«Ах, звёздной пыли руку взять бы мне, Тебе в лицо со злостью бросить! Знай, что в любви, как на любой войне — Повержен будет эгоист!»*
Для мисс Греттель Элизабет Свон звёзды сложились не в традиционный парад планет, а встали раком, ехидно похихикивая и потирая ручки в предвкушении шоу в главной роли с рыжей журналисткой. С утра девушка встала в скверном расположении духа. Ночью под окнами её дома, оставшийся от бабушки в наследство, творилось чёрти что: то люди решили пройти мимо, громко разговаривая и мешая Гретте нормально написать статью, то позже, ближе к часам двенадцати ночи, решили прогуляться подвыпившие подростки, громко и нецензурно выражаясь и мешая хозяйке дома то ли заснуть, то ли дописать статью, за отсутствие которой шеф может реально голову с плеч (литературно выражаясь). Рявкнув на парней, Свон закрыла окно, пожелала себе сил и терпения. А ночью, когда рыжая заснула, в дымоход свалилась чья-то кошка, устроившая на последующие три часа такие песнопения, что Свон, рыча, матерясь и проклиная всё и вся, вызвала трубочиста. Пока он, матерясь с девушкой на пару, доставал кошку, та успела царапнуть парня на память. — Прости, Майк, что вырвала из постели, — с виноватым видом Гретта пошла за аптечкой. Светловолосый друг только улыбнулся, прижимая серое и перемазанное чудо к своей груди. Как бы то ни было грустно, но Ньютон надеялся однажды завоевать сердце рыжей журналистки и вставать ради неё был готов и в два-три часа ночи. Свон принесла белый ящичек с белым крестом и, бормоча себе под нос, начала смотреть и искать необходимые лекарства. В ход пошли марлевые салфетки, перекись, заживляющая мазь. Обработав царапины, девушка предложила блондину чай в знак благодарности. Когда всё улеглось, и Ньютон ушёл к себе, попутно разыскивая хозяев кошечьей негодницы, Свон посмотрела на часы и жалобно застонала. Шесть утра! Мать вашу! Шесть утра! Ей до редакции добираться час надо! А до этого поесть, привести себя в божественный вид и не забыть чёртову статью! В скверном расположении духа девушка отправилась собираться. В микроволновку отправилась недоеденная вчера пицца, в сумку, которая по праву называлась бездонной, полетели все предметы с письменного стола. Гретта радовалась, что на работе дресс-код был более менее свободным, поэтому она натянула чёрные джинсы, которые не погладила («Всё равно выпрямятся по дороге» — подумала рыжая, убирая волосы в хвост.), голубая водолазка, закрывающая шею, но открывающая руки до локтя и чёрный пиджак. Так как ей сегодня отчитываться за свою колонку советов, то нарядиться в чёрное — один из оптимальных вариантов остаться в живых и не получить нагоняй от шефа в виде штрафа. А штраф Гретте не нужен совсем. Быстро позавтракав и забрав сумку, девушка закрыла дом и поспешила на остановку. Чуть не опоздав на автобус, который ходил каждый час в другую часть Вольтерры, Свон осталась стоять. Сначала она села на последнее свободное место, но увидев пожилую женщину, уступила место. Ей сегодня полдня на ногах стоять, а оставшиеся полдня сидеть. Гретта переехала из США в Италию четыре года назад. В Лос-Анджелесе с карьерой журналистки не сложилось. Собрав последние деньги, которые у неё были оставлены на «чёрный день» и попрощавшись с сестрой, девушка отправилась в Италию по приглашению бабушки. В Вольтерре её встретила бабушка Элизабет, в честь которой Чарли и Рене дали своей второй дочери второе имя. Бабушка не умела сидеть дома, поэтому она вечно была где-то в разъездах: то в Венеции помогает с нарядами к карнавалу, то праздник святого Марка оформит. В прошлом организатор сейчас просто отрывалась там, где желала и куда приглашали. В принципе, Элизабет и познакомила свою внучку с редактором журнала «Cosmopolitan». Аро Вольтури, зная о Гретте и Белле со слов боевой подруги, не отказал себе в удовольствии пообщаться с молодой особой. Общение прошло на «ура», Свон даже пробовала говорить на итальянском, но все её попытки вызывали смех мужчины и улыбку. «Приходите на собеседование. Там всё и