***
Запах ментола и сигарет прорезал утро. Влажный воздух прилипал к коже, а холодный кислород больно царапал стенки горла. Это, определённо, было лучшее утро за много дней. В доме никого не было. От Мэйбл уже почти не пахло хлоркой и лекарствами, только цветными гелевыми фруктовыми ручками и немного – морфином. Вдруг по спине будто провели ножом. Девушка изогнулась, но не издала ни звука, лишь наморщив лицо. К такому, как ни странно, привыкаешь. Капельница немного пошатнулась от резкого движения, но тощая рука поправила её. Послышался глубокий вздох и скрип старой блестящей кровати. Сколько лет этим стразам? Года три-четыре, наверно. С тех пор мебель совсем не изменилась, лишь немного потемнела древесина. Щелчёк зажигалки и маленький огонёк вернули это место в реальность. Тонкая сигарета загорелась, потянувшись пушистой струйкой дыма в воздух. Терпкая ядовитая затяжка помогла миниатюрной фигурке на кровати расслабить мышцы и вытряхнуть все мысли из головы. Вредно, но не вреднее капельницы с наркотиками. Доза в маленькой палочке против дозы в пол-литровом мешке. Она выбрала меньшее из двух зол. После четырёх глубоких вдохов сигарета кончилась. Мэйбл с трудом встала с кровати и открыла окно, выбросив окурок и пепел. Нужно замести следы, пока брат не пришёл. Он давно всё знал, но всё равно пытался вразумить её: «Жизнь уже посадила тебе рак в спину, хочешь, чтобы он был еще и в легких?». Жестоко, но справедливо. Девушка и сама всё прекрасно понимала, но не могла остановиться. Живём ведь один раз, и для неё этот раз скоро закончится. Потому она просто старалась не делать этого на глазах у брата. А за окном сияло лето. За окном царило солнце и жизнь. Видимо поэтому там не было её. Было просто страшно выходить и показываться. Люди эгоистичны, алчны и злы, им не до чужих проблем. Тем более безволосую голову и тело, похожее на мумию, было так трудно поднимать. Стремление жить и бороться угасало с каждым днём. Его топтали все: кто-то глупыми насмешками, кто-то замечаниями, что не нужно унывать. А больше всего своей жалостью. Жалостью нельзя помочь, можно ткнуть человека в его беспомощность и бесполезность. Но станет ли от этого легче? Ей оставалось лишь думать о том, что её больше не ждёт. Ничего более. Ни поступление в университет на факультет анимации. Ни татуировка с изображением всех персонажей её мультфильма. Ни первый свитер для любимого. Все закончилось, даже не начавшись. Всё. Пустота.Ни-че-го.
Она привыкла видеть во всём хорошее. Вот и теперь задалась вопросом: быть может, это к лучшему? Ей ведь не придётся испытывать всей мерзости жизни. За 17 лет ей столько раз разбивали сердце, били в уязвимые точки. Когда Диппер собирался остаться в Гравити Фолз навсегда, когда Русалдо должен был покинуть её, когда Стэн и брат наперебой что-то кричали про эту чёртову кнопку и портал. Хотя, ничего из этого не передать словами, слишком больно. Как будто хп персонажа полностью закончились, и ты видишь, как он превращается в пыль. Ты сам и есть ходячая пыль. В голове бился один вопрос: сдаться сейчас или бороться за неведомое завтра? Что её ждёт за пределами отметки 00:00 ? Готова ли она существовать дальше, добиваясь лишних минут жизни? Капельница вновь пошатнулась и на этот раз упала, разлив под собой прозрачный наркотик. Пол набухнет и вздуется, прадядя снова будет ворчать. И снова не закричит. Это выставляет Мэйбл ещё более жалкой. Надо вытереть сразу. Взгляд девушки устремился в чулан, где стояла старая швабра. Чем-то они даже похожи: обе тонкие и беспомощные, без других не имеют смысла в мире. Обеим осталось недолго. Меньше, чем недолго. В чулане валялись кучи ненужного хлама, его не разбирали, казалось, десятилетиями. Там нашлись бы сомнительные детективы, так любимые Диппером, коробки с кассетами пластилиновых мультфильмов про "Сильнокулеса", старые перегоревшие лампочки, которые дядя забывал выбросить. А под потолком – петля, её давным-давно повесил Стэн. «На всякий случай», – как он любил говорить. Времени до прихода родных практически не оставалось. Скоро вернется Диппер, как всегда с папкой белых медицинских листов: справки, диагнозы, туманные предположения, высказанные кривым и совершенно неразборчивым почерком лечащего врача. Ее все эти бумаги чертовски раздражали, но брат, кажется, находил в них какое-то утешение, перечитывая изо дня в день, как мантру. Стэн скользнет в комнату невидящим взглядом и, убедившись, что все по-прежнему, уйдет к себе. Дядя не был фанатом посиделок у кровати больного, остро ощущая свою беспомощность в сложившейся ситуации. Мэйбл не могла винить его за это. Он поступал мудрее всех. Веры в чудесное выздоровление уже давно ни у кого не осталось. И вопрос, наконец, должен быть решен. Можно ли дальше так существовать? Нужно ли это хоть кому-нибудь, кроме нее? Да и нужно ли это ей? Продолжить жизнь или позволить себе выбрать роскошь смерти? Она не знала. Она не знала ничего, что было после иглы под кожу. Пусть капельница лежит на полу, умирая и истекая последними каплями жидкости, игла всё ещё находилась в предплечье. Она не давала выбрать: решаться ли на жизнь? Игла не давала понять. Игла не давала забыть про полное отсутствие времени на раздумья. И это было невыносимо. Мэйбл робко встала и шатающимися, но уверенными шагами направилась к чулану. Отекшие ноги не слушались, руки висели будто плети, а глаза утратили былой огонёк. Всё это за ничтожные месяцы. Сколько бы она не прятала лекарства по шкафам, сколько бы не пыталась не дать некогда яркой комнате стать похожей на больничную палату, обмануть собственное тело и разум не получалось. Смертельная болезнь с каждым днем забирала жизненные силы. Морфий ещё действовал, боль в позвоночнике была не такой мучительной, как в худшие из дней, когда она просто не могла уснуть, коротая ночи напролет с тупым ноющим чувством во всем теле. Кое-как она добрела до распахнутой двери чулана. Ноги подкашивались, и лишь схватившись рукой за косяк, она спасла себя от падения на мокрый пол. Такой заманчивой в этот момент показалась идея забраться на находящийся здесь же табурет и покончить со всем этим раз и навсегда. Неприятно, безусловно. Хотя выглядела она сейчас, по правде говоря, немногим лучше тех самоубийц, которые нашли утешение в петле. Разве нет у нее права самой назначить дату? Какая разница, на какое число придутся слезы немногочисленных родственников, которые и так уже смирились с утратой? Похоронили ее еще в день объявления диагноза. В таком случае, терять-то нечего, да? Немного потоптавшись на месте и поборов очередной приступ головокружения, девушка крепко схватилась рукой за древко швабры и подняла глаза к потолку: – Прости, подруга. Не сегодня... Дверь за ней захлопнулась, закрывая от обитательницы по-прежнему яркой комнаты вид свисающей с потолка веревки. Мэйбл улыбалась, отрывистыми движениями вытирая мокрый пол. Это слишком легко. Это слишком скучно. Она любит азартные игры, и прямо сейчас играет в одну. Называется "ящик". Сотни дней до этого Мэйбл выигрывала, совершенно случайно выигрывала. А потом один раз случайно проиграет. Но до этого ещё далеко, а пока... Она будет жить.