First Day of My Life

«Это не просто мимолетный миг. Это не шторм перед затишьем. Это последний, глубокий вздох нашей умирающей любви. Я не могу больше держать тебя и чувствовать в своих руках…» Микки уставился на экран, вновь и вновь перечитывая сообщение от Йена. Он никогда бы в этом не признался, но каждый раз, когда рыжий идиот отправлял ему эти разрывающие сердце сопли, он испытывал определенную дозу удовлетворения. Конечно, он хотел, чтобы Йену было больно; пусть Галлагер испытает хотя бы одну сотую той боли, что испытал сам Микки. Но дело было не только в этом. Любовь всегда была для него незнакомым концептом; эмоцией, в существовании которой он сомневался, пока не встретил Йена. Микки всегда заботился о своей семье и испытывал к ним чувства, которые, по его представлениям, походили на отношения членов одной банды. Кодекс уличных группировок. Он был предан им и не хотел, чтобы кому-то из них причинили боль, но это было суровое проявление любви, а той мягкой, нежной стороны этого чувства он в себе нащупать не мог. Спустя несколько лет, когда Йен помог ему раскрыться, и Микки осознал, что любовь к кому-то не делает тебя сучкой, он признал, что любит Мэнди, а со временем созрел и для любви к Евгению. Йен не только научил его любви, он открыл ему и ее темную сторону. Всю жизнь Микки приходилось страдать. Он не был тем типажом, что ноют и жалуются о подобном дерьме, но он даже не осознавал происходящего, принимая это как данность. Его изнасиловали под дулом ружья, ему приходилось терпеть побои отца и эмоциональный абьюз, но ничто из этого не нанесло его душевному состоянию сильный ущерб; по крайней мере, последствия не были такими ужасающими, какими обычно бывают. Ему с детства приходилось выживать, так что он просто привык и, падая, с безразличным видом тут же поднимался. Иначе быть не могло. Как обернулось, слова и кулаки Терри никогда не смогли бы причинить ему той боли, что причинил Йен. Нахуй отца; если он когда-нибудь вновь увидит его, то отбросит всю гордость и с удовольствием скажет прямо в лицо о том, что единственное, чему удалось сломить его сына, оказалась любовь к парню. И нахуй Йена. Он знал, что когда любишь человека вроде Йена, то в подобной любви больше боли, отчаяния и чувства безнадежности, нежели счастья. Было пиздец как трудно жертвовать собой, когда хотелось убежать; переступать через себя и быть рядом, когда все вокруг так сильно пугало. Но он сделал это. Йен никогда не был способен на подобное. И хоть именно Микки отвергал его в начале отношений, именно Йен предпочитал держать свои эмоции при себе. Пока Микки открывал сердце этому мудаку, тот мог просто сидеть и глупо кивать. Брюнету всегда хотелось, чтобы Йен, наконец, словами или действиями дал понять, что у него на душе. Слова из песен, какими бы банальными они ни были, наконец-то дали голос мыслям Йена. Поэтому Микки перечитывал и перечитывал, потому что, блять, он соврет, если скажет, что они его совсем не трогали. Когда Милкович, наконец, вдоволь насытился эти сообщением, он скинул с себя одеяло и вылез из кровати. В ноздри ему тут же ударил аппетитный запах жареного бекона, и желудок брюнета в предвкушении заурчал. Быстро натянув на себя серую толстовку, Микки вышел на кухню. Зрелище, что предстало его глазам, застало Милковича врасплох. Он выглядел слишком сексуально, особенно склонившись над мясом. Он подстригся и сбрил свою неряшливую щетину. Его зеленая рубашка с длинными рукавами красиво подчеркивала прорисованные мышцы рук, а джинсы туго обтягивали задницу, словно обнимая. — Утро, Мик, — промурлыкал Йен; слишком беззаботно для человека, который в девять утра готовил завтрак на кухне своего бывшего. — Какого… — пробормотал Микки, вопросительно посмотрев на Светлану, которая сидела за столом вместе с Евгением. Мальчик смотрел в экран ноутбука и сосредоточенно кликал мышкой. — Это обычное субботнее утро, — пожала плечами русская. — У меня встреча в маникюрном салоне, — она встала, всем своим довольным видом давая понять, что ей не терпится поскорее свалить, и прошло мимо брюнета, не обратив внимания на его ядовитый взгляд. — Серьезно? — первый раз он так хотел, чтобы Светлана шаталась рядом и выводила его из себя, а она решила уйти и оставить его в одном доме с Йеном. — Где Мэнди? — В беличьем кафе, — Светлана застегнула куртку и взяла сумочку. — Увидимся, — и с этими слова женщина ушла. — Я посыпал тебе яичницу сыром, — сказал Йен и улыбнулся