Ловушка для пингвина

      Чуть поморщившись, Освальд Кобблпот на пробу слабо дернулся в своих импровизированных путах, руки, крепко обмотанные грубой бичевой веревкой, тотчас отозвались резкой болью, от которой перед глазами заплясали белые маленькие точки. Еле слышно охнув, ныне действующий глава Готэма медленно, с затаенным липким страхом, приоткрыл огромные, как пара пенсов, глаза, - в лицо тут же ударил до противного белый, какой-то холодный, свет, Освальд вновь поморщился. В помещение, в котором оказался сам мэр небезызвестного города, было сыро, настолько, что в следующее мгновение Освальд зябко поежился: холод продирал, кажется, до самых костей. Возможно, он оказался, в каком-то подвале, хотя, может он и ошибается, и сие место ничто иное, как заброшенный склад, тем не менее, пока что мужчину не волновало место собственного заточения, более всего, его тревожила бечевка, что крепко, подобно змее, обвивала его затекшие руки. Он вновь на пробу пошевелил руками, в этот раз боль, что в первое мгновение была просто невыносимой, позорно отступила; мужчина, задрав голову вверх настолько, насколько это было вообще возможно в таком положении, с интересом уставился на замысловатое плетение и металлический штырь. Без вариантов, если ему и удастся справиться с веревкой, то сломать или хотя бы погнуть блестящий, даже в полутьме, штырь у него абсолютно точно не выйдет. Глава преступного мира резко опустив голову на тощую грудь, хрипло рассмеялся. Страха не было, лишь холодная, лютая злость, что с каждой секундой становилась все ощутимее.       Он убьет их, убьет всех их, разберет каждого на необходимые для жизни и деятельности составляющие, по кусочкам, заставит умолять, плакать и просить о скорой смерти, которая этим мерзавцам, что посмели тронуть его, Освальда Кобблпота, покажется сущим спасением.       Послышался глухой стук, потом еще и еще один, Освальд, затаив дыхание, кажется, весь обратился в слух. Где-то текла труба, прозрачные капли одна за другой с тихим характерным звуком шлепались о бетонный пол, тихо, еле заметно, Освальд не мог видеть этого, его обзор перекрывала неровная грязная бетонная стена, но зато он мог слышать. Секунда, две-три, и все погружается в противную скользкую тишину, но затем, буквально, через ничтожное мгновение показавшееся Освальду вечностью этот белесый полог молчания напополам рвет скрежет металлического, судя по звуку, проржавевшего засова. Кто-то идет. Улыбка, безумная, многообещающая, касается заостренного лица.       Гулкие шаги, тихий шорох одежды и равномерное, спокойное дыхание. Освальд дергается назад, пытаясь извернуться так, чтобы можно было глянуть на этого загадочного "кто-то", запястье касается жар, он, кажется, в кровь стирает себе руки, до хруста в спине мужчина дергается в своих путах, чуть ли не воет от собственной беспомощности и дикой ярости, охватившей его в тот момент. - Я любого ожидаю, - произнес где-то позади до боли знакомый голос, от которого по коже забегали мурашки. Пингвин крупно вздрогнул, - меня никто не избежит, - убийственно спокойный голос звучал уже совсем рядом, - не нужно людям со мной шутить, нельзя меня предотвратить, - неожиданно позади его за доверчиво открытую шею схватила ледяная крепкая рука, Освальд тут же подавился собственным вздохом. - Что я?       Длинные нервные пальцы, что крепко держали поперек шеи несильно надавливая, сейчас плавно переместились на загривок, вцепляясь в чуть отросшие волосы. Мгновение, и Освальд, что только отошел от первого, самого сильного, как видимо, шока, ощутимо с силой дернулся вперед, видимо, стараясь уйти от нежелательных прикосновений. Но этот весьма грубый жест, к своему сожалению, не возымел должного эффекта, - пальцы лишь вновь переместились на шею, до красных точек перед глазами сжимая горло. - Смерть, - прохрипел мужчина, запрокинув голову. - Умница, - похвалил его Эдвард Нигма, прежде чем неторопливо обойти своего пленника, так, чтобы в конечном итоге оказаться у того прямо перед длинным носом.       