решим» — пообещал Вольтури. Хоть Аро и было далеко за сорок, но чувства юмора он не был лишён. Гретту он пригласил ради того, чтобы оформить документы и поговорить. С Аро было весело работать. Он преспокойно указывал на ошибки молодой журналистки, местами даже спорил, когда вопросы заходили об отношениях. Единственное, что радовало — мужчина прекрасно знал, что на одну и ту же ситуацию будут два и больше взглядов и методов решения оной. Год пролетел незаметно, пока Аро не решил уйти на пенсию и передать редакцию своему сыну — Кайусу. Молодой мужчина не был, как отец. Знаменитый своими жёсткими методами и нравами, Кай быстро зарекомендовал себя как самую наглую белобрысую сволочь со стороны Гретты. Она действительно чудом осталась на работе, подозревая, что там Аро успел намылить голову Каю за неё и других сотрудников. Наверное, поэтому Вольтури-младший так цеплялся к рыжеволосой девушке, штрафовал за любую провинность, считал минуты до её появления, чтобы прочитать нотацию, не отпускал на законные больничные, намекая, что отпуска не будет… Короче, Кай — откровенный мудак, этого не скрывал, и ему было в удовольствие портить жизнь Свон всеми возможными способами. Гретта терпела нового шефа три года. В этом ей помогал муж Беллы — Эдвард Каллен, который отучился на психолога и по телефону выслушивал все крики, причитания и проклятия новой родственницы в адрес «синьора Вольтури», который ни чувства такта, ни грамма уважения к её личности не имеет! Свон не зря была феминисткой, но, ладно, если бы Вольтури прессовал так всех девушек и женщин редакции, так нет — попадает всегда ей за любые, мать его, грехи! То волосы не так уложены, то цвет рубашки не тот, то кеды подавай ему, то туфли-лодочки… Терпение летело к чёрту, и лишь благодаря «шизику» она оставалась наплаву. Белла хихикала в трубку, говоря, что сестра нагло эксплуатирует её мужа. Чуть не проехав остановку, Гретта вылетела из автобуса и побежала в сторону редакции. Несмотря на то, что до начала её рабочего дня оставался час, Свон теперь приезжала на час раньше, чтобы исключить возможность опоздания, подготовиться к сдаче материала шефу и продолжить работать. Долетев до дверей высотного здания, девушка поправила пиджак и волосы, покрепче перехватила сумку, достала пропуск и зашла в здание. Охранник её давно знал, но пропуск была обязана показать — если Кай этого не увидит по камерам, то попадёт и ей, и охраннику. Проблемы были не нужны никому. Возле лифта собралось три человека. Девушка с удивлением узнала Сульпицию и Джейн Вольтури — мать и сестра Кая. Поздоровавшись с ними, Гретта пожалела, что не было лестницы. Джейн она не переносила на дух также, как и Кая. Жена Аро, приятно улыбнувшись девушке, пожелала доброго утра и хорошего рабочего дня и строго посмотрела на хмурую, молчаливую дочь. Пятнадцатилетняя девушка только передёрнула плечами и отвернулась. Вольтури не прельщало ехать в одном лифте со Свон, но ничего не могла сказать в присутствии матери. Джейн уже который год ревновала Греттель к своему отцу, а позже к старшему брату. Оба слишком много уделяют одной девушке внимание, не странно? Если Сульпиция успокоилась, когда Аро продемонстрировал фотографии двадцатидвухлетней давности, на которых были изображены он, Элизабет со своей дочерью Рене и с новорождёнными девочками — Беллой и Греттой, то Джейн нет. Её муж, чего греха таить, любил вспоминать прошлое, а этих девочек он встречал в Форксе из роддома, отпаивал отца малышек, который тогда был простым офицером в полиции и гадал с Элизабет кто куда пойдёт. Аро не прогадал — Гретта пошла в люди. В молчании женщины поднимались в лифте. На восьмом этаже Свон выпорхнула из лифта и побежала в свой кабинет, по пути здороваясь с Джессикой и заваривая кофе водой из кулера. Растворимый кофе — оптимальный вариант, так как девушке не нравилось ради одного напитка часами стоять около плиты. Потом же сбежавший кофе тяжело оттирать от плитки! Кабинет встретил солнечным теплом из-под приоткрытых жалюзи, запахом словарей, газет, пасты