Waves of sweet fire you're safe within

Закат давно уже высох снаружи, ночные огни Суны вытеснили его отсветы из каждой трещины на стенах резиденции Казекаге, зажженные светильники - из глубин здания. Минуя лестницы и коридоры, Канкуро отпускает по пути часовых; каждая и каждый благодарно зевает. В чрезмерно бдительной охране ночью больше нет необходимости - все они теряются, начиная наконец к этому привыкать. Дверь в кабинет Казекаге оказывается приотворена. Нежность проступает на лице улыбкой прежде, чем ноги Канкуро переступают порог. Он находит Гаару именно там, где и ожидал найти - по-прежнему за работой. Свет рябью отходит от стен, подбираясь к письменному столу у самого окна, оттесняет темноту по углам с явным трудом. У Гаары на щеке - бледный след от чересчур плотно прижатого кулака, подпирающего теперь подбородок, в другой руке - какой-то недописанный документ. Гаара будто свои пальцы рассматривает сквозь него. Тень Канкуро идет сразу по обеим стенам следом за ним. - Эй, Гаара. Рука ложится на его плечо - Гаара вскидывает голову, как будто просыпается. - Ты устал, - Канкуро старается не повышать голос дальше полушепота. Песок за окном шелестит, как в часах. - Пойдем домой. У тебя будет долгий день завтра. "Этих долгих дней у тебя было так много". Это привычно уже, как зажигать, едва стемнеет, лампу - поднять его на руки, бережно прижать к себе. Гаара и вправду сильно утомлен - сонливость стоит пылью в его глазах. Он совсем не возражает, укладывает голову на плечо, падает лбом в шею, спрятанную в воротнике. - Пойдем. Канкуро настаивал так долго - и Гаара больше не работает по ночам. * Ночь зарывается в песок, красит всё кругом в темный. - Хочешь, почитаю тебе книгу? - Книгу? - Ну да. Это помогает уснуть, знаешь. Я попробую выбрать не слишком скучную. Маленькая книжка с картинками про приключения тушканчика в пустыне - первое, что бросается Канкуро на глаза. Он смеется, невольно представив, как читает Гааре это. Берет соседнюю - о путешествиях. Гаара жмется щекой к его плечу, заинтересованно касается пальцами изображения на обложке. Его глаза мутные, как сонные вечно, как темная вода - дна не разглядеть. В его глазах так много ночей, проведенных в одиночестве. Без сна. Наедине со своей болью. Канкуро не может простить себя за то, что однажды его оставил. Кашель помогает справиться с комом в горле, и Канкуро начинает читать. Ночь идет, чернеет, комната становится меньше - сужается до краев крохотного острова, ограниченного их кроватью, за порог которой свет достает только кончиками бледных волн. Гаара слушает чутко, вдумчиво. Ведет рукой вверх по его груди. Канкуро теряет выдох не дошедшим до трахеи, едва не обрывает фразу. - Что было дальше? Гаара задает этот вопрос, когда книга подходит к концу. Канкуро становится неловко - он никогда не считал себя хорошим рассказчиком. - Тебя это так сильно увлекает? - Гаара кивает настолько серьезно, что Канкуро чувствует - у него нет выбора. - Ну ладно... Дальше... О, ну представь: вся эта странная компания, только вот вернувшись домой, решила вдруг снова куда-нибудь отправиться! Гаара негромко смеется. Гаара слушает его так внимательно, словно он рассказывает нечто, действительно того стоящее. Наконец засыпает - с улыбкой, накрепко переплетая их пальцы. * Канкуро благодарен за то, что они братья, и ему не нужно было искать предлог для того, чтобы сблизиться с ним. Быть рядом с ним. Стена между двумя их комнатами, разделявшая их, стала просто стеной - не милями нежелания понять, страха и чувства вины, и преодолеть её оказалось нетрудно. Канкуро благодарен - он был бы несчастен всю жизнь, если бы этого так и не произошло. Без Гаары для него не существует ни счастья, ни покоя. Гаары слишком много в его сердце, чтобы, лишившись его, оно могло полноценно жить. Гаара - шум в ушах. Жар в легких. Любовь к Гааре - ранение в груди, осушающее его, как сосуд, кровотечение. Любовь к нему не может пощадить. Куда бы Канкуро ни пошел, он везде видит Гаару. Песчаные дюны так похожи на его покусанные губы. Высушенные до черноты редкие кустарники - его волосы, непослушные под пальцами. Покатые полосы гор, подпирающие небо на горизонте - изгибы его плеч. Ветер - его руки, за ветром так же хочется