Сцепив зубы, Освальд, что было сил, дернулся вперед, но был тут же остановлен грубой бечевкой, что уже давно окрасилась в красный, лицо бывшего мэра исказила гримаса боли, прежде чем тот смог вернуть себе самообладание.       Эдвард имел наглость рассматривать его как какую-нибудь диковинную вещичку за витриной старинного магазина, как причудливую зверюшку, которую он собственнолично поймал пару секунд назад. Загадочник, по-совиному склонив голову чуть в бок, улыбнулся ему многообещающей, если не сказать ласковой улыбкой, словно он, Освальд, был для него нерадивым учеником в младшей школе. - Что же мне делать с вами, мистер Пингвин?       Перед глазами враз потемнело, а во рту отчего-то стало сухо как в пустыне, мужчина порывисто провел острым языком по тонким губам. Он не спешил с ответом, наверное потому, что его и не ждали, вопрос был риторическим, заданным, фактически, самому себе, а может Нигма просто опустил фразу в воздух.       Нужно было говорить, все, на что способен Освальд сейчас - это шевелить своим изворотливым, острым языком, бесчисленное количество раз он изворачивался из самых патовых ситуаций благодаря не прикрытой лести, искреннего доброго слова, иногда, чего скрывать, вход пускались оскорбления и угрозы, но всегда, абсолютно всегда, язык был самым главным оружием мистера Кобблпота. Но сейчас все было иначе, перед ним стоял не просто убийца, нет, перед ним был мужчина, которому он добровольно отдал свое сердце и, видит бог, он сделал это зря. Вести игру против Эда сложно, нет, не от того, что тот адски умен, всему причиной один подлый предатель меня не купить, но можно украсть за миг, ни к чему одному, но бесценно для двоих. Смешно и пошло. Освальд Кобблпот морщится как от зубной боли. Его погубит любовь. - Эд, я... - Я знаю, Освальд, знаю, что ты сотворил с ней, - голос его был нетверд, казалось, он словно лист на сильному ветру. - Это ведь в твоем стиле... авария? - мужчина еле заметно усмехается самыми уголками губ. Освальда тут же прошибает пот. - Я доверял тебе!       Белесые маленькие жемчужины скользят по шейным тонким позвонкам, очерчивают линию выпирающих лопаток, обводят еле заметные ямочки над поясницей, прежде чем коснуться кожаной полоски ремня. Соленые холодные капли выступают на лбу, а сердце, что бьется как с ума сошедшее, уходит в пятки. - Я сделал это ради тебя, - почти кричит призрачный король Готэма, в его голосе звучат слезы, он весь напряжен как стрела. - Я мог бы дать тебе все, чтобы ты пожелал! Все, что ты хотел, Эд!       Мужчина, что все это время стоял перед ним подобно скульптуре из камня, резко отмер, выйдя из тени, которая умело скрывала его посеревшее лицо, он, не помня себя, рванулся к "лучшему " другу, хватая его за грудки, ближе притягивая к себе. Темные глаза Загадочника мутнеют, их словно заволакивает густой туман, а губы, и без того тонкие, почти белые губы, вытягиваются в нитку, но Освальду почему-то не страшно. Теперь он, он чувствует себя живым. - Но ты выбрал жалкую пародию Кристин, - почти выплевывает он в бледное лицо, замершее в паре сантиметров от его собственного и хрипло, страшно смеется, - она слабая, глупая, ограниченная, она, она не смогла дать тебе ничего. Она бы лишь брала, пока ты... - Молчи, Освальд, бога ради, молчи, - шипит он, несильно встряхивая пленника за отвороты строго, отличного пиджака.       