Микки, который все еще стоял у дверей кухни в состоянии частичного шока. — На вкус дрянь, как по мне, но я знаю, что тебе нравится все… дрянное. — Твои подкаты, блять, дрянные, — проинформировал рыжего Милкович и, открыв холодильник, вытащил оттуда бутылку апельсинового сока. — Получил вчера мое сообщение? — невинно поинтересовался Йен. Напоминание о фотографии члена Галлагера и осознание того, что от этого члена Микки отделяли только два метра, гордость и несколько слоев одежды, заставило парня поперхнуться соком и закашляться. Микки сглотнул и поставил бутылку обратно в холодильник. — Не ебу, о чем ты, — процедил он сквозь сжатые зубы, чувствуя, как обдало жаром его щеки. — Очень странно. Я видел, что сообщение доставилось, — с ухмылкой ответил Йен. Микки показал самодовольному мудаку средний палец и сел рядом с Евом. — Чем занимаешься? — Играю, — бросил Ев, не отрывая глаз от экрана. — Это фонетическая игра, — сказал Йен, поставив на стол сразу три тарелки и усевшись напротив Микки. — Помогает ему учить буквы, чтобы он поскорее начал читать. Отвлекись, Еви, пора завтракать. Евгений послушно отодвинул ноутбук и занялся содержимым своей тарелки, совершенно не замечая царящего за столом напряжения. — Ты пойдешь сегодня смотреть со мной на динозавров? — спросил он Микки с набитым беконом ртом. — Не болтай, пока не проглотил, — строго обратился к мальчику Йен и слегка цокнул языком. Наблюдая за ними, Микки неосознанно закусил щеку. Он знал, что в его отсутствие Йен начал принимать участие в воспитании Евгения, но видеть это было странно. Именно этого он хотел, прежде чем все полетело к чертям; просыпаться утром, пока Йен готовил завтрак, и слушать, как рыжий учит Евгения вести себя за столом, на что Микки было совершенно посрать. — Пойдешь? — повторил Евгений, когда проглотил бекон, и с надеждой посмотрел на Микки. — Мы собираемся в научный центр, — объяснил Йен, увидев растерянное лицо брюнета. — Эмм, — Микки неловко прокашлялся. — У меня уже есть планы на сегодня, дружок. Прости. Йену не составило труда увидеть истинные причины отказа Микки. — Если хочешь, то можешь пойти с ним без меня… — предложил он. Йен всегда видел, когда Микки было некомфортно; так же, как и Микки всегда видел боль Галлагера. Какая-то его часть хотела сделать все, чтобы Йену стало лучше, но он удержался и не стал облегчать страданий своего бывшего. — Хочу, чтобы папочка пошел вместе с Йеном. Вы мои лучшие друзья! — воскликнул Йен и хлопнул в ладоши, словно все уже было решено. — Папочка и Йен, папочка и Йен, — взволнованно затараторил он. Йен покосился на Микки и виновато пожал плечами, дожидаясь ответа, пока гиперактивный мальчик подпрыгивал на своем стуле. — Сейчас оденусь, — брюнет проглотил остатки яичницы и натянуто улыбнулся Евгению. — А потом пойдем. — Ура! — Ев вытянул руку и растопырил крошечные пальцы, чтобы дать Йену пять. Когда Микки скрылся в комнате, Йен тут же подлетел к мальчику и, сжав ладонями его щеки, поцеловал в нос. — Я тебя обожаю, Еви! Ты только что очень помог мне. Евгений засмеялся, стараясь оттолкнуть от себя руки рыжего. Йен никак не мог налюбоваться видом смеющегося Ева; он всегда широко улыбался и закидывал голову назад, а его голубые глаза светились, прямо как у его отца. Когда Микки вернулся, Йен уже убрал со стола и, одевшись, как следует закутал Евгения в теплую одежду. — Хорошо выглядишь, — произнес он, осматривая Микки с головы до ног. Тот был одет в серый свитер и темные джинсы. Йену потребовалось призвать весь свой самоконтроль, чтобы удержаться и не приникнуть к этим розовым, пухлым губам. — Это не свидание, — напомнил Микки, обвязывая шарф вокруг шеи. По дороге к трамвайной остановке Евгений сжимал руку Йена и возбужденно перечислял всех динозавров, которых он знал. — Он очень умный, — сказал Йен Микки, который старательно пытался не смотреть на рыжего, пряча руки в карманах. — Да? — спросил он, все еще глядя на дорогу перед собой. — Агаа-аа, — признал Йен. — У него отличная память, прямо как у тебя. Микки ничего не ответил. — Возьми меня за руку, — потребовал Евгений, протянув свободную ладонь отцу. Блять, это было уже слишком. Он хотел ответить «нет», но не мог отказать собственному ребенку, а потому сделал глубокий вдох и протянул Евгению свою облаченную в перчатку ладонь. Микки приказал себе смотреть только вперед, но глаза быстро предали его. Он метнул взгляд в сторону Йена и чуть не подавился холодным воздухом, когда