Пожелай мне удачи, папочка

— Вследствие образования бивалентов к полюсам клетки расходятся не однохроматидные, а двухроматидные хромосомы, — кажется, уже в сотый раз перечитываю одну и ту же строчку, чтобы наверняка впечатать в память необходимую информацию для экзамена. Никогда не мог похвастаться отличным знанием биологии. Оттягивал подготовку к важной работе до самого последнего рокового момента, и вот я проснулся в шесть утра с целью вдолбить себе хоть что-то для получения более-менее приличной оценки. Для меня не проблема проснуться рано утром. Меня напрягает окружающая обстановка. Зачем же столь безбожно издеваться над школьниками, намеренно загоняя их, будто диких животных, в клетку стресса? Мне вполне достаточно личных проблем душевного мира. Но меня специально обременяют дополнительными страданиями. Почему нельзя максимально облегчить жизнь подросткам? Не заставлять учить предметы, которые они не хотят. Довольно банально. Но в этом же на самом деле нет ничего сложного. Зато миллионы молодых людей наконец станут свободнее, получив возможность заниматься любимым делом. — В результате число хромосом уменьшается в два раза… Стук в дверь. Я мгновенно прикрываю учебник, в лихорадочном волнении откидываясь на спинку стула. Горло сдавливает железным обручем. Руки начинают дрожать. Ведь я догадываюсь, кто же находится за дверью. — Исак, ты почему так рано проснулся? — доносится приятный хриплый голос отца, который у него обычно бывает по утрам. Я тут же притворяюсь в активной занятости к подготовке написания сегодняшней биологии. Папа приносит поднос с завтраком, аккуратно кладёт его на рабочий стол, затем закрывает за собой дверь комнаты. Сердцебиение внезапно начинает учащаться. Я не понимаю, почему со мной происходят такие внутренние изменения. Это просто папа. — Я же тебе говорил: не стоит перенапрягать мозг большим количеством информации. Перед экзаменом обязательно нужно сделать перерыв, — он отодвигает все учебные материалы на край стола и обращает внимание на содержимое подноса. — Тебе необходимо зарядиться энергией. Поешь немного. Я покорно беру из рук отца бутерброд, обращая внимание на состав. Папа знает, что я не очень люблю овощи. Ничего лишнего: только поджаренный тост, ветчина и плавленный сыр. — Спасибо, — бормочу я, наслаждаясь привычным вкусом. Я никогда не был привередлив к еде. Мне достаточно простой пищи для получения энергии. — Сегодня биология? — спрашивает отец, внимательно читая названия моих пособий. — И какова структура экзамена? — его лицо преображается в тщетной попытке показать подобие любопытства. Хотя папа действительно переживает за мои успехи в учёбе, однако я сомневаюсь, что взрослому мужчине станет по-настоящему интересно слушать подробности предстоящей школьной работы. Уверен, его беспокоит нечто другое. Он попросту пытается подвести меня к своей теме. Или же… — Первая часть состоит из теста. Затем предлагается решить ряд задач. Ничего необычного. — Разве в биологии есть задачи? Это же не математика, — и вновь отец безрезультатно рисует эмоцию заинтересованности. Я принимаю правила игры: в сонном бессилии превращаю свою апатию в азарт энтузиазма, дабы намекнуть папе, что биология не так проста, как ему могло казаться ранее. — Да, например, задачи по цитологии и генетике. Но подобное заявление не производит на него никакого впечатления. Я решаю забыть о его пребывании в комнате и продолжить «усердную» подготовку. — Волнуешься перед экзаменом? — взгляд морских глаз усердно пытает меня. Нет ничего странного в поведении моего отца… нет ничего странного. Но почему же папа смотрит на меня так, словно… нет, моя фантазия воспалена глупыми иллюзиями. Чего же я хочу от него? Его горячее дыхание болезненно обжигает электрическими волнами. — Тебе просто нужно