Эдвард дышит тяжело, его грудь ходит ходуном, а любой вдох выходит со свистом, он зол, определенно точно зол, от мужчины, что крепко-крепко прижимает Освальда к себе, исходит невероятная сила, способная заставить любого ползать в ногах и молиться. Освальду страшно, как не было никогда, даже в той самой машине, в которую посадил его покойный Марони, он не испытывал такого животного, сковывающего страха.       Секунда-две, и наконец Загадочник приходит в себя: медленно отстранившись, он, напоследок заботливо разгладив скомканные в страшном порыве отвороты чужого костюма, отходит назад, но теперь все иначе, он не прячется в тени, теперь мужчине хочется, чтобы пленник видел его лицо, чтобы мог считывать каждую эмоцию, и это не может не настораживать. Пингвин резко выдыхает. - Ты слаб, Освальд, - качает головой он, - ты отвратительно слаб. И знаешь, что хуже всего? Знаешь? Я - твоя самая большая слабость, Освальд.       Освальд издает что-то вроде стона или вскрика, он опускает буйную голову на грудь и, желая спрятать лицо, позволяет паре темных тонких прядей укрыть его бесстыжие, горящие отнюдь не праведным огнем, глаза. Он вновь дергает руками, но теперь Освальд преследует другую цель: ему нужно почувствовать это, нужно почувствовать хоть что-то, кроме страшной, липкой пустоты, что так прочно окутала его сердце, и это работает. Руки пронзает горячая острая, сладкая боль. - Не дергайся, - велит Эдвард почти безразлично, - ты ранишь себя. - Зачем ты привез меня сюда? - шипит Пингвин. - Если это очередная глупая загадка, то знай, - натягивая веревку до скрипа, мужчина подается вперед, он нагло суется к самому лицу замершего в шаге Эда, - я больше не играю.       Достойным ответом же для Кобблпота становится тишина, ведь Эдвард, его Эдвард до боли, до крика знакомым движением сбрасывает с собственных худых плеч, видимо надоевшее, шерстяное пальто, а то тут же объемным облаком оседает у самых ног. Загадочник плавно шагает вперед, его взгляд оценивающий, внимательный, он самыми кончиками пальцев касается чужого острого подбородка, но Освальд рвется назад, пытаясь сбросить чужую руку, но, к большому сожалению, его ждет лишь разочарование, хватка становится почти титановой, а вторая холодная, как смерть, рука ложится на открытую, длинную шею. Освальд сглатывает, позволяя ощутить Эду, как под его руками дергается еле различимый кадык, а тот, словно в ответ, наконец поднимает на него глаза. - Что ты делаешь?       С характерным щелчком свою резную рукоять покидает острый кривоватый нож, что так призывно блестит в обступившей полутьме, Освальд не двигается, лишь смотрит, как затравленный зверек. - Что ты делаешь? - спрашивает он снова, не глядя в лицо напряженному Загадочнику. Тот лишь накрывает пальцами острие ножа, скрывая его жадный блеск от чужих глаз.       Эдвард не опускает нож, он все также крепко сжимает его в своей руке, наверное, это жалко, но Освальд сейчас переживает, как бы тот не поранился, уж слишком многообещающим выглядело лезвие. И вдруг происходит неожиданное: тонкие, сильные пальцы вцепляются в ворот его рубашки, в два счета Нигма расправляется с парой пуговиц, прежде чем позволить своей руке скользнуть вниз. Пиджак тоже не нравится мистеру Нигме, он спешно расстегивает его.       Все это странно, хотя бы потому, что Освальд не чувствует страх, ему любопытно-страшно, любопытно, как ребенку, что ждет долгожданный подарок, но еще не знает, что же решили подарить ему озорники-родители. А еще ему жарко. Будто кто-то сверху вылил на него чан с теплой водой или врубил кондиционер в обратную сторону. Сердце бьется как с ума сошедшее, настолько быстро, что кажется вот-вот, и пробьет арку ребер. Освальда лихорадит, он пьян от долгожданных, несколько грубых прикосновений, опьяненный желанием мозг не способен уловить тонкие нотки угрозы, что видны в каждом чертовом прикосновении. Ему определенно хочется больше и абсолютно плевать, если это пресловутое "больше" нож, торчащий у него из-под лопаток. Пусть Эдвард делает все то, что хочет.       