Безымянные герои. История четвёртая: "Серьёзно"

      Из-за характера и манер Ханджи не воспринимали серьёзно.       Моблит вечно нянчился с ней, будто с малым ребёнком, бегал за ней по пятам и держал за рукав, чтобы не шлёпнулась со стены и не попала в пасть Сонни и Бина. Большинство сослуживцев считало её сумасшедшей, а Аккерман не стеснялся произносить это вслух при всех. Ханджи прощала ему эту грубость и многим другим их косые взгляды. Ей так было проще прятать свой страх перед огромным, неизведанным, пугающим, завораживающим миром. В каких-то вещах она оставалась всё той же девчонкой, когда-то закончившей кадетку — любознательной до безрассудства и бесстрашно-отчаянной. Это ей каждый раз говорили вслед, что пойдёт на корм первому встречному титану, но вышло иначе. Из всего выпуска выжила только она и те немногие, что предпочли разведкорпусу мирное сытое существование внутри стен, но их за солдат и друзей она никогда не считала.       В один «прекрасный» день Ханджи снова осталась одна, не впервые, но далеко не в последний раз. Однако именно в тот момент Эрвин впервые заговорил с ней как с человеком — не как с рядовым — и достаточно скоро приблизил к себе.       В ту пору он только стал командором, ему были очень нужны толковые люди, которым он мог доверять, и Ханджи, весьма неожиданно для себя оказавшаяся в их числе, получила немало желанных и значимых привилегий.       От радости Зоэ, как думали многие, тронулась пуще прежнего.       Когда, рискуя собственной жизнью, она в одиночку загоняла титана, а в результате обнаружила его тайный алтарь, Леви чуть шкуру с неё не спустил, но в конечном итоге она своего добилась: разведка начала заниматься своими прямыми обязанностями — изучением врага и его слабых мест, что позволило в будущем не просто откорректировать тактику боя, но спасти множество человеческих жизней, пусть и ценой других жизней.       Наверное, в тот момент Эрвин кое-что для себя решил относительно Ханджи, а после очередного звания для всех стало ясно, кто станет его заменой в случае потери боеспособности или внезапной смерти.       Но никто не думал, что это произойдёт так скоро.       Занимаясь своими прямыми обязанностями, Зоэ наивно не думала о том дне, когда силы и бьющую в разные стороны энергичность придётся пустить в иное русло, и перемены восприняла очень болезненно.       Понятно было даже сороке, что Эрвин с одной рукой не боец, но мысли о том, что Леви может сам допустить его смерть даже в голову не приходила. И первое время она не могла на него спокойно смотреть: хотелось кинуться с кулаками и бить его, бить, чтобы не было больше на бледном лице отсутствующего выражения, этой чудовищной маски скорби, лицемерной и равнодушной по её собственному глубокому убеждению.       Ханджи и раньше командовала отрядом и делала это с блеском, она брала на себя руководство не мешкая и полностью отвечала за собственные поступки, но командовать кучкой из восьми человек… отдавать им приказы, помня о том, как они обошлись со Смитом… каждый раз ловя себя на мысли: «что если вновь предадут?»…       Йегер с Арлертом и Аккерман вечно о чём-то шушукались, будто обдумывали план побега, а Леви, хоть и делал вид, что следил за ними во все глаза, не больно-то лез с замечаниями. Хотя что он сделал бы с парой титанов, один из которых ударом ноги мог штаб разнести?       Иногда Зоэ казалось, что разум её остался навеки в том домике в Шинганшине, где, накрытый плащом, лежал её командор. Её единственный командор. Других она не признавала. И, глядя в лицо своему отражению в зеркале, каждый раз говорила: «Ты сможешь!», и только тогда выходила из собственной комнаты на совещание или обычный обед.       Но даже такая мантра её не могла убедить в том, что новые, да и старые, подчинённые воспринимают её всерьёз, верят ей и не отступят ни при каких обстоятельствах.       