из-под сломанной ручки и слабым ароматом статического электричества. Ничего нового, но теперь такое родное. Стены кабинета были увешаны какими-то вырезками из разных газет, на доске гвоздиками были закреплены старые черновики и записки. Включив свет, чтобы писать было удобнее, Гретта бросила сумку на стул и достала футляр с очками. С её работой зрение медленно, но верно катилось вниз. Линзы она пока побаивалась носить, так как не представляла себе один момент — как можно добровольно ткнуть себя в глаз?! Достав блокнот с записями, девушка испуганно замерла. Отмерев, она быстро начала шариться в сумке, выискивая одну вещь. На стол легли диски из-под игр, книга «Царица проклятых», мятная жвачка, наушники и зарядка для телефона, три тетради с собственными задумками романа и остатки завтрака, которые должны были служить обедом. Увы и ах, но в Свон до сих пор жив внутренний еврей. Хотя таковых в роду не было. По отцу она была ирландкой. Флешки со статьёй не было в сумке. Перешарив её всю, вывернув все карманы и дырки, она не нашла чёрный носитель необходимой информации. Сердце сделало стук и понеслось галопом, оглушая Гретту на оба уха. До начала рабочего дня полчаса — как она за это время прибежит домой и вернётся обратно? Осмотрев всё, журналистка готова была завыть. До чего же хреновый день! Просто на редкость мерзопакостный! Сбросив пустую сумку на пол, девушка рухнула на стул и обхватила голову руками. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Зелёные глаза смотрели в прострацию и ничего не видели. Выхода не было. И плевать, что говорят, что его нет только из гроба. На самом деле есть, не зря же Гоголя нашли перевернувшимся в гробу. — Вольтури меня убьёт, — это уже второй раз Свон забывала флешку со статьёй дома. В прошлый раз отделалась лёгким испугом, а что будет в этот раз? Кай никого не стесняется — ни семьи, ни сотрудников — разнос устроит и бровью не поведёт. И почему не Аро на его месте? Тот бы спокойно поговорил, отчитал, но орать бы не стал. Никогда. Нет, мягким и подкаблучником он не был, просто умел разговаривать. Харизматичный человек — в политику бы ему, честно. Гретта просидела так оставшиеся полчаса, забив даже на кофе, который остыл, и который пить теперь было противно. В девять к ней зашла Вебер и сказала, что шеф ждёт её первой «на расстрел». Пожелав девушке удачи, Анжела убежала, а Свон смотрела на свой стол. Вздохнув и мысленно пожелав себе скорости для своевременного побега, журналистка взяла блокнот с черновиком той статьи и пошла «на ковёр». С начальством сталкиваться девушка не хотела от слова «совсем», но удача явно сегодня не на её стороне. Чтобы отдалить момент казни, она пошла в противоположный конец коридора, где была лестница, и по ней начала подниматься на десятый этаж, продумывая весь разговор с Кайусом. В голове сложилась примерно такая речь: «Салют, синьор Вольтури! Понимаете, сегодня ночью что-то пошло не так. Нет, не смотрите на меня таким взглядом, словно я враг народа! Просто я дома флешку со статьёй оставила… а у вас сегодня галстучек красивый. Джейн выбирала со своим парнем, да?». За такое, конечно, ей прилетит первым попавшимся. И удача будет, если не ноутбук начальства. «Вдох, выдох, Гретта. Ты всё сможешь. В случае чего, шли на все четыре стороны и с гордым видом сваливай в закат!» — напутствовала рыжая себя на протяжении всего пути. С Вольтури она сталкивалась чаще всех. Почти каждый день. И, вроде бы есть иммунитет к эгоистичному и наглому блондину, но с другой стороны Гретта боялась однажды не выдержать и не бросить бумаги ему в лицо. Кажется, она это сделает, когда придёт увольняться. Посмотреть на его ошарашенное лицо будет очень приятно. Куда уходить Свон ещё не придумала, но четвёртый год терпеть этого идиота тоже сил не было. Из-за его вечных придирок личную жизнь устроить невозможно! А ей уже двадцать шесть лет! Короче, надо заканчивать этот цирк. Постучавшись в дверь и услышав лаконичное «Войдите», девушка зашла в кабинет и прикрыла за собой дверь. Кабинет