Я росла счастливым цыпленком. Моя мама — Бетти — была уважаемой курицей, которая пользовалась авторитетом у всех. Она всегда отличалась своим необычным мышлением, забавными историями, немудреными советами и красотой… Её чёрное оперение красиво блестело на солнце, глаза горели янтарным цветом и белые пятна на левом крыле придавали загадочность, таинственность. Меня тянуло к ней подсознательно, инстинктивно. Я любила её всем сердцем.
Мой отец умер, как отшучивался золотой петух «пошёл на холодец». Я не понимала его слов, а когда спрашивала у мамы, то она лишь отмахивалась крылом, приговаривая, что враки всё это. Зато приёмным отцом для всех остальных цыплят стал — Сора. Его же окрас был более яркий: алый гребень, разноцветный хвост, тёмная красно-оранжевая грудка. Дядюшка всегда отличался мудрыми изречениями, легкостью подъема до зари и певчим голосом. Он был хорош собой, поэтому и стал главным.
Ночью, когда все находились под брюшком матери, я не могла уснуть. Мне было интересно, почему хозяин совсем другой, непохожий на нас. Почему мы не летаем, как те птицы, что называют себя ласточками и воробьями? Куда пропадают несколько раз в год курицы? И что обозначает слово «смерть»? Мои волнения почувствовала мама и, прижав к себе посильнее, заботливо прошептала:
— Когда-нибудь нас всех убьет хозяин, — я удивленно посмотрела на неё, не понимая такого спокойствия. — Это нормально, таков круговорот жизни: кто-то умирает, а кто-то рождается. — Бетти оглянулась, а после продолжила: — Но теперь нужно ложиться спать.
Я кивнула, удобно устраиваясь под боком.
Следующим утром взглядом меня встретил хозяин, который с грустным выдохом смотрел на что-то чёрное в руках. Его глаза мне запомнились хорошо, они были цвета неба во время солнечного дня. Как оказалось после, причиной его подавленного взгляда была моя мама.
— Ночью к нам пробралась крыса, — оповестила одна из курочек, как только человек ушел. — Она старалась выкрасть цыплят, но главной преградой оказалась белокрылая, которая не слезала со своих до самого конца. Крыса не отчаялась и решила отведать её, раз до птенцов не добраться. Бетти была в отчаянном положении, — продолжала меж тем рассказчица, гордо восседая, словно речь идет о её подвигах, — если встанет, чтобы отбиться, то потеряет детей. Если останется сидеть, то сама же попрощается с жиз…
— Раз ты так подробно обо всем знаешь, — вдруг встрял Сора, недовольно озираясь на неё, — то получается являлась наблюдателем. Почему же, Ряба, ты ей не помогла?
— Не моё это дело! — закудахтала курица. — Сама бы под удар попала! Так ещё бы и своих цыплят под угрозу поставила!
Остальные громко кудахтали, приговаривая, что дядюшка настолько глуп, что не понимает очевидных вещей. Он ушел к себе, лишь обреченно кивая, поражаясь нашим обществом. Я его понимала. Все после этого начали считать его глупцом, я же — ещё более мудрым человеком, поэтому часто подсаживалась к нему. Сора любил рассказывать про историю народа хозяина, он считал это захватывающим. Великие полководцы вдохновляли его на прекрасное. Мне, как цыпленку, не всегда было понятно о чём он, но я продолжала внимательно слушать, запоминая каждую деталь. Когда я немного подросла, то он рассказал мне о таком трепетном чувстве, как любовь. Рассказывал про жену хозяина, про моих родителей. Их давно уже не было, но он смотрел на меня и улыбался. Так по-доброму. Прямо как мама.
Чем чаще мне рассказывали о любви, тем чаще я мечтала о ней. В последние дни хозяин начал чаще заходить к нам. Сора рассказывал, что дети человека выросли и теперь ему одиноко. Голубоглазый брал нас на руки и поглаживал по гребешку, разговаривая на своем. Каждый день я старалась подойти, как можно ближе, чтобы меня погладили первой и желательно последней. Дядюшка весело кудахтал, наблюдая за моим поведением и говорил, что я окажусь глупой, если влюблюсь в хозяина.
В один день внутри меня что-то оборвалось. Мой хозяин убивал всех, кого пожелал нужным. Под его руку попал и Сора, который, видимо, ожидал такого исхода. Смирившийся со своей участью, он лишь бросил одинокий взгляд на меня и, даже не пытаясь вырваться, умер. Тогда я впервые почувствовала влажные капли на моих перьях без дождя. Это были слёзы, как когда-то рассказывал дядюшка. С тех пор мне было одиноко, и вечерами, смотря на небо, словно в те самые глаза, я вспоминала рассказы мамы, Соры.
