убежище

Зудит. Его шею не закрывает марля, и нельзя поводить ею по нужному месту, но все еще чешется. Ему объяснили, это потому, что начинает заживать. Чесать нельзя, иначе рана откроется снова и повысится риск занесения инфекции. Будет плохо. Но рука все равно скользит по отекшей коже и темным швам, останавливаясь под самым подбородком. Как приятно было бы впиться в него ногтями, ощутить вспышку боли, перебивающую ощущение того, что под кожей будто кто-то ползает. Крылья его носа поджимаются — новая волна зуда проходится по ней. Но ведь от одного движения ногтями ничего не случится? — Не чеши, — раздается позади холодно и несколько грубо. Это Уолтер. Его взгляд обращен на дорогу, но откуда-то он знает о намерениях Расселла. Непонятно, просто ли он его заметил или Уолтер подсознательно чувствует все, что происходит в машине. Расселл безмолвно опускает руку. Он сидит на пассажирском месте в автомобиле Уолтера; чужие руки покоятся на руле. Целую вечность он уже не катался в машине. До всего произошедшего он имел привычку бродить по городу, как бездомный кот. Только Юми довозила его до участка, когда ловила поздно ночью. Но это совсем другое. Расселл выглядывает из окна. Вместо того, чтобы проехать мимо убогих потрепанных многоэтажек, освещенных тускнеющими фонарями, Уолтер сворачивает в более уютный район города. Сейчас только полдень, и Расселлу хорошо видно, какие здесь чистые дома. Никогда до этого он здесь не был. Здания ему не знакомы. Уолтер не смеется, не улыбается, не ерошит волосы Расселла, быстро фокусируясь на дороге, частенько постукивая пальцами. Его автомобиль не пахнет корицей и сахарной пудрой, только — как-то неприятно — лимонным освежителем воздуха на зеркале заднего вида. Из радио не доносится музыка, которой можно было бы подпеть. Тишину между ними заполняет только мерное гудение двигателя. Расселл вздыхает и откидывает голову на сидение, раздумывая, сможет ли поспать до прибытия. Хотя все и без того похоже на сон. Наверное, если он сейчас уснет, то снова проснется на больничной койке. Не повезло. Двигатель затихает, стоит ему только закрыть глаза — приходится открыть их снова. — Мы на месте, — двери открываются, перед взглядом — такое же чистое и незнакомое здание. — Можешь отдохнуть, когда зайдем. Если ты устал. — Хорошо, — он все еще удивляется тому, как охрип его голос. Проваленные попытки оставили после себя только изодранное горло. Повезло, что не порвал голосовые связки, — так говорил врач. Впрочем, учитывая, как мало он говорит, ничего бы не изменилось. Дом выглядит для него угрожающе, и внутренности сжимаются. Уолтер ждет его. Дрожащей рукой он открывает дверь автомобиля. — Квартира у Уолтера чистая. Здесь на полу не лежат пивные бутылки и нет пятен. Здесь не разбросаны порванные газеты и просроченные счета. Здесь не пахнет потом, и сексом, и алкоголем, и не слышно непристойных звуков. В квартире царит едва уловимый аромат кофе и дезинфицирующего средства — того, что Расселл никогда не ассоциировал с местом, которое мог назвать домом. Он снова вспоминает о больнице. Но это не значит, что здесь — как дома. Место слишком стерильно и, наверное, еще более пусто, чем то, где он жил четырнадцать лет. Мебель, которую он видит, совсем неярких цветов — да и кажется нетронутой. Словно Уолтер здесь не живет. Прежде, чем он успевает сформулировать свое мнение об этом доме, Уолтер слабо подталкивает его со спины в коридор, смотря скептично. Что ж, лицо Уолтера всегда так выглядит, так что Расселл даже не обращает внимания. Его заводят внутрь; закрывается дверь. Щелчок замка возвращает его в жестокую реальность. Он теперь здесь заточен. Сердце ухает куда-то в ноги. Мысль о том, чтобы жить с исследователем, казалась очень далекой, пока ему не пришлось действительно с ней столкнуться. Это казалось единственным выходом из ситуации. Тетя отказалась его забрать, что, впрочем, не стало большим сюрпризом. Несмотря на все те деньги, что компенсацией получила от Дримсэнда, она не желала, чтобы в ее доме жил убийца. Это даже хорошо. Он не то чтобы очень любил эту тетю. Криминальное прошлое послужило причиной проблем с жильем вообще. Выбора больше не оставалось — если только снова не попытаться покончить с собой. Вовлеченный в его реабилитационную программу Дримсэнд оказал помощь. Участие Уолтера в самом сновидении сыграло в его пользу. Парочка опросов, куча документов на опекунство — и дело в шляпе. Но, пользуясь добротой Уолтера, какой бы скупой она ни была, Расселл чувствует вину. Изо всех сил он пытался подавить это в себе, но тщетно. Сковавшие его цепи врезаются в грудь больнее от одной только мысли. Не слишком ли еще поздно убежать? Ему не место здесь, в этой квартире. Ему даже не место за