следовать, как и за ним. Пустыня, подчиненная ему, хранит в себе его черты. Соединяет их, стоит только случиться разлуке. Канкуро досадливо скрипит зубами, трет между ними песок - он не любит разлучаться с Гаарой. Канкуро не любит оставлять его даже на минуту, как будто боится всё ещё, что может струсить, пусть и знает - ни за что не повторит больше ни одной своей ошибки. Гаара одного себя винит во всем, не слушает его, и Канкуро прекращает просить прощения - он просит о доверии по-другому. Сколько бы времени ни осталось им теперь, Канкуро ни единой отданной им секунды не позволит Гааре в себе засомневаться. * Рассвет мокнет туманом за окнами. Их комната - светильник, круглый плафон, ее стены - запотевшие от дыхания стекла. Гаара смотрит в потолок. Его глаза застывшие, как часовая стрелка. - Сон, - выговаривает медленно, жмется лбом к запястью. - Я видел сон. - О, мне многое снилось тоже! - Канкуро отрывает взгляд от зеркала, занесенную было кисть - от щеки. - Но сперва ты расскажи! Гаара рассказывает, задумчиво хмуря лоб, запинается то и дело, стараясь всё подробно вспомнить. Гааре снятся долгие дороги, пески, обезоруживающая прохлада неродных мест. Существа с необыкновенным обликом и силой - Гаара теряется, уточняя, возможно ли такое наяву. Горы и пещеры, миссии, враги. Люди, которых они оба не знают - Гаара выводит из воздуха их черты указательным пальцем. Канкуро слушает его, не пропуская ни слова, задает много глупых похожих вопросов - но Гаара, кажется, рад на них отвечать. Раньше он спал слишком мало, чтобы успевать видеть сны. Канкуро боится себе представить то, как извели, измотали его все эти полубессонные годы. Глаза Гаары - соль, подсыхающая переливчато по песчаным берегам южных морей. Он в каждого смотрит, как в темноту - потерянно, будто ничего не видит. Гаара говорит мало, говорит медленно, как будто собственный голос осиливает с трудом. Он и в объятия его впервые падает - как в кровать, от усталости. Теперь всё иначе - будет и останется навсегда. Это его, Канкуро, долг. Его желание. Беречь сон Гаары, заботиться о том, чтобы он не открывал глаза до тех пор, пока для этого ему не придется делать над собой больших усилий. Его сон теперь - не пара часов до рассвета, беспокойные и рвущиеся руками на лоскуты нервных пробуждений. Его сон теперь под бдительной опекой. Канкуро всегда лучше всех справлялся с тем, чтобы обеспечить ему безопасность. Его руки защищают Гаару - прочнее, чем броня марионетки, надежнее, чем щит из песка. Так, как одна только любовь может защитить. - И ты тоже, - Гаара улыбается. - Снился мне. Канкуро рад не оставлять его и по ту сторону снов, но краснеет, когда слышит об этом. * Гаара всегда был красивее всех других - сперва мальчиков, затем юношей и мужчин. Наверное, оттого Канкуро и не понимал никогда, красивы ли остальные. Канкуро кажется - он всегда его любил. Когда боялся ослушаться отца и к нему подойти. Боялся умереть от его руки. Боялся не заслужить прощение за то, сколько причинил боли. Пустыня ломает даже сильнейших шиноби, заманивает, выпивает до дна, убивает. Гаара - пустыня. Гаара всегда был всем для него. Пугающим, бьющим в дрожь, изводящим нежностью, невосполнимым всем. Куда бы Гаара ни отправился, Канкуро пойдет за ним. Его тянет к нему - как тянет тело следом за рукой. Как много времени они потеряли зря. Его Гаара, такой сильный и несправедливо пострадавший, разбитый тем, на что никогда не был согласен, и раньше мог бы найти рядом с ним свой дом. В том, как много ему пришлось перенести - его огромная, до сих пор не искупленная вина. Канкуро видит - Гаара до сих пор растерян. Насторожен. Он слишком долго считал себя одним целым с чудовищем. Гааре незачем бояться удара в спину - песок немедленно встанет между ним и угрозой. Гаара боится другого. Новых ран, подобных тем, которые столько лет никто не мог разглядеть на нем. Тех, от которых у него наконец-то вновь появилось лекарство. Канкуро хочет только одного - чтобы Гаара об этом знал. Видел, чувствовал, не вспоминал о своем ушедшем одиночестве. Канкуро не позволяет себе молчать о своей любви. В глазах Гаары растерянное изумление, в его поцелуях - тяга и отчаяние. * - Канкуро. Его пальцы на плече - примертвевший воск. - Я слышал... что-то. Он