Так и происходит. Сильные пальцы оголяют его шею, выставляя на показ выпирающие ключицы и смешную, милую ямочку между ними, сильную шею и непрерывно дергающийся кадык. А потом, потом его горла касается лезвие ножа, Освальд резко забывает, как дышать, напрягшись, он неотрывно глядит в чужое острое лицо, безмолвно умоляя того опустить чертов нож. Но Эд остается к его мольбе предупредительно глух, самым кончиком острого ножа он обводит трогательную ямочку, чтобы потом медленно поднять лезвие, Освальд вынужден запрокинуть голову вверх, потому что нож касается его подбородка, потому что холодящая кожу сталь почти впивается в кожу. - Я уничтожу тебя, Освальд, - шепчет он, наклонившись вперед.       Горячие губы задевает мочку уха, влажное дыхание щекочет и дразнит горячечную кожу, Освальд плавится от одного только присутствия этого невероятного человека рядом, плевать ему на нож, что вопьется ему в глотку, стоит только двинуть голову, плевать на сырость подвала и мятую рубашку, плевать на собственное уже весьма ощутимое возбуждение, доказательство которого больно упирается в молнию строгих брюк. Есть только Эдвард, его рука, касающаяся плеча, его манящие губы и терпкий запах.       Освальд почти не дышит, лишь смотрит огромными, перепуганными глазами, желая убедиться, убедиться, что все это происходит взаправду, что Эд действительно рядом, что это не внеочередная его больная фантазия. - Сердца людские я сжигаю, - шепчет Загадочник, прежде чем резко отпрянуть, - люблю, - без паники, Освальд, - ворую, - главное, без паники, - убиваю. Что я?       Но Освальд предупредительно молчит, лишь смотрит своими огромными, бессовестными глазами, в гримасе, что исказило его лицо, в поджатых губах и презрительно изогнутых бровях читается угроза. Эдвард раздраженно хватается самыми кончиками пальцев за узкую переносицу и тяжело вздыхает, секунда, и Освальд снова ощущает на себе крепкий захват этих самых, завораживающе красивых пальцев, подушечками они впиваются прямо в горло. Эд нависает над ним как хищник, поймавший добычу, захват становится сильнее, лицо Освальда сереет. - Что я? Монстр и человек, которого мне не повезло полюбить. - Страсть, - выдыхает мужчина на последних силах, прежде чем подавиться. Глазами Освальд мечет молниями, пусть и молчит.       Но Эдвард выглядит довольным: усмехнувшись в чужое, белое от злости, как полотно, лицо, он порывисто отстраняется, и в ту же секунду, с тихим металлическим щелчком, в пазы возвращается клинок, Освальд, который все это время дышал через раз, бросая в сторону складного-ножа недоверчивые боязливые взгляды, сейчас наконец вздохнул спокойно.       Он медлит. Неприлично медлит, но почему? Тонкие брови сами собой взлетают на высокий лоб. Значит, не решил. Истерический, глухой смех рвется из самой груди, но Пингвин силой воли давит его в зачатке, так что в конченом итоге выходит неясный смешок. Не маши ножом, если боишься воспользоваться им, Эд.       Секунда-две-три, неожиданно наступившая тишина затягивается, словно тучи, она медленно застилает собой чистое синие небо, Освальду становится, мягко говоря, не по себе, он дергается в своих путах, желая хоть как-то ослабить трение чертовой веревки и размять затекшие кисти, но лишь привлекает нежелательное сейчас внимание Эда. - Ты так и будешь там сидеть? - выплевывает Кобблпот, чуть дергаясь вперед. - Возможно, - неопределенно качает головой мужчина.       В помещении достаточно сыро, а по полу во всю гуляет сквозняк, еще немного, и Освальд рискует простыть, руки, связанные над головой, он давно не чувствует, ноги же, опутанные веревкой, уже крайне ощутимо ноют в коленях, Освальду надоело ждать. Ждать, когда же Загадочник приступит к более активным действиям. - Мы можем попробовать договориться, - предлагает наконец Пингвин. Эд почти сразу же меняется в лице, - мы можем все уладить, - Освальд вымученно улыбается своему собеседнику, - ты отпустишь меня, а взамен я конечно же...       