отдохнуть. Интимный шёпот разбивает тишину тяжёлым молотком, заставляя насторожить слух; каждый миллиметр кожи ощущает страсть, которая только-только начинает загораться холодно-синем огнём. И известно, что это в очень скором времени перерастёт в кроваво-солнечное пламя, горящее похотью и жестокостью, сопровождающейся эгоистичным желанием. Я этого хотел. Но я ли этого боялся? Я прикасаюсь в ответ осторожно, несмело. В его глазах загорается пожар, который, как бы странно это не казалось, вот-вот победит непокорное море, чьи волны совсем недавно нежно вальсировали, зазывая в свои подводные глубины. Вернее, уже давно одержал победу. Море в огне. Папа наклоняется так невозможно близко, что кажется, будто бы кислород, такой необходимый особенно в этот момент, поглощён полностью. Он пытается завоевать довольно стойкую крепость. Ни к чему прилагать усилия: всё случится по его сценарию. И останутся одни лишь развалины от некогда бывшего мощного сооружения. Наши губы соприкасаются, но ещё не сливаются в поцелуй. Поистине великолепен… Воплощение идеального героя. Скулы ярко очерчены — нет ничего схожего с детской припухлостью щёк. В глазах читается уверенность, сосредоточенность. Именно сейчас заметнее всего становится сходство с Покорителем Европы. Он — мой завоеватель, мой Наполеон. А я — всего лишь жертва. Всегда ли я подчиняюсь? Вероятнее всего. Ему нет нужды искать в себе смелость: он — самое реальное отражение успеха и славы. Подобные люди всегда обречены на победу. Однако тогда поражение обжигает больнее огня. И как истинный победитель, отец приподнимает меня таким образом, дабы я смог оказаться на его коленях. Теперь же я занимаю позицию возвышения. Но свидетельствует ли данный факт о моём настоящем выигрыше? Абсолютно нет. Это игра Победителя и Побеждённого. Завоевателя и Раба. Роли давно ясны. Меня лишь намеренно дразнят мнимой возможностью занять более высокое положение. Я смотрю на папу сверху вниз, пристально пытая его пронзительным взглядом. Наконец мы отказываемся от неизвестности: губы сливаются в бешеном танце страсти. Что нами движет сейчас… коварная похоть. Языки безжалостно касаются друг друга, выполняя отчаянные круговые движения. — Чего ты хочешь? Чего я хочу? Так смотри же моё представление… Он столь откровенно и без капли страха прижимает меня к себе ещё ближе, большим пальцем лаская адамово яблоко. Завоеватель… и он исследует моё тело, внимательно рассматривая каждую область. Выиграет ли он? Сомнений нет. Решаюсь на исполнение отведённой роли: в ответ будто бы небрежно и совершенно не намеренно я награждаю Победителя медалью мелодии стона. Отец явно доволен неожиданным подарком. Возбуждение достигает апогея у обоих: я чувствую напряжённую плоть моего правителя. Конечно, мне не одержать полную победу. Но на этом этапе мне явно удалось возвыситься. Я доволен достижением. Я неоднократно рисовал на извращённых просторах фантазии картины желанной близости. Я раздвигал бёдра в готовности принять воображаемое инородное тело. Я растягивал себя, представляя, будто это он. Головка наливалась кровью — капли смазки стекали по моей руке. Дурманящий аромат… Пара манипуляций — и я проваливаюсь в самую тёмную пропасть разврата, истекая половодьем истомы. Мне всегда мало. И даже сейчас я капризен. Осознавая ценность происходящих моментов, я пытаюсь вцепиться в них, расцарапать горло наслаждения до крови, дабы навсегда запечатлеть прекрасные отрывки. Возможно ли было когда-нибудь посметь допустить мысль о душевном и физическом слиянии с человеком, с которым раньше взаимодействовал на самом примитивном уровне, вовсе не ожидая от него раскрытия никаких сокровенных тайн? Я даже не догадывался, что он мог бы оказаться гораздо интереснее той сущности, что являлась образом моего представления об