Заврался

Чимин за Юнги бегает, донимает его с абсолютно счастливым лицом и вешается на него. Он уверенно будит его по утрам, когда тому надо куда-то торопиться, несмотря на проклятья и летящий будильник, иногда таскает ему еду в студию, бывает, покупает ему ручки, когда у самого Юнги кончаются. Он очень довольно светится, садится рядом и вещает-вещает-вещает, потому что хен не против, не выгоняет его и иногда даже пьет приготовленный Чимином кофе. А кофе у Чимина отвратительный - сам пробовал. Чимин очень рад, что может припереться к хену хоть в час ночи, хоть под самое утро, но хен все равно просыпается, смотрит на него сонными глазами и машет на него рукой. Мол, ладно, хер с тобой, делай, что хочешь. И Чимин делает. Он приходит, только когда ему очень плохо или когда ему очень хорошо. В иных случаях он не хочет будить очень устающего и любящего спать хена. Он ложится рядом и подныривает по приглашающе приподнятую руку. Устраивается поудобнее, ерзает совсем недолго и вырубается. Юнги гладит его по голове еще с минуту, а потом засыпает сам. Джин, который так-то сосед Мина, утром накрывает их сбившимся одеялом, задергивает посильнее шторы и идет готовить на кухню. Чимин в такие дни очень любит просыпаться по утрам и слышать: - Все, достал. Ты слишком долго спишь. Проваливай. Потому что вопреки сонному бубнежу его притягивают к себе сильнее и утыкаются носом в макушку и невнятно рычат, когда Пак пытается выбраться из-под одеяла. Он прижимается плотнее, оплетая руками торс и засыпает еще крепче. Позже их будят либо улюлюкающие Тэхен и Чонгук, делающие на их фоне селфи, громкий ржач Хосока или звук отламываемой гардины\двери\раковины\спинки кровати Намджуном. Юнги смотрит на Чимина сверху вниз, смотрит долго и молчит. А у Чимина сердце готово вот прямо сейчас выпрыгнуть и ему уже ничего не надо будет. Лишь бы хен поймал сердце и положил обратно. А потом все как-то неожиданно портится. Юнги все чаще ходит раздраженный, не реагирует на Чимина совсем, прогоняет его, когда тот заходит к нему во время работы. По ночам, когда младшему очень плохо или очень хорошо, он смотрит сонными глазами и мычит что-то вроде "Ктись отсда" и засыпает обратно. Джин, который слышал Чимина ночью и не нашедший его утром рядом с Мином, позже гладит его по голове. Пак, и так работающий до звездочек перед глазами, теперь из тренировочного зала совсем не вылезает. Работает там все время, приходит поздно-поздно и валится на кровать, засыпая еще в полете. Во сне он слышит колкие фразы, сказанные хрипловатым голосом, раздраженные взгляды и отдергивающиеся от него руки. Юнги все это время не лучше, чем Чимину, это точно. Он все время хмурится, думает и хочет перегрызть глотку любому, кто к нему сейчас подойдет. Обычно он кидает что-то вроде "Пошел нахуй" и проназет полным злости взглядом. Любому, но не Чимину. Когда тот поблизости, Мин опускает глаза в пол, сжимает в крепком замке руки и бурчит "Иди куда шел, мелкий". И даже от этого становится стремно в груди, потому что боковым зрением он улавливает поджимающиеся губы, опустившиеся плечи и глаза. Глаза, в которых полно непонимания и злости. Совершенно точно, на себя. Пак не может думать, что виноват хен или еще кто-то, но только он. Он накосячил, не то слово кинул или, может, слишком сильно пнул во сне. Юнги все это понимает и глушит внутри себя поднимающуюся волну желания поймать-обнять-затискать. Потому что у Мина уже неделю болит голова. И болит не просто так, а именно из-за тонсена. От его прикосновений сильно екает сердце, чуть-чуть хочется умереть и прижимать к себе, ощетиневшейся собакой рыча "Мое!". У Юнги болит голова, потому что слишком много нежности, слишком много чувств для него. Слишком много смущающего желания взять в руки это лицо и поцеловать в пухлые губы. И Юнги скорее умрет, чем напрямую покажет свои чувства. Он слишком сильно, слишком ярко и неожиданно стремительно хочет монополизировать. И он к этому не привык, не привык, не привык. И от этого чувства становится так неловко - оно рвется наружу. Но в голове Мина слишком много собственных запретов, слишком много принципов и "Только сарказм и похуизм, мать твою!" И когда Юнги, наконец, с кровью выдирает последний, выжигая на нем "Чимин", он немного расслабляется и выдыхает. Нахмуренные брови все же расходятся, мышцы болят и гудят в груди куча подавленных рыков. А потом Мин замечает, что Чимин словно боится к нему подходить, зажимается рядом с ним и опускает взгляд. Отводит, черт подери. И виноват в этом сам Юнги и винить больше некого. К нему