Стул со свистом летит назад. Нигма оказывается на ногах быстрее, чем успевает осознать это, одним ловким, плавным движением он вытаскивает из кармана пальто небольшой пистолет, Освальд же успевает лишь быстро втянуть шею в плечи, видимо, таким образом стараясь стать как можно более незаметным. Щелчок затвора, порывистое чужое дыхание около самого лица щекочет влажную кожу, секунда, и в грудь ему тычется металлическое дуло пистолета. Кобблпот еле ощутимо вздрагивает и резко подается вперед, от чего пистолет смещается чуть вверх, утыкаясь в поднятый подбородок, сам же пленник зависает всего в паре сантиметров от пораженного Эда. - Стреляй, - велит Освальд, - только не медли, умоляю. Стреляй!       Нигма опускает голову вниз, он делает шаг назад и вновь поднимает пистолет на уровень чужой груди. Освальд скалится. - Стреляй! - Я - лживое слово, - шипит Загадочник. Пистолет в его руке ходит ходуном, - я рушу мечты, людей отгоняю, - Освальд почти рычит от безысходности. - Что я?       Нет. Я не стану, не стану играть по его правилам, не стану отвечать, может тогда этот невозможный, трусливый... решит наконец воспользоваться пистолетом в своих руках по назначению. Мистер Пингвин со вздохом опускает голову на открытую, беззащитную грудь, но не тут то было: Эд, как видимо решил действовать иначе, ему более не требуется оглашение ответа, он и так прекрасно знает, что Освальд все понял. Дуло пистолета вновь касается его подбородка, но теперь Эдвард использует его несколько иначе, Освальд морщится, когда металлические зубчики впиваются в нежную кожу и чисто инстинктивно приподнимает голову, так, чтобы вновь пришлось смотреть в абсолютно бесстыжие, почти черные, одному богу известно от чего, глаза.       Ямочка между ключицами влажная, тяжело вздымающаяся грудь, впалый живот и наконец кожаный пояс ремня. Кобблпот давится собственной слюной, когда Эд одним небрежным движением приподнимает его рубашку вверх, оголяя розоватую полоску кожи и металлическую, округлую пряжку.       Сердце заходится как ненормальное, будто он, Освальд, всего пару минут назад закончил самый важный в своей жизни беговой марафон. Это паника, липкая, продирающая, кажется, до самых костей, она оседает в горле неприятным комом, скручивает желудок чуть ли не в узел, у Освальда дрожат колени. - Эд, я прошу тебя, - голос бывшего мэра был чудовищно нетверд, словно лист на порывистом ветре, - ты не понимаешь, что делаешь, Эд, - чужие руки весьма грубо дергают пряжку ремня. - Остановись, пока еще не поздно, - не приказывает, просит его Кобблпот на грани истерики. - Эд!       Секунда, и Освальд вновь давится тихими, жалостливыми всхлипами, Эдвард бьет его наотмашь тыльной стороной ладони, так, что тонкая бледная кожа моментально наливается кровью, губы Пингвина предательски дрожат. - Умолкни, - велит Загадочник.       Ремень, как абсолютно неуместная сейчас вещь, болтается в шлевках строгих брюк, но и этого Нигме кажется решительно мало, уверенно он касается небольшой черной пуговицы, чтобы с легкостью вынуть ее из петли, дальше самыми кончиками пальцев он касается металлической ребристой молнии брюк, мгновение, и та с тихим визгом капитулируется. Освальд, опустив голову, смотрит под ноги за тем, как эти чертовы пальцы касаются его колен, как и сам Эд опускается на корточки, одному богу известно зачем. Пингвин дергается, стараясь отодвинуться назад, он привычно ожидает, когда от боли затрясутся руки, а на глазах навернутся злые слезы, но ничего из этого не происходит, Эд молниеносно реагирует на шевеление рядом, вцепляясь пальцами в чужое худое бедро. Он нарочито медленно поднимает голову вверх, чтобы тут же поймать на себе не известный доселе странный взгляд. Освальд дергается еще раз, но теперь это лишь показное, он и сам ощущает, как пальцы сжимаются на его бедре сильнее, не позволяя даже дернуться.       