Лучше

Алан давно отвык засыпать один. Наверное ещё с того времени, как перебрался в тогда ещё весьма запущенную квартиру тогда ещё собственного наставника. А, может, и, когда Эрику всеми мыслимыми и немыслимыми способами удалось упросить Спирса поставить их работать в одну и ту же смену. Эрик возвращается домой намного позже его самого и почему-то чуть раньше, чем приходил последние несколько месяцев. — Уилл и его бумажки. Ты же знаешь, — обычное объяснение, — А может и хорошенькая любовница или любовник, — никогда не веселящая Алана шутка, как дань традиции. Эрик слишком часто задерживается на работе, а, когда возвращается, выглядит чересчур измотанным даже для их нелегкой профессии. Он никогда не берет выходных, зато нередко берет часть списка у каких-либо незнакомых Алану жнецов, у которых он якобы в долгу, и вообще «пахает, как в лучших мечтах Уилла» по собственному же заявлению. Будь Алан чуть более настойчив, он бы наверняка попробовал уговорить напарника проводить больше времени дома, однако во всех действенных аргументах так или иначе упоминались бы Шипы и оставшееся им на двоих мизерное количество времени — а об этом и так было сказано достаточно. И всё-таки, когда во время разговора со Спирсом Алан ненавязчиво интересуется насчёт убийственного (в тот момент это слово ещё не приобрестает двоякий смысл) графика, Уильям сообщает, что никого сверх меры не нагружает, к тому же за месяц Эрик получил почти рекордное количество выходных. — Идиот. Есть будешь? — Спрашиваешь. Алан стряхивает с его макушки хлопья мокрого снега, Эрик смешно мотает головой, и Алану в очередной раз за этот день приходится сглатывать примерзкий комок, будто застрявший в горле. — Ну подумай, разве Уилл со своими бумажками или твои любовники-любовницы, в отличии от меня, будут для тебя готовить? Да и по отсатьным параметрам я явно выигрываю. — Откуда столько самоуверенности? — Эрик не сдерживает улыбки. — Годы упорных тренировок! У Алана уже не остаётся ни грамма уверенности в собственных подозрениях, когда он становится свидетелем скандала, устроенного Греллем. Тот вновь умудрился разругаться со Спирсом по одним им известному поводу и теперь обвиняет Уильяма во всех мыслимых и немыслимых грехах. — А ещё ты не ценишь меня! Ты вообще никого из нас не ценишь! А, между прочим, при определенных обстоятельствах душа жнеца стоит сотен человеческих! — Его послушать, так на нашем шефе все собаки висят, — усмехается Рон, явно недовольный, что пропустил начало представления, — Многофункциональный у нас Уилл выходит: и любимый ноготь поломал, и Титаник потопил, и бабушку Красной Шапочки съел. Прилипшая к боку Нокса брюнеточка хихикает, опасливо косясь на Уильяма. Алан понимает, что когда-то слышал о душах что-то подобное. Тарелка выскальзывает из рук на пол, где разлетается на мелкие острые осколки. Алан, выругавшись, опускается на корточки. Эрик обводит беспорядок разочарованным взглядом: — Говорил же, сам справлюсь. Ешь давай, я уберу. Алан влазит на стул, поджав ноги, и зачарованно рассматривает осколок, застрявший в пальце. Эрик отвлекается: — Занозил? Сам вытащишь? — Да, сейчас… Эрик вскидывает Косу на плече и напряжённо вглядывается в темноту переулка, всего на несколько метров левее того места, где вжавшись в стену, затаился Алан. Он нашаривает рукой прохладный кирпич за спиной и судорожно вцепляется в его шероховатую поверхность, словно в осязаемое доказательство того, что все реально. И Эрик — странно незнакомый и чужой — и четкий контур упавшего тела около его ног. С тихим хлопком Эрик исчезает. Алан моментально бросается к мертвой девушке. Та отрешённо улыбается. Снова накатывает волной и почти сбивает с ног чувство горечи, ненормально острой жалости к себе и немного неверия в происходящее. «почему, почему, почему» — Ты чего? Так больно что ли? Алан сам не осознает, как на глаза наворачиваются слезы, а он