Доброе утро, папочка!

— Мой сладенький мальчик хочет большего? — спрашивает Тони, и у Питера темнеет в глазах. Он никогда не думал, что однажды в его жизни что-то повернется вот так, именно этим извращенным боком, которого он даже представить не мог. Он помнит, как в свои пятнадцать, буквально залипая взглядом на красотку Лиз, говорил себе, что не извращенец, продолжая пялиться на нее. Теперь же что-то, кажется, сломалось. Теперь же он по-прежнему не считает себя извращенцем, но то, что делает с ним Тони, — это какой-то отдельный вид сексуальных практик, потому что Питера подкидывает от одного его тона или взгляда. Они шли к этому долго, потихоньку выстраивали свою дорогу из желтого кирпича в изумрудный город своих неправильных чувств, и на пути им попадалось многое: и Железный дровосек, которого удалось обезвредить, и недопонимание, и счастливый конец, выстраданный и выгрызенный из лап судьбы. И пусть жизнь сказку напоминает мало, все равно Питеру нравится. — Да, папочка, — отвечает он, кивает, подтверждая свои слова, и улыбается. Тони гладит его по голове и скользит ладонями под резинку пижамных штанов и ласково, едва ощутимо касается его возбужденного члена. Это утро началось с ленивых поцелуев и прикосновений, сонных и медленных, тягучих и плавных, таких, от которых внутри, несмотря на их мягкость, разгорается нешуточное пламя, но не обжигающее, а согревающее своим теплом. И эта игра — произносимые слова, немое одобрение в глазах, — все это так органично вплелось в их жизнь, что уже даже нельзя сказать, как давно все это началось. Да и честно — Питеру сейчас об этом думать совсем не хочется. Он подставляется под ласкающие ладони, кусает губы, чувствуя, как внутри жаром заполняется каждая клеточка, и улыбается, видя, как блестят глаза Тони. — Папочка, пожалуйста, — умоляет Питер. Ему хочется больше, горячее, ярче. Ему хочется к Тони ближе, в его объятия. И если совсем откровенно — на его член. — Что ты хочешь, солнышко? — дразнит Старк. — Ты же знаешь, тебе надо только попросить, и я дам тебе все, что захочешь. Тони улыбается, хитро и искушающе, смотрит на Питера и ждет, когда же тот продолжит игру. Питер не разочаровывает. Питер никогда не разочаровывает папочку. — Чтобы ты трахнул меня, — начинает он, но осекается под внимательным взглядом Тони. — То есть, чтобы мы занялись любовью. Чтобы ты медленно взял меня здесь, на этих простынях. Чтобы сделал меня своим мальчиком, я же знаю, как тебе это нравится. Пожалуйста, папочка. Питер едва ли не хнычет, вживаясь в роль, и Тони не может больше мучить свою детку. Он стягивает штаны Питера, еще раз скользя раскрытой ладонью по возбужденному, смазкой истекающему члену, и парнишка в его руках едва ли не задыхается от переизбытка… всего. Штаны отправляются на пол, Питер ногами сталкивает одеяло вниз, с кровати, и тянет Тони на себя, заставляя упереться ладонями по обе стороны от головы. Питер целует его сам, жадно и глубоко, мокро и влажно, потому что ему мало-мало-мало, каждый раз так сильно мало, что просто нельзя с таким жить. Но Питер сжимает руки в кулаки и продолжает. Тони не тратит много времени на подготовку — Питер растянут с вечера, — поэтому он просто на пробу толкается двумя пальцами сразу и, когда они входят, не встречая сопротивления, самодовольно ухмыляется. — Всегда готов для своего папочки, да? — спрашивает Тони. Питер всхлипывает, чуть вскидывая бедра навстречу пальцам, и это лучший ответ, какой можно придумать. Старк находит на тумбочке презерватив и быстро, в три единых движения раскатывает его по члену. Питер призывно раздвигает ноги, подгибая колени к груди, и Тони уверенно и твердо толкается внутрь, входя одним плавным движением до конца. Питер прикусывает губу, выдыхает, счастливо и спокойно, будто только этого и ждал всю свою жизнь, и смотрит на Тони доверчивым взглядом. Тот наклоняется, целует Питера, скользя по губам языком, кусает, оттягивая губы, и начинает двигаться. Стоны Питера — лучшее, что можно слышать с утра, поэтому Тони не торопится затыкать его поцелуями. Он только движется быстрее, вгоняя глубже, гладит податливое, разгоряченное тело, кусает куда-то в шею, ближе к ключицам, и Питер стонет-стонет-стонет, теряя себя в калейдоскопе ощущений. Ему хорошо здесь — в объятиях Тони он всегда чувствует себя в безопасности. — Чей ты мальчик, солнышко? — хрипло спрашивает Старк, не прекращая толкаться. Питер выдыхает сквозь стон: — Твой, папочка, тво-ой, — на последнем слоге голос срывается в долгий, протяжный скулеж, потому что Тони попадает туда, куда надо, и, господи, у Питера просто нет сил, чтобы говорить сейчас. Он притягивает Старка к себе, обвивая его ногами, всхлипывает куда-то ему в шею. Член Питера зажат между их телами, и от этого трения по коже скользят мурашки, от которых хорошо и горячо. И Питер — Питер просто слишком чувствительный для всего этого. Слишком. Он царапает спину Тони ногтями, впивается пальцами в плечо и кончает, не притрагиваясь к себе. Тони, чувствуя, как мышцы сокращаются вокруг его члена, делает еще несколько быстрых, рваных толчков и кончает следом, не выходя из Питера. Через пару мгновений он, правда, берет себя в руки и перекатывается на другую половину. Питер смотрит в потолок пустым, но абсолютно счастливым взглядом, а после поворачивается к Тони и, улыбаясь, говорит: — Доброе утро, папочка! Тони смеется и тянется его поцеловать.