Принять жизнь

Когда я узнала, что Джим обрёк меня разделить свою участь, умереть от старости в безмолвном космосе, я возненавидела его. Все мои мечты и надежды пошли прахом, да что там, я узнала, что даже к нормальной жизни вернуться не смогу — попросту не доживу до конца путешествия. А ведь мне хотелось столько всего сделать: повидать мир, написать книгу, стать знаменитой писательницей… Я жаждала мести, но меры, предпринятые для этого, казались мне недостаточно сильными. Джим подвергался остракизму с моей стороны, однажды ночью я избила его и даже собиралась убить… Но так и не смогла завершить начатое. Может быть, потому что боялась в глубине души, что не выдержу одиночества, тоже кого-нибудь разбужу, и всё повторится? Он и не думал сопротивляться. Когда я замахнулась на него той металлической штукой, он будто по инерции прикрыл голову, но затем отвёл руки назад. «Убей меня, если хочешь», — читалось в его лице. Он лежал на кровати абсолютно беспомощный. Мы были одни на целом корабле. Ничто кроме мук совести и страха одиночества не мешало мне сделать это. Но я не смогла, разревелась, как дура… Когда проснулся Гас, один из членов экипажа, я просила у него справедливости. Мне казалось, что если Джим будет наказан, в моём сердце утихнет буря. Но человек в синей форме сказал мне, что да, Джим виноват, но ведь он был как утопающий. «А утопающие всегда тянут кого-то за собой». Обидеться на Гаса я не успела… До сих пор поражаюсь мужеству этого человека. Ему было гораздо хуже нас: мы проснулись совершенно здоровыми, а у него из-за неполадок в гибернационной камере повредились многие органы. Но в первую очередь он думал о других, не о себе. И вместо того, чтобы отправиться в медпункт, где всё равно не могли продлить ему жизнь, занялся починкой корабля. Он спокойно встретил весть о приближении смерти и передал нам свой браслет, дающий доступ в инженерные отсеки. Его последним заветом было «Заботьтесь друг о друге и почините корабль». Гас умер на наших руках. Тело его и дух отправились бороздить просторы вселенной. «Имея не ценим, а потерявши плачем». Когда Джим, рискуя собой, вылетел в открытый космос, чтобы открыть заслонку и охладить термоядерный двигатель, я поняла, как дорог он мне стал. Весь ужас его одиночества я испытала за те минуты. Он поступил благородно, предложив мне вновь погрузиться в сон. — …С помощью браслета Гаса медицинскую камеру можно превратить в аналог гибернационной. — Но ведь медицинская камера только одна. — И воспользуешься ею ты. А я буду приходить к тебе каждый день. Но я простила его, решила остаться рядом и не жалею об этом. Было бы ужасно, если бы я, проснувшись вместе с другими через 88 лет, помнила всё, как будто это было вчера, а Джим к тому времени уже… Вряд ли бы я во второй раз решилась на столь опасное путешествие, и моя мечта вернуться на Землю в далёкое будущее перешла бы в раздел несбыточных. Я бросила попытки изменить то, что нам неподвластно, и приняла жизнь такой, какая она есть. В конце концов, у меня остался любимый человек, беседы в баре с обаятельным роботом Артуром и огромный, бесконечно звёздный космос вокруг.

***

Прошло 50 лет. В главном зале Джон собственноручно построил двухэтажный деревянный дом, вдвоём с Авророй они посадили деревья, разбили небольшой сад, из яиц, которые нашли в грузовом отсеке, в инкубаторе вывели кур и других птиц. Теперь это место превратилось в цветущий сад, маленький уголок родной Земли. По двору важно расхаживали куры, чирикали воробьи, перелетая с ветки на ветку, а в домике за столом сидела чета совсем дряхлых старичков. Дед с пышной белой бородой подавал воду сухонькой старушке. У обоих тряслись руки, и движения были замедленными, но в каждом жесте чувствовалась забота друг о друге. — Джим, давай выйдем на улицу, на солнышко поглядим, — закончив трапезу, обратилась к мужу старая женщина. В его ясных голубых глазах промелькнула боль: с недавнего времени у супруги случались провалы в памяти, она стала забывать, где находится, путала корабль с Землёй, а за пределами «сада» и вовсе заблудиться могла. В те редкие моменты, когда они наведывались в бар к Артуру (но уже не для того, чтобы выпить, а просто поговорить) она называла робота другими именами. — Может, тебе стоит прилечь отдохнуть? — Нет уж, спасибо. В таком возрасте спать боишься. Вдруг уже не проснусь? — Не пугай меня так. Мы ведь хотели умереть в один день. Взявшись за руки, они медленно и предельно осторожно вышли из дома. Джим помог Авроре поудобнее устроиться на лавочке под навесом крыши и сам, кряхтя, опустился рядом. — Красота-то какая, — пробормотала старушка, оглядывая двор. — Да уж. Приятно осознавать, что мы сделали всё это своими руками. — Только кому потом всё это достанется, детишек у нас нет… Впрочем, это и хорошо, иначе бы они ничего не видели, кроме этого корабля. — Скажи, Аврора… Ты не жалеешь, что осталась со мной? — Поздно уже жалеть. Я прожила спокойную, счастливую жизнь. Дом мы построили, деревья посадили, я дописала свою книгу. Теперь и помирать не жалко. Правда, Джим? Знаешь, все эти годы я любила тебя. — Я тоже тебя люблю, Аврора. Прости, если в чём-то я был не прав и тебя обидел. — И ты меня прости. Хорошо, память хоть ненадолго прояснилась… Так они и умерли: в цветущем саду, крепко держась за руки.