пределами больницы. (Если честно, даже больше подходит что-то типа морга. Куда предпочтительнее, но разве ему суждено получать желаемое.) Он должен быть счастлив? Думая о том, чтобы провести здесь всю жизнь, он приходит к мысли, что не заслуживает этого. Тошнота подкатывает к горлу, стоит только вспомнить о случившемся недели назад. Он заслуживает лишь покаяния. Если они не могли жить свободно, почему ему позволено? В этом нет никакого смысла. Мальчик отрывается от своих мыслей, когда Уолтер проходит вперед. Борясь с желанием просто уйти, Расселл несмело идет за ним. Огибая стойку, Уолтер проходит в маленькую кухню и, когда Расселл подходит, открывает холодильник. — Хочешь пить? Расселл мотает головой. Даже просто находясь здесь, он чувствует, что навязывается. Впрочем, Уолтер не сдается так просто; его взгляд как никогда тверд. — Ты с утра капли в рот не брал. Я был с тобой все время, — его внимание переключается на содержимое холодильника. — Вода, апельсиновый сок, молоко? Шампанское, если хочешь. Иногда Расселлу хочется, чтобы Уолтер не был столь наблюдателен. Он не упускает возможности сесть за небольшой обеденный столик, у которого всего два стула. У Расселла складывается впечатление, что хозяин дома не слишком-то часто приглашает к себе гостей. Уолтер ставит перед ним чашку и садится напротив. Держит в руке бокал шампанского, из которого делает глоток. Расселл берет чашку обеими руками, следуя его примеру. Его беспокоит нависшая над ними тишина, пока Уолтер не вздыхает, заставляя Расселла поставить чашку обратно. — Ну, что ж, как твой опекун я хотел бы установить несколько основных правил. Я не стану многого требовать: меня здесь часто не будет. Но я полагаю, ты сможешь о себе позаботиться. Расселла столь внезапное предложение не смущает. Уолтер — рациональный человек, он не тратит время на пустые разговоры. И Расселлу от этого даже легче. Он хотя бы знает, чего от него хотят. Это делает Уолтера честнее остальных взрослых. Поэтому Расселл слушает, переваривая у себя в голове весь этот список советов и предостережений. — Если нужно будет поговорить, просто позвони мне на рабочий телефон. Давай продиктую номер. Обычно подобные правила ассоциируются у него с учителями. А они просто белый шум. Но он честно пытается запомнить: меньшее, что может сделать. Слушая убаюкивающий своей монотонностью голос Уолтера, он вспоминает разговор, послуживший всему этому причиной. Жизнь в госпитале протекала мучительно медленно, но посетители из Дримсэнда помогали коротать время. Когда их не было, он мог только наблюдать за открывшимся перед ним миром. После новостей о его опеке лечить стали усерднее. Он пытался не думать о том, какое мрачное будущее его ожидало, хотя эти мысли пропитывали каждый его удушливый вздох. Когда Уолтер предложил с ним жить, Расселл сказал, что он не похож на того, кто любит возиться с детьми. Исследователь согласился, но отметил, что Расселл не ведет себя, как ребенок. Зачем ему, даже теоретически, делать это? На вопрос отвечал осторожно: — Тебе подарили второй шанс, Расселл. Ты можешь воспользоваться им, как угодно, но я не хотел бы, чтобы ты потратил его впустую, — Расселлу это казалось странным. Никого никогда не заботило его будущее. — Я хочу помочь. Надеюсь, можно. В тот момент он позволил себе, пусть и на мгновение, поверить его словам. — Что-то не так? — теперь-опекун потягивает из своего бокала. — Все нормально, — жаловаться было бы неблагодарно с его стороны, даже если он ничего и не просил. Не хочется усугублять это чувство вины. — Хорошо. Если что-то понадобится или захочешь спросить, не стесняйся. Расселл встречается с ним взглядом, его лицо не выражает эмоций. — Ты не боишься, что я и тебя убью? Он знает, что этот вопрос, больше похожий на угрозу, звучит дико, но не может удержаться. Просто избавься от меня, ты не должен утруждать себя. В конце концов тебе тоже будет больно, потому что я не умею иначе. Поглотившая комнату тишина дает тяжелому страху обосноваться в низу живота Расселла. Он ведь прав? Что Уолтер и не думал об этом. Все словно забыли, что, несмотря на свой возраст, Расселл сотворил ужасное. Уолтер рано или поздно пожалеет. Точно. Его губ касается сдержанная кривоватая улыбка. — Если бы я думал, что ты убьешь меня, пустил бы в свою машину и, тем более, домой? Расселл ничего не отвечает. Внутреннее напряжение совсем немного ослабевает, плечи расслабляются, хоть он и не подозревал, что сжимал их. Исследователь поднимает свой бокал с шампанским, протягивая его Расселлу. — Тогда выпьем. — За что? — Ты ведь здесь. Поздравляю, Расселл. Уолтер терпеливо ждет. Расселл подносит свою кружку к бокалу, и они чокаются. Не особо походит на торжество... но он не чувствует неприязни.