
И последнее «это» больнее всего.
— Я хотел предложить то же самое. Да. Читаешь мои мысли, чувак.
Дерек молча смотрит на него. Дерек-отдаюсь-на-милость-зеленых глаз.
Стайлзу словно вскрывают грудную клетку. Взгляд за взглядом, вздох за вздохом.
Сердце — глупое, идиотское сердце — шмякается к ногам Дерека.
Тот равнодушно переступает его в ответ.
***
Пацан не смотрит на него от слова совсем.
Не мельтешит, как прежде, не бросается на рожон, не выводит из себя.
Но по-прежнему раздражает. Своим спокойствием, отрешенностью, деланным похуизмом.
Дерек слушает удары его сердца. Оно срывается галопом каждый раз, стоит им пересечься, стоит Дереку бросить в сторону Стайлза лишний взгляд, стоит случайно задеть ткань толстовки плечом. Стайлз напрягается, закрывается как чертик в табакерке, прячется за деревянными стенками. А надо ли?
Дерек все видит. Дерек все понимает.
Глупый-глупый Стайлз.
От одного взгляда на бледного пацана, нутро Дерека скукоживается до размера грецкого ореха, а сердце наоборот — разрастается в груди: от глотки до паха. Он давится им. Дурацкий орган.
Глупый-глупый Дерек.
На его теле не так и много шрамов. Стилински постарался. Стоило ли? Дерек знал, сколько шрамов на теле Стайлза. Чересчур много. Наверное, их количество соизмеримо количеству родинок. Он ненавидит себя за каждый из них.
Но какой теперь в этом смысл?
***
Стайлз отплевывается, рвет под собой землю, отползая назад, пока клыкастый оборотень тащит его за голень к себе. Никто ему не поможет. Члены Стаи слишком заняты спасением собственных жизней. Кому есть дело до Стайлза?
Он проклинает себя от души, лязгая мыском кеда оборотню по челюсти. Какого черта тебе не сиделось дома? Какого черта приперся сюда? С твоей биты и сарказма тут никакого толку.
Ответ прост — потому что здесь Дерек.
Не Скотт, не Лидия.
Дерек-отдаюсь-на-милость-крепких-рук. Дерек, которому он даром не сдался.
Его хватают за шиворот и тащат. Кожа шеи вспыхивает огнем.
— Святое дерьмо! — вопит Стайлз, проезжаясь подошвой по клыкам оборотня в очередной раз и впиваясь ногтями в лапу, схватившую его за ворот толстовки, врезавшийся в горло.
Будет драться до последнего. У него тоже зубы и ногти есть. Жаль, что биту сломал пополам о рожу одного мудозвона-оборотня. Руку выкручивают, а его самого рывком поднимают, обнимая поперек груди. Стайлз узнает запах, он обволакивает слизистую носоглотки. Спина на мгновение прижимается к твердому животу. А затем его отпихивают, прячут за себя. Ему остается смотреть на затылок Дерека.
Дерека, которому он даром не сдался.
Дерека, который одним взмахом когтистой лапы перерезает оборотню, который чуть было не сожрал Стайлза, шею.
Стайлз задыхается ударами собственного сердца, пока ладонь Хейла стискивает его запястье.
***
Улыбка на губах пацана творит с ним что-то неладное. Что-то очень нехорошее.
Она обезоруживает и делает слабым.
Дерек ненавидит это чувство. Ненавидит то, как за ребрами все сворачивается в морской узел.
Он думает, что Стайлз — чертова болячка, непобедимый вирус. Мир уничтожит не зомби-апокалипсис. Мир уничтожит улыбка нескладного пацана.
Стайлз опять мельтешит, лезет на рожон и выбешивает. Раздражает до зубовного скрежета, до сжатых в кулаки пальцев.
Он раздражает как никто другой.
Дерек смотрит на затянувшийся шрам на его затылке и хочет провести по нему пальцами, почувствовать неровность кожи и прикоснуться губами и языком, слизывая солоноватый вкус.
Он ненавидит подобные мысли.
Когда Стайлз ухмыляется ему, дергая бровями, Дерек хочет проломить его рожей какую-нибудь стену.
Когда Стайлз спасает ему жизнь, похлопывая по плечу на немую благодарность, Дерек хочет зализать каждый причиненный им шрам.
***
Так бывает.
Да, это все еще твои глаза, это все еще твои мысли, все еще твое тело.
Но они уже не подчиняются полностью тебе.
Ты просто смотришь на другого так, как не смотришь на всех остальных.
Ты думаешь о нем, слишком много думаешь, чтобы это считалось нормальным.
И ты нуждаешься в нём. Терпеть за это не можешь себя, его, но это так.
Словно ты стоишь на краю пропасти, вглядываешься в бездну, от давящей тишины закладывает уши. А он единственный, кто может как столкнуть тебя, так и одернуть обратно.
Дерек почему-то не толкает.
Дерек, которому ты даром не сдался, одергивает.
Ведь ты упрямый сукин сын. Упрямей всех, кто встречался на его пути.
***
Стайлз — его чертова болячка, непобедимый вирус. Сепсис.
Он повсюду. Куда не повернись. Под кожей, в крови, в коре мозга, в кислороде.
Раздражающий нескладный мальчишка.
Когда его стало так много — Дерек проморгал. Возможно, не хотел замечать, как пацан оказывался все ближе и ближе, пробирался все глубже и глубже. Сердце бьется в грудной клетке сильно и больно, если мальчишка рядом.
Дерек, умный, взрослый Дерек упускает момент. Его броня, его щит отправляются на металлолом. И ему немного страшно. Насколько вообще может быть страшно грозному, большому волку.
***
— Волки милосердны к людям?
— Только к тем, которые их раздражают.
Улыбка Стайлза — вот погибель этого мира.
— И как сильно я тебя раздражаю?
Дерек хочет исцелить каждый его шрам.
— Сильно, Стайлз. Сильно.
Хищнику порой больше всего на свете нужен слабый человек.