шефа был больше кабинета Гретты, куда более просторнее и светлее. Десятый этаж, всё-таки. Напротив находился зал собраний. Весь этаж был застеклён, так как Кай любил высоту, небо и солнце. Поговаривали, что он любит прыгать с парашютом, а подростком даже с тарзанки. На лакированном столе ничего не было, кроме ноутбука и ежедневника. К светлому помещению, отделанному в бежево-красных тонах Свон привыкла за полгода пребывания здесь. Словно и не заметив подчинённую, Кай, не отрываясь от экрана ноутбука, без всякого «Доброе утро» начал: — Синьорина Свон, надеюсь, у вас сегодня хорошие для меня новости, — на этой фразе мужчина поднял голову и посмотрел на замершую около двери девушку. Пшеничного цвета волосы доходили Вольтури до плеч, обрамляя лицо, карие глаза с редкими крапинками цвета красного вина внимательно смотрели на девушку. Та бросила взгляд на ладони начальника — одна до сих пор лежала на клавиатуре ноутбука в напряжённом состоянии. Гретта про себя вздохнула — сегодня по шапке точно получит. Не то, чтобы у неё фетиш на ладони начальника, но по ним, прямо как по гороскопу, можно было узнать, что несёт грядущий день. За невозмутимым видом Вольтури прятался зверь, готовый сорваться на любого неугодного ему. Рыжеволосая снова вздохнула: и почему она? — Понимаете, синьор Вольтури, меня настигли непредвиденные сегодня обстоятельства… «Ну, писатель, напряги свою голову, свою фантазию! Где красивые речи? Да процитируй ты ему „Ромео и Джульетта“ и рви когти отсюда!» — умоляло чувство самосохранения, которое Свон пока упорно игнорировала. Шеф точно не оценит, если она посреди разговора развернётся и побежит отсюда, сверкая пятками. Глаза мужчины опасно сузились. Кажется, идея — бежать отсюда — не такая уж и плохая в своём исполнении. — Номер журнала должен выйти послезавтра, синьорина Свон! Послезавтра! Помимо вас, статью задерживают также синьорина Стэнли и синьорина Вебер! Вы сговорились с ними?! — чем больше Вольтури говорил, тем сильнее поднимался его голос. Он даже не успел понять, когда начал орать на сотрудницу. Та спокойно смотрела на него своими зелёными глазами, чем больше злила мужчину. — Такими темпами нам пора закрываться, раз три девицы не могу написать статью и принести её в срок, чтобы её окончательно проверили и утвердили! Что вы… В этот момент случилось непредвиденное. Девушка, хмуро поджав губы, швырнула в шефа свой блокнот, из которого в полёте оторвались несколько листков. Под ошарашенный взгляд мужчины, Свон подошла к столу и упёрлась руками об него, глядя в глаза Кая. Голос, к её удивлению, был ровен и спокоен, хотя душа требовала разреветься, а гордость голосила поставить этого козла на место. — Знаете, что, Кай Вольтури? Можете увольнять меня. Завтра принесу и статью, и заявление об уходе по собственному желанию. Всего доброго, — с этими словами она развернулась и выбежала из кабинета. На сердце было одновременно легко, свободно и больно. Сожалеть о сказанном было опасно, поэтому девушка побежала по лестнице вниз и в свой кабинет, минуя двух девушек, за которых тоже получала по своей шее на протяжении трёх лет, словно они были в одном отделе и отвечали за одну и ту же колонку! Захлопнув дверь, Гретта сгребла всё содержимое обратно в сумку, сорвала со стены и с доски все газетные заметки и черновики и остановилась лишь в тот момент, когда решила их прочесть. Лучше бы не делала этого… — Да какой же надо быть дурой, честно, — в сердцах выдохнула Свон и почувствовала слёзы на щеках. Во всех газетных вырезках говорилось про её начальника, а она, как последняя идиотка собирала их зачем-то. Спрашивается одно: зачем? Несмотря на то, что провела в редакции четыре весёлых года (год уж точно), уходить отсюда было как-то жалко. Сцепив зубы, чтобы не разрыдаться от столь душещипательного момента, Гретта уверенным шагом покинула здание.***