Я оказалась глупой курицей, ведь чувствовала то самое трепетное чувство к такому человеку. Все после этого случая возненавидели человека, но продолжали клевать корм и пить воду, которую он приносил. Когда Ряба поднимала тему о том, какой у нас ужасный хозяин, я его защищала. Мне было неприятно, что последнего дорого мне создания унижают. С тех пор многие курицы смотрели на меня с осуждением, периодически выдергивая перья из крыльев. Петух не отличался особой гуманностью: он пытался заклевать меня до смерти. Постепенно мои трапезы начались отдельно от всех, питаться я начала остатками, которых было до ужаса мало.
Когда все уходили спать, приходилось сиротливо, сквозь усталость и желания поспать искать пропитание. Как-то раз это заметил человек. Увидев моё оперение, он ахнул. Мне же было стыдно, что человек, которого я полюбила видит меня… такой. Он недовольно цокал языком, поднимая меня с земли и прижимая к себе. Впервые моему взору предстал курятник человека, где повсюду было всё большое и деревянное, а иногда железное. Он усадил меня на что-то мягкое и объемное, отчего захотелось кудахтать от счастья, но я лишь тихо осматривала всё. Нельзя шуметь. Хозяин принес что-то большое и картонное, а после усадил меня внутрь. Чуть позже человек принес две круглые железяки — в одной из которой насыпано зерно, а во второй — вода.
После этого он меня оставил у себя. Иногда, позволял выйти из картонки и посмотреть с ним других людей, которые были на каком-то черном квадрате. Хозяин мог их менять, как и пейзажи. Тогда мне казалось, что он волшебник, который если полюбит, то обязательно превратит глупую курицу в человека. Он прижимал меня к груди, когда не мог уснуть и подолгу разговаривал о чём-то с улыбкой на лице. Человек садил меня к себе на голову, покрытую отчего-то жёлтым оперением, попутно что-то делая своими крыльями. Как я поняла после, неудавшихся цыплят в яйце — он кушал. Со временем оперение вернулось ко мне во всей красе: рыжее, словно солнце в том квадрате. Тогда хозяин с грустью в глазах, в очередной раз прижимая к своей груди, отнес в коробку. Утром я уже была в своем курятнике, но Рябы и золотого петуха не было, как и травли.
Мне всё чаще вспоминались слова мамы про круговорот жизни. И тогда каждая клеточка моего тела решила, что если мне всё равно грозит смерть, то сердцу позволено любить. Мне можно было мечтать о светлой жизни. В какой-то момент я убедила саму себя, что после смерти мы рождаемся заново, но в новом обличье. Это стало практически моей целью — переродиться в следующей жизни человеком, чтобы быть рядом с хозяином, но тот, видимо, верил во что-то своё. К нему всё чаще начали приходить люди, но все они были с большими глазами, раскрашенными клювами, длинным гребешками и слегка прикрыты какой-то тканью.
Я сидела возле дверцы, которую я терпеть не могла, ведь именно она отделяет меня от хозяина. С каждым днем он стал все меньше заходить к нам в курятник, тогда меня окутало волнение: вдруг он тоже познал смерть? К моему счастью, или сожалению, он показался спустя несколько ночей — его тряпки были разорваны, а в руках он нёс что-то из стекла с прозрачной жидкостью. На губах у него красовалась улыбка, но не такая как тогда, словно оскал какой-то. Тогда уже я впервые открыла новую сторону этого человека. Он кричал на что-то, кидался деревянными вещами, а после становился на коленки и, хватаясь за голову, смеялся.
На следующий день я его не видела. Стучалась по дверце, прыгала от одного деревянного бочонка к другому и не могла успокоиться, ведь сердце сжималось от боли и волнения. Курицы смеялись с меня, показывали крыльями и рассказывали всякие небылицы о наших с хозяином отношениях. Было обидно, но я держалась и не показывала свои чувства этим… реалистам?
Когда хозяин зашел в наш курятник, то нёс в руках новых двух курочек и одного петуха, который стал в итоге единственным самцом в нашем обществе. Пока другие радостно приветствовали новых особей, мой взгляд не отрывался от голубоглазого. Человек погладил меня по гребешку и улыбнулся, будто почувствовал мои переживания. Весь мир приобрел словно новые краски: всё казалось таким красивым, воздушным и светлым, что сложно было вернуться на землю. Тогда моё маленькое сердечко застучало быстрее и я поверила, что небезразлична ему. Хозяин кивнул в сторону новых птиц и что-то сказал на своём, словно давая «зеленый свет» на новые знакомства. Очередной раз заглянув в синеву, я медленно направилась к новым сородичам.
