Не тот случай

От обеззараживающего раствора побаливают ссадины и небольшие порезы, на ребрах начинают расцветать синяки. Бордово-фиолетовые, розово-алые, как тлеющий закат у Старка за спиной. Но Питер не чувствует боли, не замечает красоту акварельного неба, в котором растворяется солнце. Ладони, твердые и холодные, но уже как будто родные, касаются его оголенных рук и плеч. И только это сейчас кажется важным. Тони, не особо церемонясь, обрабатывает следы последней вылазки "юного борца с преступностью". Там, где нужно, накладывает бинт, неразборчиво и строго ворча о безрассудстве и глупом дурачестве. Питер только кивает и улыбается, изо всех сил стараясь унять быстро колотящееся сердце. Может ребра так ноют не от ударов вовсе? А от того, что глупый орган так и норовит проломить собой грудную клетку. Питер так чертовски устал, голова почти ничего не соображает. Старк едва ощутимо прикасается пальцами к темным отметинам, Питер машинально отскакивает назад. Нежность, определенно она в чистом виде, не скрытая под язвительным сарказмом или холодным безразличием, ложится на кровоподтеки горячей волной. Еще ни разу Тони не вел себя с ним таким образом. Питер ловит себя на мысли, что ради подобных прикосновений готов терпеть любые побои, готов ежедневно принимать на себя удары грабителей, преступников или тех же вышибал из футбольной команды старших классов. Вот это уже действительно безрассудство. Паркер успевает заметить, как сузились на секунду темные глаза Старка, как его серьезное лицо едва тронула тень от проступивших желваков. Он зол, и Питер уверен, сейчас опять начнет лекцию о том, что геройствовать ему больше не следует. Но Старк молчит, отворачивается в сторону догорающего солнца. И только шумно выдохнув, Паркер осознает, что последние секунды не дышал совершенно. Свинцовая голова становится еще тяжелее. Прохладный и по-вечернему влажный ветер слегка треплет белую рубашку Старка, рукава которой закатаны до локтей. Питер смотрит на крепкие руки Тони, которые еще недавно так бережно его касались. Мурашки бегут по телу, наверное от ветра, а Паркер думает о том, что ничего в данную минуту так сильно не хочет, как сжать широкую ладонь Старка в тонкой своей. Тут даже думать нечего, делать он этого, конечно, не станет. Тони, наверняка, с недоумением оттолкнет его или же воспримет все как глупую шутку. Реакция же, впрочем, не так важна, она не заденет. Больно от того, что уже через пару минут Старк просто забудет о выходке. Порой у Питера возникает ощущение, что Тони относится к нему лишь как к забавной игрушке, способной отвлечь. В один день Железный человек полон энтузиазма проводить со своим "стажером" все свое свободное время, а в другой его как будто избегает. Это, как ни странно, ранит. Вид широкой спины Старка, плотно обтянутой рубашкой, отзывается в парне тянущим чувством где-то внизу живота. В ней заключается сила, защита и опора, и Питеру отчаянно хочется стать ближе. Усталость давит на голову, глаза слипаются, а в горле ощущается все та же неприятная горечь. Паркер аккуратно кладет голову на плечо Старку, закрывает глаза и старается дышать как можно ровнее. Оправданий придумывать он не будет, все равно не получится. А Старк их и не просит, даже бровью не ведет. Питер уверен, сейчас Тони его банально терпит, но однажды просто наиграется. Оттолкнет и бросит. На самом же деле Тони хочется выть. Закрыться окончательно, огородить себя глухой стеной от этого мальчишки, который сейчас лежит у него на плече. Но как же он может? Когда хватает одного лишь взгляда теплых карих глаз, чтобы вихрь внутренней беспричинной тревоги растворился. Его ясная улыбка, искры под веками, вьющиеся волосы, тот свет, что идет изнутри. Старк уже не помнит, когда в последний раз у него была паническая атака. Из этого сумасбродного парня так и льется энергия, лазурная, кристально-чистая, детская. И лицо у него открытое, столь юное, как у совсем еще маленького мальчика, особенно когда Питер смеется. Старк каждый чертов день напоминает себе об этом: Питер ребенок. Он еще ребенок. Но мысли невозможно держать под контролем. Когда взгляд задерживается на подкаченном, уже сформировавшемся теле, гладкой светлой коже, едва заметно проступающих венах молодых рук и напряженных мускулах, внутренности переворачиваются, а во рту мгновенно пересыхает. Это неправильно. Старк не хочет отбирать у Питера детство и калечить его юность. Стоит придумать, как научиться заглушать свои чувства, не прибегая постоянно к алкоголю и никотину. Не то, чтобы Тони был против вредных привычек, но уж недосказанности в нем сейчас слишком много, так и норовит выплеснуться через край. Он помнит, как стоял на этом же балконе, пытаясь разглядеть все тот же закат. Обрывки облаков цеплялись за высотные стеклянные здания, в окнах которых плавилось солнце. В момент, когда Тони в очередной раз хотел затянуться, ловкие тонкие пальцы перехватили тлеющую сигарету. На возмущенное «эй!» Питер только игриво подмигнул: удар на поражение. Парень обхватил сигарету губами, затянулся и медленно выдохнул. Губы Питера там, где недавно были его, Тони. Старк почувствовал, как внутренности слегка скрутило, он будто снова на мгновение стал школьником с чертовыми бабочками в животе. Сигаретный дым смешался с одним из дальних облаков. Подобные выходки со стороны Питера перестали быть редкостью. Чем больше времени они проводили друг с другом, тем смелее вел себя парень. Он мог звонко смеяться над галстуком Тони, надетым для деловой встречи, мог явиться к нему в дом без предупреждения и повода, мог выхватить из рук стакан со скотчем и выпить содержимое одним глотком, будто провоцируя. Но что бы Питер не творил, в каждом его действии теплилась невинность и детская простота. А у Старка внутри пожары да черные бури. Тони привык всегда получать то, что хочет, но Питер Паркер не тот случай. Старк отдает себе в этом отчет. Но как долго он сможет держать себя на расстоянии?