Вечером того же дня, когда Свон добралась до дома, встретив заодно и бабушку, Гретта сидела за столом в столовой и пыталась немного поесть ризотто с грибами, которое Элизабет очень даже вкусно готовит. Блюдо было любимым и у Гретты, но сейчас кусок в горло не лез, плакать хотелось, словно она порвала отношения со своим бывшим парнем — Джаспером. Отучившись на одном факультете, пара хотела построить совместное будущее. Но не судьба — Джаспер остался в США, а Гретта улетела в Италию. Тогда в аэропорту девушка плакала на груди парня и упорно долго не хотела называть его «бывший». В душе была даже безумное желание: если не устроится в Италии, то вернётся в Лос-Анджелес к своему парню и заживут они долго и счастливо. Подавленное состояние внучки заметила и бабушка. Хоть Элизабет и было семьдесят пять лет по паспорту, выглядела она на все пятьдесят, умудряясь обставить даже Аро, который младше на двадцать лет. А в любовных делах и подавно. — Гретта, как прошёл день? — начала женщина издалека, подливая внучке в чай незаметно коньяка. Да той было на это параллельно, а заметила бы, сказала только одно: «Лей побольше!». — Паршиво, — честно ответила Свон и отпила чай. Почувствовав привкус коньяка, девушка с невозмутимым видом продолжила пить дальше. Пьянеть, так пьянеть! Конечно, завтра писать заявление об увольнении на нетрезвую голову — то ещё удовольствие будет. Посмотрев на бабушку, которая внимательно приготовилась слушать, Гретта начала. — Вот скажи, почему мужики вокруг делятся на «Божьи одуванчики», как Майк, и на «Мудачьи козлы», как Кай Вольтури? Ну, почему? — Потому что других не дано, милая. Что-то на работе случилось? — Да. Увольняюсь я к чёртовой… а, не важно. Завтра заявление напишу. Допив чай и поцеловав Элизабет в щёчку в благодарность за ужин, Свон отправилась в свою комнату. В голове немного полегчало от коньяка, что немного радовало. Но высказаться надо было. И желательно, чтобы не видеть лица собеседника. Ворвавшись в свою комнату, которое даже слова «Уборка» не знала, девушка начала рыться в своих сегодняшних вещах в попытке отыскать мобильный телефон. Он нашёлся в сумочке. Эдвард Каллен был личным и бесплатным психологом для Гретты, хотя для него больше подходили выражения: «жилетка для слёз», «парень, которому можно всё-всё сказать и получить разумный совет с ТОЙ стороны» и так далее. Заварившись на кровать, журналистка полезла в телефонную книжку. Эдварда она как-то записала «Шизик». Набрав нужный номер и не дав даже сказать будничную фразу: «Ты на часы смотрела?!», Гретта начала рассказывать накипевшее на душе: — Йо, Каллен! Прости, если разбудила и оторвала вас с Беллой от супер-мега-важного дела, но у меня… короче, козёл крался незаметно, но видел был издалека! Ты представляешь, что этот идиот мне устроил? Вольтури снова начал меня отчитывать не только за МОИ грехи, так ещё приписал мне грехи девчонок из другого отдела! Вот, как это понимать? Ну, не мудак ли он? Из-за его грёбанных придирок я порой света божьего не вижу, не могу даже по просьбе бабушки смотаться с ней по делам, а эта скотина держит меня при себе, как девочку на побегушках! Но, знаешь что? Возможно, это последний раз, когда я говорю о таком мудаке, как Кай Вольтури! Завтра я увольняюсь и лучше устроюсь где-нибудь администратором, чтобы мне мозг лишний раз не насиловали! О! Или лучше в военные журналисты пойти? Хотя, нет… плохая идея. Особенно для Италии. Итальянцы считают женщин, вернувшихся с поля войны, чуть ли не ведьмами. Дебильные стереотипы! Так… я спокойна… Вру. Ни черта! Что там у вас с Беллой? Долго мне ждать племянников? На том конце провода стояла абсолютная тишина. Не было тихих вздохов Эдварда, словно он искал какую-то книгу, справочник или том, чтобы швырнуть в Свон через полмира, не было возмущённого шёпота Беллы. Это было странно, словно Гретта говорила сейчас с пустотой. Не поняв, что за мистика творится с её телефоном и так некстати вспомнив фильм «Полтергейст», где призрак вырывается из детского игрушечного телефона. Поняв, что с призраками дело иметь не хочется, особенно с тем шизанутым на всю голову пастором, девушка хотела было отбросить трубку, пока не услышала тактичное покашливание… такое