Его брешь

      Всё измеряется деньгами – это та истина, на которой держалось пошатанное раком внутреннее равновесие Уэйда. Одна зелёная пачка – за свёрнутую шею, две – за безболезненный удар катаной прямо между лопатками – даже Уилсон бывает милосердным. За несколько чемоданов долларов Уэйд мог бы истребить весь НАТО. Короче говоря, любые преграды стирались, стоило заказчику назвать крупную сумму, и тогда безбашенный на все шестерёнки Дэдпул приступал к делу.       Единственное, что не было подвластно его мере – это Питер Паркер. Грёбанный малец в латексе с паучьим принтом никак не мог разместиться по шкале от одного до десяти, где десять – непозволительно дорогая роскошь самого лютого наёмного убийцы. Он ловко лавировал, то показывая свою скотскую сущность в свои восемнадцать, то ластился так, что Уилсон – хвалёный убийца и беспощадный сукин сын – надолго растекался бесхребетной лужицей.       – Двести баксов – и нет щенка, – басил кто-то в голове Уэйда. – Одной пули хватит. Желательно не в затылок. Лично я – ленивый хуесос, и его милые мозги отскрёбывать со стен не собираюсь.       – К чёрту пули! Я бы задушил, классика же. Тысяча наличными, и ваш Спайди…       – Ну вы козлы, – рычал Уилсон, но контраргументов не имел. Пока он не загонит Паркера под свои рамки, он чувствовал себя слабым и беззащитным. Это было его Ахиллесовой пятой, изъяном, брешью в стержне злого и плохого старика Дэдпула.       – Не будь размазней, чел, - отвечают ему. – Ты можешь позволить ему отсосать нам или уговорить нас отсосать ему, но деньги – вот, что выше любого молодого тёплого тела. Скажи цену, друг, и мы заткнёмся.       Уилсон знал, что его берут на понт. Заткнуться? Просто смешно. Уэйд шлёт ублюдков нахер, зная, что они никуда не денутся – такое въелось так глубоко в его мозг, что не поможет даже скальпель. Он устало открывает глаза и в наступающем рассвете видит перед собой Питера. У него взъерошены волосы, в лукавых глазах играют солнечные блики, а острый кадык упирается в здоровый стояк Уэйда.       – Я могу тебе доставить удовольствие по собственной инициативе, – медленно спрашивает Паркер так, что при каждом слоге он касается члена Уилсона (непростительно мучительное издевательство), – или надо сначала спросить разрешение у них?       – Мой сладкий Спайди, опусти резинку боксеров, открой рот и молча действуй, – советует он. От ощущения своей покрытой струпьями плоти в узком горле звезды маленьких детишек у Уилсона мгновенно выступает испарина по всему сильному телу. Паркер берёт глубоко, плотно прижимая язык к крыльям крупной головки. Он опускает голову до самых тяжелых яиц так, что Уэйду сквозь слёзы блаженного удовольствия открывается вид на выступающую колонку позвонков и оттопыренную упругую задницу.       Несколько пар чемоданов со слитками золота и одна темнокожая цыпочка. Уэйда нисколько не коробит, что за одного Человека-Паука он взял бы больше, чем за одну международную организацию. Он сам себе босс, его империя – его правила. Это было частью профессиональной этики – всему знать цену. С Паркером было иначе.       За рельефные ноги Питера Уилсон, покривив душой, накидывает сверху сто баксов. Манера драться, острые коленки, чёртовы рёбра, прочность паутины – Уэйд оценивает всё, тщательно взвешивая даже грёбаную походку и прямую осанку. Паркер доходит до баснословной цены в три миллиона чистых долларов, даже не подозревая, что его жизнь в шаге от возможно самой крупной сделки Уэйда за всю его жизнь.       Питер периодически обнуляет свой счёт, показывая своё эгоистичное юношеское «я», выводя из себя Уилсона так, что тот, прижимая дуло охотничьего ружья под подбородком, не сдерживается и стреляет. Триста шестьдесят баксов за умение распылить Дэдпула без вреда для собственного здоровья – Паркер тот ещё супергерой.       Восемьдесят тысяч за прекрасный секс на крыше башни Тони Старка.       Десять баксов – нехер пиздеть на тако!       Четыреста долларов и годовое бесплатное место на парковке в центре Лос-Анджелеса за прелестные пальцы, которые с любовью проходятся по неровной коже Уилсона.       Питер успешно и со вкусом не желает вписываться в рамки Уилсона, оставаясь единственным субъектом, так и не нашедшим свой ярлык. Он держит Уэйда и его якобы недовольные голоса в башке в тонусе, не давая ему расслабиться ни на минуту. Это влечёт Уэйда. Он гладит всего Питера с такой осторожностью, на которую он даже не подозревал, что способен. Питер Паркер – его блядский трофей – нежился в грубых широких ладонях, которые несколько часов назад вытягивали кишки из какого-то чиновника.       Уэйду поступает заказ – убрать Человека-Паука. Нет, он был в курсе, что рано или поздно это должно было случиться: такие, как Спайди, не оставляют равнодушным никого. Уилсону предлагают деньги, китаяночек, банки в Швеции, пост премьер-министра, первоклассную траву, вагоны чистого спирта. Уэйд отвечает:       – Этот экземпляр не продаётся. Дэдпул, мать твою, не берётся за него. И другим не советую: дело заведомо конченное. За ним стоит один свирепый мужик с пастью вместо морды, без шуток, босс, – и переходит на шёпот: – Говорят, он с ним не только трахается, но и собачку недавно завели. Жесть, правда?       Уэйд невозмутимо убирает с плеча светлую шерсть.       Один миллион и шоколадный кекс, приготовленный с любовью.