Петух, которому дали кличку Оскар, время от времени начал проявлять ко мне интерес. Правда, он не учел, что мне всё равно на его персону, и у меня уже есть предмет воздыхания. Когда хозяин заходил к нам в курятник, а петух крутился вокруг меня, то он почему-то понимающе улыбался, словно поддерживал его выбор. С одной стороны я не понимала этого выражения лица, но… когда он смотрит на тебя, словно на лучшую из кандидаток, просыпается гордость. Человек через время посадил меня в одну клетку с Оскаром, и это было, словно нож в спину.
Я плакала крупными, как мне казалось, слезами, когда это рыжее создание пыталось на меня залезть. Кудахтала громко вслед своему хозяину и с надеждой в глазах пыталась вернуть его обратно. Он словно услышал, но лишь обернулся, кивнул мне и ушёл в свой курятник. Оскар был мне неинтересен в тот момент, и его действия не имели никакого значения. Внутри меня стало пусто. Так резко и холодно.
Прошло время, постепенно я научилась защищаться от извращенного деспота, который был таким глупым и пустым внутри, что становилось даже жалко его. Хозяин вскоре прекратил мои терзания и усадил в клетку новую жертву. Может быть, он меня так пожалел? Но даже после такого я, как истинная глупая курочка, продолжала трепетно на него смотреть. Тогда, сидя в его руках, заглядывая в морской океан, я снова заплакала. Он вытирал соленые капли осторожно, еле касаясь, но такой теплой и заботливой рукой, что я простила ему абсолютно всё.
Если бы у меня спросили «в чём смысл нашего существования?», я бы не задумываясь ответила, что в любви к собственному хозяину.
Если бы у меня спросили «как это — любить человека?», я бы не задумываясь ответила, что больно.
Если бы у меня спросили «за что можно любить его?», я бы не задумываясь ответила, что он прекрасен: чудесные глаза, приятное жёлтое оперение, интересный образ жизни, кучу различных эмоции, жестов.
Если бы только спросили…
Тот день, что считался моим последним я запомню надолго, хотя помнить мне теперь особо ничего не нужно. Хозяин был сам не свой, кидал на меня короткие взгляды, закусывал клюв, ой, губу. Понимала, что раз наседкой не стать, то пойду, как когда-то давно сказал золотой петух «на холодец». Я вспоминала своё светлое детство, вспоминала своё удивительное оперение, курятник хозяина, цвет его глаз, улыбки родных, осуждение чужих и все слова главаря Соры и кудахтанья Рябы. Я была готова к этому. А если и не была, то про это никто уже не расскажет.
Одна из пожилых курочек посмотрела на меня и прошептала тихое:
— Как же ты напоминаешь Бетти, — я услышала это, отчего растянулась в улыбке. Мучительной улыбке.
Это звучало престижно, красиво. Так воздушно. Хозяин в очередной раз зашел в курятник уже со своим орудием, грустно смотря на меня и беря в руки другую курицу. Он отрубил ей голову при нас, вызывая панику, страх, ненависть. Почему-то именно в этот момент мне показалось, что всё это он делает специально, чтобы не было таких же глупых курочек, как я… чтобы ему не было так больно прощаться с нами. Но вдруг это лишь мой очередной мираж, над которым все так громко кудахтали?
Та самая пожилая серая курочка, тоже оказалась под ударом. Она вырывалась, убегала, не желала до последнего прощаться со своими детьми, которые были ещё совсем цыплятами, но хозяин был сильнее. Замах. Удар. Крик. Всё, казалось бы, начинает терять цвета, заставлять в очередной раз убедиться в его жестокости, но почему же сердце так предательски ноет?
Человек, чьи руки были полностью в крови, направился в сторону рыжей курочки. Она смотрела на него своими маленькими глазами, легонько дрожала, не боясь показывать свою слабость. Она смотрела на него преданно, как пёс после долгой встречи. Смотрела с такой любовью, как никто никогда не смотрел, даже жена. В этот момент он прочувствовал все её чувства, но поделать с собой ничего не смог. Уж лучше сейчас, чем позже. Потом будет сложнее с ней прощаться.
Она запрыгивает к нему на руки, доверительно прижимаясь к груди и думая лишь о том, что он погладит её. Как раньше. Дрожит то ли от страха, то ли от эмоций, переполняющих её сейчас. Мужчина выдыхает, поднимая руку, но после одергивает. Глупая курица и не более. Её голова покоится на месте казни, а рука предательски дрожит. Она судорожно прикрывает глаза, смотря на замах:
— Вспоминаю слова матери, которая, прикрывая меня своим телом, шептала, что в любом случае каждого ожидает такой исход. Была готова к этому, но знаешь… я всё равно люблю тебя, хозяин.
Она любила лишь его,
И горько плача вечерами,
Умывшись курьими слезами,
Страдала, жаждала того,
Что он придет за ней в сей час,
И вытрет слёзы с её глаз…