отце. Родители должны быть близки с детьми, не так ли? Но есть граница. О чём же я говорю? Ведь он — Завоеватель. Ему всё дозволено. Ибо я его Раб. Жалкий и ничтожный. И даже не стоит пытаться удержать эту иллюзию высоты, дарованную мне лишь временно. Я знаю: он получает удовольствие от точного распределения ролей. Ошибки нет. Моё лицо искажается нетерпением в ожидании скорейшего экстаза. Что же, я дал ему то, чего он так страстно желал. Теперь же пускай отец позволит мне получить желаемое. К тому же… — Замечаешь ли ты низость моего положения? Я жалок. И ничтожен, подобно животному, — реплика не успевает слететь с уст полностью: он вновь проникает языком ко мне в рот. Слюнные жидкости перемешиваются в порыве томления. Мне не терпится. А он же покорно выжидает. Вот только не могу понять: чего же он ждёт? — Разве мы не можем быть наравне? — Завоеватель поднимает меня, позволяя мне нависать над ним. Руками я крепко обхватываю его шею, имея возможность прикоснуться к драгоценному ожерелью ключиц. Да, да, я жалок. И я не могу определить его намерений. Он же не всерьёз? — Мне кажется, всё предельно ясно. У каждого своя роль. Тебе досталась самая лучшая, — в тщетной попытке угадать мысли отца я пытаюсь не смотреть на его прекрасные черты лица, чтобы скрыть истекающее вожделение. Оно охватило меня полностью. Я вскоре начну таять от этой жестокой неизвестности. Хочет ли Победитель получить более ценную награду? Хочет ли он меня? — Я не против подчиниться. Просто заставь меня повиноваться, — отец добивается цели: по мере сближения наших тел я окончательно теряю контроль, издавая глухие стоны. Но не слишком ли мелкая цель? — Папочка, в этом нет необходимости, — соблазнительным шёпотом я обжигаю его слуховой канал. Маленькая победа. Он без единого намёка на стыд протяжно стонет, показывая мне своё желание достичь разрядки блаженства. Его член, уже давно твёрдый, сочится струями смазки. Одно слово — а как же оно на него подействовало… Остаётся лишь избавиться от преграды одежды. — Папочка… Внезапно происходит превращение: Победитель тут же становится диким хищником, стремящимся удовлетворить самую низкую прихоть. В похотливой жажде получить удовольствие многие забывают возможные роли. Люди не заботятся о сохранении своего положения — их волнует лишь долгожданное получение эйфории. Контроль теряется в экстазе. И они… словно животные. Как опасно. Мне же выгодно: Завоеватель совершенно забыл о том, что я обычный Раб. Но он теряет былое величие. А так ли важны роли, если наконец получаешь желаемое? Уже всё равно. Он пытается растянуть моё отверстие, предварительно смоченными слюнной жидкостью пальцами входя в меня. Отец не торопится. Проникая с каждым разом всё в более податливую плоть, Победитель добавляет фаланги. — Исак, потерпи немного, — отец заменяет пальцы на фаллос, сначала вставляя головку, затем медленно продвигая всю длину. Боль усиливается на одно несчастное мгновение, но лишь за тем, чтобы впоследствии превратиться в удовольствие. Завоеватель задевает заветную точку — темп постепенно нарастает, и мы уже парим в полёте неги. Как легко и безбожно портятся прекрасные моменты. Из-за дверей доносится громкий голос матери. Всё заканчивается без труда. Так же, как и начиналось. Остаётся лишь подчиниться внешним обстоятельствам. Отец нехотя отстраняется от меня. Уголки его губ растягиваются в коварной ухмылке: — Мне пора. Я останавливаю его касанием руки и умоляюще шепчу: — Папочка, пожелай мне удачи, — столь нагло, непозволительно пользуюсь волшебным словом, что действует на него мгновенно. Он поддаётся мне навстречу и нежно обнимает меня: — Удачи. Колени подкашиваются — я растворяюсь в блаженных объятиях. Но всё быстротечно. Не может удовольствие длиться слишком долго. В этом и заключается его прелесть.