знакомое, что Свон застыла, выпучив глаза от догадки, что пронзила её немного опьяневший мозг: неужели она… — Синьорина Свон, я, наконец-то, рад слышать от вас правду, а не увиливания. Голос Вольтури был сродни грому и грозе посреди зимы. Осознав, что призрак был бы куда более приятной компанией, девушка обрадовалась, что лежит на кровати, иначе её не смогли бы держать ноги. А по голосу она могла судить, что шеф был далеко не в ярости от услышанного в свой адрес. Сердце судорожно забилось в страхе и… в предвкушении? — Знаете, синьорина Свон, у меня сейчас собрание. И ради вас я сделал перерыв на двадцать минут. Думаю, завтра вы обязаны мне не только заявление, но и обед. Спокойной ночи. И отключился. А Гретта осталась лежать на кровати, тупо глядя на трубку и пытаясь осознать произошедшее. Что только что сейчас было?!***
Утро было на удивление спокойным. Настолько, что девушка сначала не поверила, что выспалась. На часах было десять утра, из окна ласково светило солнце, а на душе-то как было легко и свободно! Встав, Гретта с удовольствием потянулась. Кости приятно заныли, а суставы и хрящи затрещали. Даже не выходных поспать так не могла, так как её в редакцию срочно вызывал шеф и… Вспомнив про последнего, Свон окончательно проснулась и вспомнила о том, что вчера случилось перед тем, как её вырубило. Она перепутала номера в телефонной книжке! — Обед, значит? Ну, хорошо, — пробормотав это, Гретта встала с кровати. Контрастный душ, завтрак, оставленный Элизабет, сборы в редакцию. Забросив в суму злопучную флешку, девушка вернулась к гардеробу. Раз увольняется, значит, можно вольничать! Распущенные волосы пришлось укладывать в каскад, потому что с другими причёсками девушка не ладила; зелёное платье ниже колена с вышивкой нежно-розовых и бежевых роз, белые босоножки. На шею легло простое украшение в виде кулона-капли из изумруда, которое подарили ей родители на восемнадцатилетие. Посмотрев на свою чёрну «бездонную» сумку, Свон сменила её на белый клатч, в который положила только кошелёк, ключи от дома, документы и флешку. На этот раз девушка не парилась о работе. Ни капельки. План был прост до безумия. Написать заявление и уйти. Всё. Дороги разошлись, дальше могут жить и добра наживать. По традиции показав пропуск обалдевшему от её цветущего вида охраннику, Гретта прошла дальше в здание. В двенадцать дня сотрудников было полное здание и все глазели, кому не лень. Слишком редко Гретта баловала их взгляды своей фигурой, представала перед ними в платье и с роскошными распущенными рыжими волосами. Всё-таки, быть красивой — не запретишь. Выйдя из лифта на десятом этаже и мимоходом поздоровавшись с Джессикой и Анжелой, девушка прошла к двери кабинета шефа и постучалась. В ответ никакого слова не последовало, но Гретта решила проверить дверь — открыта или нет, а может её просто не услышали или гордо игнорируют? Дверь поддалась лёгкому толчку, и Свон зашла в кабинет. Со вчерашнего дня тут ничего не изменилось, только на столе лежал её блокнот с вырвавшимися из него листами, а сам Вольтури стоял у окно, греясь в лучах солнца, без пиджака, но в чёрной рубашке. Ему чёрный цвет шёл, как ни глянь. Услышав хлопанье двери, Кай посмотрел в ту сторону и замер, увидев сотрудницу. Та не оставляла ему шансов своей уверенностью в себе и непрошибаемым спокойствием. И где берутся такие женщины? — День добрый. Перейдём сразу к делу, или попробуете снова повесить на меня грехи? — А я то уже надеялся, что вы извинитесь за вчерашнее, синьорина Свон! Как я ошибся! — Много хотите. Дайте, пожалуйста, шаблон заявления. Я заполню его, вы подпишите, и мы разойдёмся, как старые знакомые. Пахать на такого человека, как ВЫ, я больше не собираюсь. — А у других будет легче? — с улыбкой поинтересовался мужчина, сложив руки на груди. — Конечно. После вас-то — любой покажется невинной ромашкой, — съязвила Свон. Эта любезная беседа нервировала её, но при этом журналистка осталась внешне спокойной. Только села на стул, чтобы совсем не напрягаться. Кай не стал