У него стоит, стоит так, что можно колоть орехи, это почти больно и, если хотите знать, крайне неуместно, учитывая, что губы Эда находятся на одном уровне с его вставшим естеством, как и в общем-то глаза. Он бы сделал все, что угодно, абсолютно все за хотя бы призрачную возможность ослабить чертово давление пониже пояса, что с каждым мгновением становилось все ощутимее и болезненное и, отнюдь, близость желанного тела рядом не была катализатором сего порочного явления.       Эд порывисто поднимается вверх, даже не одарив связанного, уязвленного "лучшего друга" взглядом, он обходит того кругом, так, чтобы в конченом итоге оказаться у того за спиной. Освальд почти не дышит, от страха его губы крепко поджаты, а ресницы, что тщательно скрывают нездоровый блеск глаз, трепещут, словно крылья бабочки на жутком ветру. На пару ничтожных мгновений мир замирает, все теряет свое значение, а такое понятие, как время, стирается напрочь, как сухой песок, оно рассыпается по крупинкам. Эдвард позади него настолько близко, что подайся он назад, то макушкой наверняка упрется ему в подбородок, Пингвин чувствует его горячее дыхание на своей шее, тяжелые взгляды на спине и волнующий жар чужого желанного, тела.       Освальд, не сдерживаясь, охает, когда Нигма прижимается к нему со спины, когда его подбородок оказывается на его, Освальда, плече, а руки со смешно растопыренными пальцами касаются затянутой лишь рубашкой груди. - Эд, - тянет Кобблпот сипло. - Я сказал: молчать! - шипит вдруг тот и неожиданно сильно зажимает между своими нервными длинными пальцами чужой напряженный сосок.       Освальда чуть ли не выгибает дугой, и пусть бог будет ему свидетелем, если бы не чертовы путы, он бы точно тут же свалился на пол довольно мурлыкающей лужицей. Член, плотно зажатый в плену нижнего белья и брюк, заинтересованно дергается вверх, так, что Освальду приходится бросить все свои силы на то, чтобы не застонать в то же мгновение.       Эд позади него, он касается его кожи, чувствует тепло его угловатого тела и жар, исходящий от каждого движения его великолепных рук. Воздух становится тяжелым, густым, как кисель, теперь каждый вдох дается Кобблпоту с ужасным трудом, но все это кажется сущим подарком, после того, как Эд, крепко обхватив его поперек груди, толкается вперед. Боги. Чужой напряженный член упирается ему чуть повыше поясницы. Боги. Освальд широко распахивает свои удивительно красивые глаза, мужчина замирает на одном месте, кажется, забывая как дышать.       Это должно быть не так. Не так он представлял их... их первый раз. В носу уже неприятно покалывает, а на глаза непроизвольно наворачиваются слезы, губы предательски подрагивают, а руки сами собой сжимаются в кулаки. - Эд, - хрипит он, когда Нигма вцепляется своими зубами ему чуть ниже загривка и с силой прикусывает солоноватую кожу. - Эд, я прошу тебя. Хватит, прошу, Эд, остановись.       Его мольбы остаются без ответа. Эдвард, не медля ни секунды, спускает свою сухую горячую ладонь немного ниже, пока Освальд, что и так сильно скосил глаза вбок, чтобы видеть хотя бы мельком, что же творится у него за спиной, теряет узкую ладонь из поле зрения, а в следующее мгновение эта самая ладошка накрывает его оттопыренные назад в попытке ослабить давление веревок ягодицы. Через грубую шерстяную ткань брюк Эд гладит его напряженную задницу, чуть сжимает своими сильными пальцами, чтобы всего на какую-то секунду, пока Освальд отчаянно пытается вдохнуть, развести упругие половинки в стороны. Нигма притирается к нему сквозь брюки, так, чтобы вставшее достоинство оказалось ровно между двух напряженных ягодиц. Освальд выгибается вперед от ошеломляющего, невыносимого удовольствия, но Эдвард тут же перехватывает его поперек шеи, заставляя замереть на месте, почти не дыша. - Эд, - Освальд уже не знает о чем точно стоит просить: продолжать или остановиться. - Все еще можно исправить, я прошу тебя, Эд.       