В противовес всему этому очень её удивлял Кирштайн, внезапно как будто остывший к Микасе и бросившийся её опекать, как покойный Моблит.       «Не иначе в помощники набивается, карьерист несчастный», — ворчала она про себя раздражённо, стоило только Кирштайну поднять на неё виноватый, готовый к любому распоряжению и пожеланию, взгляд, и выгоняла за дверь. А он уходил, не желая навязываться. Но если она о нём думала плохо, с чего же тогда на душе каждый раз становилось так тошно, что вслед закрывшейся двери хотелось чернильницей запустить?       Комкая документы, Ханджи в который раз ощущала себя совершенно никем не понятой и одинокой. Море отчаяния колыхалось внутри, омывая волнами грудь, и во рту становилось так горько, что хотелось плеваться. Но она снимала очки, вытирала их от набежавших слёз и вновь надевала на голову. Одной было проще и легче. И она действительно верила, что своей подозрительной физиономией может заставить других относиться к себе серьёзно и с уважением, пусть не к личности, так хоть к должности. А о простых человеческих отношениях Ханджи себя заставила позабыть, решив, что они в подобных жизненных обстоятельствах для офицера разведки недопустимы.       Тем неожиданнее для неё стала новость, услышанная от смущённого в край Арлерта, буквально загнанного в угол под утро в пустом коридоре недалеко от большой библиотеки.       — Понимаете, сэр… то есть мэм… то есть мисс…       — Резче! — шикнула командор, от чего рядовой тут же вытянулся по струнке, не прекращая пялиться здоровенными от испуга глазами.       — Я относил одеяло для командира Леви и…       — И?       — И Эрена, — тихо, почти что на грани слышимости выдавил он из себя.       — Что? Что за бред ты несёшь? Что это там у них за ночные чтения?.. — Ханджи шагнула было к дверям, но Арлерт — вот наглец! — задержал её, крепко схватив за плечи. Хорошо хотя бы от взгляда её стушевался и отпустил.       — Простите, мэм, то есть мисс…       — Завязывай с этим.       — Простите! — он вдруг стал таким серьёзным, как будто от этого и его жизнь зависела тоже. — Очень прошу вас, не надо туда входить! — и добавил тише, смутившись ещё сильнее, — Они просто спят там.       — Им что, своих комнат мало? Арлерт, распорядок для всех един…       — Да знаю я, командор! Но послушайте, пожалуйста! Они так долго к этому шли, а теперь у них так мало времени…       — Для чего мало времени? — снова попытка сдвинуться с места не увенчалась успехом.       Ханджи, кипя раздражением, вперилась взглядом в испуганные глаза.       — Друг для друга, — как приводом по голове. — Поймите же наконец, у них всё серьёзно!       И тут до неё наконец-то дошло. Но, как ни странно, ни злости, ни неприязни к своим подчинённым она почему-то не испытала. Лишь на секунду море отчаяния всколыхнулось внутри: «Я тут одна, а у них… роман?»       Постояв немного в растерянности, она ещё раз посмотрела в глаза Армину, чтобы найти подтверждение услышанному, а затем отпустила его, удалившись немедля к себе.       Чуть позже она узнала, что вся гоп-компания была в курсе их отношений, кроме неё, и стало немного обидно. Но объяснимо: они не хотели её беспокоить ещё и такими подробностями.       Разговор с Аккерманом был продолжительным, нервным и непростым, но после него Ханджи стало намного легче, и многие вещи стали выглядеть проще.       Она, пусть со временем, но перестала гнать от себя людей, подозревая во всех грехах, перестала искать в каждом из них предателя. Вновь начала улыбаться и даже шутить, постепенно по капле выдавливая из себя обмелевшее море, больше теперь похожее на мокрое место оставленное влажной кружкой на очередном докладе.       Кирштайна она тоже больше не выгоняла. Пусть он не мог заменить Моблита с его истеричной заботой, зато командору было с кем перекинуться словом и помогать в работе.