больше отвлекать разговорами и позволил девушке заполнить необходимые документы и скопировал ту ненавистную обоим статью с чёрной флешки с забавным рисунком кролика, после чего она упорхнула в свой бывший кабинет собирать вещи. Это в фильмах выглядит всё так грустно и печально, когда героя увольняют или сам увольняется, приходит в свой кабинет, готов рыдать, но вещи упорно собирает. А Гретта была до одури рада такому повороту событий. С какой-то вселенской радостью, чуть ли не танцуя, она срывала никому не нужные газетные вырезки, забирала свои папки, сменную одежду, которая появилась тут из-за привычки Вольтури не отпускать Свон допоздна, посуду, старые флешки и диски, нашлись даже книги в недрах её стола! И радоваться бы ей дальше, но на телефон пришло сообщение от белобрысого мудака, как Гретта окрестила Кая про себя и пообещала переименовать его в телефонной книжке именно так. «Вы задолжали мне обед, синьорина Свон. Жду вас внизу через десять минут». — Твою мать! — выпалила девушка и случайно выпустила телефон из рук. Мобильник остался цел, отделавшись лёгким испугом.***
Гретта с коробкой в руках выглядела забавно и смешно. Поэтому Вольтури не удержался и прыснул в кулак со смеху и поспешил перехватить тяжёлую женскую ношу из рук бывшей сотрудницы. — Благодарю, — сдержанности в голосе мог позавидовать даже Аро. Если бы он знал, что его сын однажды допекёт эту девушку… Тёмно-бордовый, почти чёрный Лексус спокойно красовался на открытой стоянке, пока Кай складывал вещи девушки в багажник и открывал Гретте дверь. Видимо, в последний раз решил продемонстрировать то, что он не только зараза, но и джентльмен в одном лице. От такого хотелось реально съездить чем-то тяжёлым по вольтурской физиономии, но Свон сдержалась. Из тяжёлых предметов у неё в руках был только клатч. А им особо не ударишь, если только не целенаправленно скакать вокруг мужчины и бить его этим самым клатчем. Когда Вольтури сел на водительское сиденье и даже пристегнул девушку, то встал элементарный вопрос: куда поехать? Мужчина вопросительно посмотрел на рыжеволосую, та упрямо смотрела в окно, посчитав, что вид дверей редакции намного прекраснее, чем непростительно приблизившаяся к ней физиономия бывшего начальства. — Гретта… — О! Когда мы успели на «ты» перейти? — не без сарказма поинтересовалась девушка, повернув голову к собеседнику и моментально жалея, что вообще согласилась на этот чёртов обед. ТАК близко Вольтури с ней ещё никогда не был! Щёки начали розоветь, а сердце набирать быстрый темп — тёплое дыхание, мужской одеколон и внимательный взгляд каре-бордовых глаз — всё смущало. Но даже с такой проблемой Свон сдаваться не собиралась. — После того, как я подписал твоё заявление об увольнении. — Тогда я пошла, — пожав плечами и отстегнув ремень безопасности, девушка попробовала выбраться из машины. На благо, что Кай забыл заблокировать двери, но за руку схватить успел. — Гретта, обед — наш обед — ещё не начался. — Уже закончился, — процедила сквозь зубы Свон и попробовала вырвать руку — хватка мужчины оказалась крепче, чем она думала. — Отпусти меня... — Нет. — Иначе я закричу, — и указала на конец улицы, где стояла машина полиции. Мужчина обречённо закатил глаза и резко дёрнул на себя девушку, прижимая к себе и целуя в губы. Та сначала оторопела от случившегося, когда дошло, то попробовала ударить, пока Кай не перехватил и не заломил ей руки над головой, а после, забив на весь здравый смысл и его фронт сопротивления, отдалась на милость поцелую, а не победителю, которому позже всё-таки съездила по голове клатчем. — Так, куда поедем? — прервав поцелуй, Вольтури уткнулся в лоб Греттель. Та ухмыльнулась на этот бессмысленный вопрос с вызовом глядя в глаза мужчины. — Ко мне, конечно. Элизабет всё равно на три дня уехала в Верону. Дом полностью в нашем распоряжении. — Звучит, как вызов, — в ответ такая же ухмылка и черти в глазах. Кай задался одной целью — выяснить чьи черти страшнее — у зеленоглазой ведьмы, или у него? — А меньшее я и не предложу, Кайус.