Часть 1
8 июля 2017 г. в 07:00
Уэйд чувствует себя грёбаным маньяком-извращенцем.
Только ли чувствует?
Стоит, пожалуй, начать с того, что он, как последний идиот, нарезает круги вокруг школы и чуть ли не поминутно отсылает Питеру дурацкие смс-ки.
«Тебя наказали, Питти? Опять клеил жвачку под парту? Ты знаешь, это серьёзное нарушение. За такое сажают».
«Ладно-ладно. Что ты вытворил?».
«Опять заставляют смотреть проповеди от Капитана? Я бы не выдержал. Лучше трёхчасовой фильм о спаривании тапиров».
«Хочешь, папочка придёт и порежет всех?».
«Нет-нет, Питти, только не злись. Это фигурально. Я — добряк, который никогда не убивает и дарит детям конфеты».
«Кстати, хочешь конфет? Зайдём в кондитерскую?».
Питер по-прежнему не отвечает. Наверное, записался в очередной кружок для задротов и теперь сидит там в блестящем окружении чемпионов математических олимпиад. О, все эти безумные подростковые вечеринки — решение задачек по физике и викторины. Настоящий отрыв. Очень на Питера похоже. Всё же это гораздо лучше, чем шататься с Уэйдом где-нибудь. Или, как самый хреновый вариант, прыгать по городу в костюме, пытаясь нарваться на крупные неприятности вместо рядовых неурядиц.
Уэйд отправляет ещё несколько сообщений. Он сам себе кажется конченым кретином без каких-либо шансов на выздоровление. Наверное, единственный способ перестать писать — отрубить себе пальцы. Впрочем, нет. Испытано. Не работает. Ведь Уилсон так привык бомбардировать Питера дурацкими посланиями, что ему сразу после очередной заварушки не лень полезть за телефоном и написать что-нибудь тупое и в меру гадкое — вроде трёх коротких предложений о том, какой Питер сладкий мальчик.
Почему бы и нет?
Почему бы и «да», мудак?
Уэйд с подозрением косится на школу. На самом деле, они не договаривались о встрече, они никогда не договариваются, но Питер давно знает, что на выходе его неизменно караулит наёмный убийца, который может устроить кровавую баню где угодно, и этот самый наёмный убийца расспрашивает его об оценках, целует в разорванной светом фонарей темноте улиц и провожает до дома. Какая идиллическая картина. Была бы. Если бы Уэйд не был Уэйдом.
Уилсон ждёт ещё двадцать минут. Время он измеряет в упущенных поцелуях с Питером. Потом, конечно, Уэйд бесится, подумав, что двадцать минут — это не одни лишь поцелуи.
С другой стороны — пусть хоть до ночи сидит в кружках и увлечённо ковыряется в конструкторе, мелкий нерд, только бы героя из себя не строил. В этом мире героем быть нельзя. Всё равно что вырвать себе сердце и протянуть его толпе, которая в итоге тебя и погубит. Достаточно посмотреть на Капитана. Скучно, но поучительно — об этом в школе не расскажут.
Кроме того, никто не отменял вероятность быстрой и нелепой смерти, от которой других иногда не спасают ни способности, ни навороченные костюмы, ни звериное чутьё.
Оторвать бы руки Старку. На кой чёрт было втягивать в это дерьмо Паркера?
Уэйд плетётся самыми грязными переулками. Его лимит «общественной жизни» на сегодня исчерпан. Правда, хреново будет, если он попадётся на глаза какому-нибудь торчку, — бедняга так и умрёт же от сердечного приступа.
Вдруг он останавливается. От злости его буквально перекашивает. Наверху — маленький сюрприз. Рюкзак Паркера, паутиной прилепленный к металлическому листу, украшает собой чей-то балкон. Питер. Вот засранец. И, видимо, мыслят они в таких вещах всё же одинаково, и обманывать оба совсем не умеют, раз Уэйда угораздило пройти именно здесь и именно на этот обшарпанный балкон посмотреть. Он забирает рюкзак с собой. Вроде как улика.