напуган. Прячет в пальцах лоб, прежде чем повести ими по волосам. Глаза большие от страха, цепкие, как руки. Должно быть, тогда он научился хорошо видеть в темноте - неспящий, загнанный напряжением в колотящихся болезненно сосудах, идущий по следу того, за кем пошлет его поломанный рассудок. - Ты о чем это, Гаара? Я ничего не слышу. Тебе показалось. Эй? Посмотри на меня. Ну же, посмотри. Гаара смотрит. Слезы набухают в уголках его глаз, как на почках - оперение листьев. Канкуро кладет руку на его щеку. Похолодевшая вся. Прижимает ладонь плотнее, чтобы согреть. - Всё хорошо, слышишь? Здесь нет никого больше. Только ты и я. Ну кто тебя тронет, когда я рядом? Иди ко мне. Не бойся ничего. Гаара прячется, как в убежище, в его руки. В его руках дыхание Гаары становится, выравниваясь, тише. Гаара - Казекаге, Гаара - сильнейший шиноби в их селении. Песок лепестками цвета золотой хны распускается вокруг него. Бьет с силой железа. Не оставляет врагам ни шанса. Его сила несокрушима, как сама земля, непреодолима, как растущая буря, но Гааре страшно. Гаара боится - и пускай сила, которая защищала его и ломала, стерегла, норовя уничтожить, исчезла теперь навсегда. Пускай чудовище больше никогда не посмотрит на мир его глазами, не исказит его голос визгливым своим. Не вынудит внушать страх. Гаара по-прежнему напуган. Этой силы больше нет в нем, но Гаара до сих пор боится закрывать глаза. Канкуро с трудом вспоминает, какое количество воздуха необходимо на полноценный вдох, пряча слезы в его растрепанных волосах. Теперь это только Гаара. Перед его глазами, в его объятиях, на следах от поцелуев. Канкуро знает - забрать его снова он уже никому не позволит. Не важно, бессоннице, биджу, врагу или смерти. - Гаара? - его волосы в темноте - красным дотлевающие угли. - Я люблю тебя, Гаара. Любовь в его словах горячая, как нагретый лихорадкой лоб. Темнота рвется на короткий вдох в ответ. - И я тебя. Я...тоже. Голос камешком откалывается от его языка. Гаара засыпает, прижавшись к Канкуро так крепко, как будто боится упасть с кровати. * Гаара целует - как пьет с губ воду. Жмется до ломоты в плечах, обхватывает руками шею. Канкуро целует его - от ключиц до подбородка, задевает губами вишнево-алые пятна на кончиках ушей. Гаара как будто себя боится, вздрагивая и подаваясь плечом назад, но так умоляюще и сокрушительно смотрит. Стонет - и тут же мешает себе, зажимая рот ладонью. - Пожалуйста, не надо, - Канкуро убирает мягко руку от его губ. - У тебя такой красивый голос, Гаара. Красноватые отсветы зажженной лампы накаляются на его щеках. Гаара кивает, дышит часто, смотрит завороженно, как чужие губы не отрываются от его руки. Он пахнет так, как пахнет пропитанный дождем камень - глубиной земли, которую никому не увидеть. Иероглиф на его лбу горчит старостью шрама. Канкуро целует его долго, впечатывая свое собственное "Люблю" ему под кожу. Всё то, что никогда не устанет повторять. "Спасибо тебе". "Ты веришь мне". "Ты прощаешь меня". "Я тебя не подведу". У Гаары голос хриплый, как простуженный, он не молчит больше, распаленный близостью - рассказывает сбивчиво, что ему понравилось сильнее всего, упрашивает целовать еще, направляя вздрагивающими руками. Как в этой любви было не пропасть, как не потерять голову, не посвятить ему всего себя без остатка? Гаара - горячий песок, Гаара - холодная тень в лунную ночь. Всё в нем красивое, всё - не оставляющее ни шанса. Канкуро на него обречен. Канкуро благодарен за это. Воздух между ними - нагретый, воздух вокруг них - холодный, царапает дрожью неосторожно выступающие из теплого кокона ступни и локти. Когда Гаара целует его в ответ, ребра у него вибрируют, шатаются до боли внутри. Его губы раскрывают поры, расправляют сокращающие кожу морщины. Гаара нависает над ним, как мост, такой безупречный - кровь бьется в сосудах, будто ей тесно в них, голова горит, болят руки от желания его касаться. Его руки, как горячая вода - обжигающие, и не отпрянуть, не отпустить. Сорвав первый стон с его губ, Гаара касается их кончиками пальцев, замирая с улыбкой на лице. Когда рассвет поднимается над Суной порозовевшим паром, они уже давно не бодрствуют, запутавшись друг у друга в объятиях, и сны у них обоих, на двоих - одинаковые.