сам утыкается лбом в чужое плече. — Идём спать, а? — Эрик успокаивающе поглаживает его по спине. Эрик слишком заботливый, слишком родной, слишком любимый, слишком… Эрик. И от этого хочется выть в голос. На улице светает. Алан третий час стоит перед дверью собственной квартиры, не решаясь войти. Потому что войти — означает оказаться внутри, а внутри Эрик — тот самый Эрик над мертвым телом. Перед глазами тут же всплывает ненормально умиротворенная улыбка девушки. Алана начинает мутить. Оставшиеся до начала рабочего дня часы он проводит, бесцельно бродя по улицам. Мертвая остается скалиться где-то на периферии сознания. Эрик усаживает его на кровать, осторожно придерживая за плечи. — Порядок? Алан с благодарностью кивает и откидывается на спину, Эрик опускается рядом, притягивая его к себе. «слишком, слишком, слишком» «почему, почему, почему» — Ты не знаешь… Для нас есть какой-нибудь Ад или Рай? — Если бы знать, — в задумчивости отзывается Эрик, — В разное верят: Рай, Ад, перерождение, колёса там разные, гурии… А может и нет там ничего. Я не эксперт. Эрик с показным принебрежением держит в руках книгу. Утром Алан намеренно положил ее на кухонный стол. На распахнутой страничке среди текста рисунок — простое, почти схематичное, изображение жнеца, путающегося в какой-то шипастой дряни, больше похожей на колючую проволоку. — Что это за херня? — а между строк легко читается «Ты знаешь?» — Сказки. У жнецов тоже весьма занятная мифология, почти как у людей. Тут есть одна презабавная легенда о Шипах. — «Да, знаю.» Эрик перелистывает страницу. — Можешь не дочитывать. В конце она спасает своего возлюбленного, ценою жизней тысячи человек. А после их обоих казнят на каком-то Совете. — «Да, Эрик. Я знаю. Прекрати.» — Если б никто не узнал — они бы спаслись или смогли бы сбежать. — «Я обязательно что-нибудь придумаю.» Алан выхватывает книгу у напарника. Страница с рисунком надрывается. «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь… » — у этой цепочки нет логического завершения. Алан чересчур четко и ясно понимает, что слишком много времени провел среди неодушевленных бумаг, столько, что его собственные мысли похожи на пункты отчёта. «Варианты развития событий: 1) Алан позволяет напарнику продолжить: 1. 1) Эрик не успевает. Алан умирает. 1. 2) Эрик успевает. Сказка — всего лишь сказка. Алан умирает. 1. 3) Эрик успевает. Алан жив. Эрик развоплощен, как убийца. 2) Алан пытается что-то предпринять: 2.1) Уговорить Эрика остановиться. Не подействовало и не подействует. См. пункт 1. 2. 2) Сдать Эрика под суд Спирсу. Эрик развоплощен, как убийца. Алан умирает. 2. 3) Алан давно отвык засыпать один. Наверное ещё с того времени, как перебрался в тогда ещё весьма запущенную квартиру тогда ещё собственного наставника. А, может, и, когда Эрику всеми мыслимыми и немыслимыми способами удалось упросить Спирса поставить их работать в одну и ту же смену. Так или иначе, Эрик рядом был чем-то неизменным, создающим иллюзию спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Алан прислушивается к дыханию напарника — оно отсутствует. Создание видимости жизни — бьющееся сердце, дыхание — то, что считается в их обществе хорошим тоном, трудно и совсем не обязательно контролировать во сне. В глазах щиплет, и он кусает губы в попытках сдержать всхлипы. Где-то в глубинах памяти улыбается мертвая девушка. Эрик хмурится во сне. Алан сжимает в ладонях рукоять Косы и, ощущая на щеках горячие дорожки слез, режуще взмахивает лезвием. Из раны на шее Эрика моментально выскальзывает кинопленка, Алан зажмуривается — всё это и так слишком неправильно, а острая лента оплетает запястья, скользит по его телу, оставляя глубокие кровоточащие порезы. Алан чувствует, как медленно ускользает его жизнь, и разжимает пальцы. Коса выскальзывает из ладони. Больше не найдут ни одного мертвеца со странной, блаженной улыбкой. Так будет лучше.