До ночи Питер дома не появится, так что Уэйд бесцельно бродит по городу. По дороге даже чёрного-чёрного котёнка с дерева снимает, — так сделал бы Паркер, — и торжественно вручает изнервничавшейся старушке. Котёнок, правда, царапается отчаянно, как будто на грёбаном дереве хочет остаться насовсем.
Чем-то напоминает Питера. Тому тоже постоянно пытаешься помочь, отвести от него беду, и чем больше усилий прилагаешь, тем больнее он царапается.
Об этом Уэйд думает запоздало. Примерно в тот момент, когда забирается в открытое окно спальни Питера. Ей-богу, извращенец. Пришёл детей красть. Разве что эти дети упорно желают поскорее стать взрослыми и ради такой сомнительной перспективы готовы напрасно упускать прекрасное настоящее. Кто-нибудь. Расскажите им, чем заканчиваются такие истории. Потому что Уэйд определённо задолбался твердить одно и то же. Всё равно его не слушают.
На полу — этот дурацкий конструктор с миллионом мелких деталей, на которые только и наступать по утрам. На столе — куча тетрадей и учебников. Кровать заправлена кое-как, сразу видно — Питер опять проспал и потому ужасно торопился. Почему проспал? Да потому что и прошлой ночью дурью маялся, выискивая «настоящее дело».
Всё это вместе производит на Уэйда странное и удивительно сильное впечатление. В сущности, когда-то и его комната выглядела подобным образом, и беспорядок — тот же милый беспорядок. Когда-то и он был совсем как Питер. В смысле, обыкновенным человеком, пока ещё не нашедшим себя, а потому немного напуганным и хватающимся за всё подряд, чтобы не утонуть в надуманном потоке событий.
Но Уэйд закончит плохо. Уэйд закончит хуже некуда. Питеру так нельзя. Он талантлив и умён, ему бы в колледж, потом — работать и просто жить, как все люди живут. А об ублюдках Уилсон позаботится. Ему руки марать не жаль — сильнее, чем уже есть, не замараешь.
Такие мысли всякий раз заканчиваются приступом яростного отчаяния. Потому что Уэйд знает: Питер, несмотря ни на что, сделает по-своему, — то есть по долгу и по совести. Пожертвует однажды собой ради тех, чьи лица увидит впервые. Кого-то напоминает. Катастрофа. Неминуемая катастрофа.
За стеной в своей постели ворочается тётушка Мэй. А о ней Питер подумал? Подумал, конечно. И насочинял себе всяких бредней, мол, ей не нужно знать, и тогда всё будет в порядке. Можно ли быть более наивным в своих оправданиях?
Уэйд листает тетради, раскладывает их так, как ему нравится. Вытаскивает из ящика стола ручки и принимается строить из них что-то нелепое и шаткое. Быстро бросает. Неинтересно.
Скоро придёт Питер. Будет думать, как заявить тётушке о том, что он потерял очередной рюкзак, и чтобы история не звучала подозрительно до чёрта. А тут — Уэйд. Уэйд, которому после всех размышлений нечего сказать. Он вообще в серьёзных разговорах не силён — у него их в жизни и с десяток не набралось бы.
Питер пробирается в свою комнату после полуночи. Уставший и насквозь промокший, он тихо ступает по полу, чтобы ничего не задеть, и вдруг видит свой рюкзак, валяющийся на кровати, и прибранный письменный стол. И башню из карандашей и ручек. И измятую записку.
Тетрадный лист выглядит так, будто его специально комкали и мяли, и Питер по одному только его виду догадывается, кому принадлежат авторские права на этот маленький шедевр. Всё перечёркнуто, полностью зарисовано какими-то карикатурными изображениями («А это ты на физике. Ха-ха, смешно, правда?»), и только две строки внизу можно разобрать. Видимо, все хорошие мысли действительно приходят в последний момент.
Питер читает, чувствуя, как внутри что-то обрывается и падает.
Будь осторожен, Питти, иначе мне придётся выпотрошить каждого мудака, который хоть пальцем к тебе прикоснётся.
P.S. Тебе нужно навести здесь порядок.