приходит Намджун. Сидит, молчит, мычит тихое "Ну ты понял" и уходит. А самое глупое, что Юнги правда "ну ты понял". Уже на следующий день, когда вместо "Иди сюда - обниму" снова вырывается "Катись-ка отсюда", хотя Пак просто сидел на диване в зале, парень видит поджатые губы и снова хочет себя придушить. Он стоит за спинкой дивана с минуту, злобно кусая губы, сжимая кулаки и судорожно пытаясь что-то придумать. Чимин притих, не смотрит на телевизор и немного дергает подол футболки. Юнги борется с собой и, закидывая голову, сквозь зубы выдыхает. Пак вздрагивает и, кажется, собирается вставать, еще более грустный. У Юнги все в груди обрывается, и он тихо говорит: - Я не стою за диваном. И Чимин замирает. У него немного болит голова и громкое "Че?" эхом бьется о стенки его черепной коробки. Он растерянно оглядывается, все еще не смотря хену в глаза, и кивает сам себе - они все еще посреди зала, он сидит на диване, диван стоит на месте, а хен все также стоит за диваном. Юнги зажмуривается, рычит сам на себя в мыслях и, сжимая пальцы на спинке почти до крови, говорит дальше: - Я выше Намджуна на две головы. Где-то за дверью шепотом раздается "Чего?!", но тут же раздается глухой шлепок, удар и яростное "Шшш!". Голос притихает. А Чимину кажется, что он сошел с ума. Он точно-точно помнит, что хен выше его на один сантиметр , а самому Паку до Намджуна еще шесть сантиметров. В голове у него гребанный калейдоскоп, воспоминания ломаются, ведь хен не может врать, но сама мысль о том, что Юнги выше Намджуна... Что? У него на лице отражается весь шок, и брови он хмурит в попытках не потеряться в, кажется, ломающемся мире. - И танцую я круче Хосока. Юнги уже говорит легче, поднимает голову и впивается взглядом в макушку Чимина. Он понимает, что на верном пути, потому что у тонсена дергаются плечи и двигаются уши. Он на высшей стадии обмозговывания. За дверью кому-то зажимают рот и шипят уже в четверых, потому что их очень даже могут прогнать, а интересно прям до зуда в заднице. - И я не люблю спать. Всю жизнь жил в Сеуле. Я лучше всех тяну высокие ноты. Обожаю запах осьминога. Бегаю по утрам. Ухаживаю за лицом крайне тщательно. И, черт возьми, одеваюсь только в розовый. На Чимина весь этот абсурд сыпется, как горстка камней. У него крыша скрипит и ломается, и шестеренки в голове давно заглохли, потому что он уже не верит во все то, что он знает. Потому что Чимин знает хена лучше всех. И ему не может изменять память - Юнги любит спать, приехал из Тэгу, даже не пытался брать высокие ноты, ненавидит запах осьминога после игры в "Короля", по утрам он просто не может бегать, потому что спит по этим же самым утрам, а менеджер давно хочет его треснуть за то, что тот почти не заботиться о коже, и, черт возьми, просто животной ненавистью пышет на любые попытки одеть его в розовый. Юнги рванно выдыхает, нервно облизывает пересохшие губы. - А еще я терпеть не могу Пак Чимина. Вот прям ненавижу. И совсем не хочу его сейчас поцеловать. И это, думает Пак, контрольный в голову. Потому что у него только что худо-бедно выстроилась логика, которая связывала все то, что сказал хен до этого. И вот эти его слова не могут вписываться в эту логику. Вот не могут. Потому что если могут, то хен очень даже в состоянии его терпеть, кажется, любит и хочет его сейчас поцеловать. Не могут же?.. Чимин оборачивается. Он смотрит Юнги в глаза с полнейшим непониманием и молчаливым "помоги, я запутался". За дверью у всех пятерых дружно захватывает дыхание. А Юнги смотрит в глаза тонсену, молчит, а потом переводит взгляд на губы. Такие красивые-красивые губы, пухлые и именно такого умопомрачительного цвета, который он любит. А еще они такие приоткрытые, такие чуть-чуть покусанные и такие вообще... - Да, - говорит сам себе Юнги, - совершенно не хочу поцеловать. И склоняется. Поцелуй длится всего мгновение, пока губы прижимаются к другим. У Чимина взрыв мозга и, вроде бы, сердца. Но целовать хена просто обалденно. И поэтому, когда Мин отстраняется, то он тянется за ним следом. - Хен... - выдыхает Чимин, все еще чувствуя на губах прикосновение. - Как я уже говорил, - отвечает ему Юнги, - я тебя терпеть не могу, - он касается своими руками подрагивающих чиминовых, - ненавижу тебя, - приближается на такое расстояние, что между ними всего считанные сантиметры, - а еще совсем не хочу тебя поцеловать, - и снова касается губ напротив, притягивая парня к себе и чувствуя, как к нему доверчиво прижимаются. Где-то за дверью раздается всхлип и "Мой мальчик так вырос", сказанное голосом Хосока.