Юркие пальцы минуют кожаную полоску ремня, кромку темных брюк, а потом, пока Кобблпот давится собственной слюной, чуть приподнимают тугую резинку трусов, на ощупь кожа Освальда нежная, мягкая, словно сотканная из какой-то невероятно дорогой ткани, ее хочется касаться, видеть, как розоватое полотно наливается краснотой, как потом всего через пару минут на чужой коже проступают желтоватые синяки. Одной, другой он сильно сжимает чужие ягодицы, чтобы потом коварной змеей скользнуть к манящей расселине между двумя половинками. Освальд резко откидывает голову назад, упираясь затылком в чужую грудь и рвано, сипло дышит, пока Эдвард, прикрыв темные от желания глаза, кружит двумя пальцами вокруг крепко сжатого колечка мышц.       Освальд готов выть от безысходности, он плавится в чужих объятиях, он жаждет любых, даже случайных прикосновений, и одновременно Освальда Кобблпота тошнит от самого себя. Он должен вырываться, кричать, пытаться делать все, чтобы Эду больше и в голову не взбрело коснуться его, но на все, что способен этот некогда опаснейший человек - это давить собственные, болезненные стоны и еле слышные всхлипы.       Один скользкий палец уже беспрепятственно входит в горячее лоно, он ласкает бархатистые темные стеночки, обводит сжимающуюся звездочку, прежде чем вновь нырнуть туда, где горячо и узко, Эд все также прижимается к нему со спины, его рука покоится на чужих узких бедрах, пальцы же ласково раз за разом обводят выступающую косточку. Освальд не удерживается от вскрика, когда к первому пальцу добавляется второй, еле приподняв свою невероятно тяжелую голову, он наклоняется вперед, прежде чем как следует напрячь тазовые мышцы. - Последний шанс, Эд. Уходи.       Позади слышится невнятный полурык-полусвист, а всего через какое мгновение Освальда невероятно грубо за бедра притягивают к себе. Эд снова прижимается своим напряженным членом, сокрытым тканью дорогих брюк, к его бедру, но теперь все иначе: Загадочник принимается двигать бедрами, он подкидывает их то вверх, то вниз, имитируя более естественные фрикции, руки же его плавно опускаются на его, Освальда, шею, заставляя сильнее сгорбиться и податься вперед.       Перед глазами все плывет, словно помещение заполнил ядовитый газ, кажется, вот-вот, и он, Пингвин, попросту отключится.       Собственный член болезненно напряжен, Освальд готов умереть за одну маленькую возможность кончить, а Эдвард нарочито игнорирует его состояние, Загадочник требовательно касается его ягодиц, оглаживает красивые плавные линии спины и живота, как бы невзначай касаясь напряженных сосков, и это все просто не может не волновать. Эдвард кончает первым, крупно содрогнувшись, он, не издав ни звука, замирает подле своего пленника, судорожно восстанавливая сбитое дыхание, Освальд спускает следом, прикусив внутреннюю сторону щеки, он пачкает собственные брюки и нижнее белье. - Ты хотел уничтожить меня, - на грани слышимости произносит мистер Пингвин, - тогда тебе стоило начать с себя, - и глухо-хрипло смеется. - Это ничего не меняет, - Эд почти не дышит, - я все равно... я все равно люблю тебя Эд.       Ничего страшного, ведь Загадочник никогда не перестанет пытаться сломить дух этого упрямого, невозможного человека, наверное, как и Освальд никогда не перестанет любить мужчину, которому добровольно отдал свое сердце.