увидел, что рыжий пристально смотрит на него. Все это время Евгений продолжал беззаботно болтать, оставаясь слепым к происходящей по бокам от него агонии. — Я хочу этого, — мягко произнес Йен; голос его был таким сильным и умоляющим, что эти слова тут же ударили Микки прямо в грудь. Милкович встряхнул головой и, отвернувшись, уставился в небо, изо всех стараясь держать на лице непроницаемую маску и надеясь, что ни один его мускул не дрогнет. Йен закашлялся, пытаясь спрятать собственные эмоции. Всю дорогу до научного центра Микки пришлось слушать неуемную болтовню Евгения; оставалось только догадываться, от кого он это унаследовал. Светлана болтливостью не отличалась, да и сам Микки не был любителем потрепать языком. Он покосился на Йена, который с энтузиазмом поддерживал разговор с мальчиком, и вздохнул, покачав головой. Он. Евгений унаследовал это от него. Голову Микки наполнили воспоминания о том, как Йен покачивал еще совсем крохотного Ева на руках и рассказывал ему самые абсурдные истории, которые часто придумывал самостоятельно. Например, сказку о мальчике с двумя папами или блядскую Золушку, в которой сменил пол у главной героини. Микки почесал лоб, стараясь отогнать приступ ностальгии. Он всегда делал вид, что его это раздражало, но на самом деле это было не так. Когда они добрались до научного центра, Евгений тут же принялся водить их от одного экспоната к другому. — Бля, он вообще когда-нибудь устает? — ворчливо спросил Микки, впервые обратившись к Йену после признания рыжего на улице. — Очень редко, — с улыбкой ответил Йен. — В этом он похож на тебя, ты в курсе? — Микки сел на скамейку, пока Евгений убежал играть с другими детьми на площадке, сконструированной в форме человеческого сердца. — Смотри на меня! Папа, смотри! Я сейчас скачусь, — позвал Ев, бешено махая руками в попытках привлечь внимание брюнета. Микки показал ему два больших пальца и посмотрел на то, как Евгений скатился с горки, а затем поднялся на ноги просто чертовски довольный самим собой. Микки не понимал, чем он так гордился, но раз Евгений находился в экстазе, то у него не было претензий. — Думаешь? — удивленно спросил Йен, сев рядом. — Он на меня похож? — Да, есть такое, — ответил Микки, продолжая смотреть на Евгения. — Я люблю его, — произнес Галлагер. — Правда люблю, — он так пристально смотрел на профиль Микки, что тому пришлось повернуться к нему лицом. Микки просто кивнул. — И тебя я тоже люблю, — продолжил Йен; голос его был переполнен искренностью и слегка дрожал. Он накрыл ладонью колено своего бывшего, но тот, холодно на него посмотрев, резко отстранил его руку. — Я не вру. — Блять, Йен, необязательно это делать, — раздраженно прошипел Микки. — Если бы ты любил меня, то уехал бы со мной. И вот опять. — Я испугался, мне было страшно все так оставить. Это… — начал Йен, но его тут же перебили. — Боялся оставить все, но не меня, — огрызнулся он. — Говори так, как есть, — Йен видел, что брюнет с трудом держит себя в руках; каждый раз, когда Микки был сильно расстроен, он чесал переносицу костяшками. — Если бы я знал, что это не навсегда, и у тебя там миссия… Если бы я знал, мне бы не было так страшно. Я бы уехал с тобой. Я не хотел тебя оставлять, — голос Йена начал взволнованно повышаться. Микки сердито на него зашипел. — Но ты оставил. Мы не будем обсуждать это здесь. — Тогда где? И когда? — отчаянно спросил Йен. — Я не буду пытаться себя оправдать. Я раскаиваюсь, мне жаль. Никаких оправданий, веришь? Я должен был с тобой поехать. Я жалею об этом каждую минуту каждого блядского дня. — Я серьезно, — предупредил его Микки, стиснув зубы. — Заткнись нахуй. Все, конец. — Конец разговору? Или нам конец? — попытался прояснить Йен, игнорируя собственную дрожь. — Йен, — в голосе Микки все еще звучали предупреждающие нотки. Он просто хотел, чтобы Йен перестал. — Разговор окончен или мы? — повторил рыжий и вздохнул, когда Микки, проигнорировав его, вскочил со скамейку и пошел к Евгению. Это были последние слова, что они сказали друг другу в тот день. По крайней мере до того момента, как Йен снова лежал в своей кровати и слушал самую грустную песню, которую только смог найти. Он взял телефон и отправил Микки сообщение, позволив лирике выразить чувства, которые у него не получалось объяснить Милковичу. «Ты всегда обо мне мечтал, я во снах твое лицо рисовал. Не смей говорить, что пришел конец тем счастливым дням; ведь ты единственное светлое, что было у меня»