Шаг за шагом

      В комнате для медитации царил густой, почти осязаемый, полумрак, граничащий с кромешной тьмой. Все свечи из маслянисто-чёрного воска давно погасли и растеклись в своих лампадках; лишь тонкие прозрачные полоски дыма тянулись к сводчатому потолку зала, растворяясь во тьме. Все, кроме одной, висевшей над головой единственного обитателя этого места, вот уже который час недвижно сидевшего в центре концентрического круга. Его оливковая кожа, лишённая всякой растительности, слабо блестела на рыжем свету крохотного язычка пламени. Во многих соотношениях, его плоть представляла собой произведение искусства, воплощение гераклического совершества в живой оболочке. Воплощённое разрушение и созидание в постчеловеческом сосуде, провидец оставался одним из немногих в Легионе, кому повезло не обратиться в пыль, запертую в пустом доспехе. И сейчас Имхотеп, одетый лишь в простую тогу, сидел в позе лотоса и медитировал.       Его эфирное тело витало в нереальных волнах Имматериума, поднимаясь на более высшие уровни Исчислений. Рябящие тени оживших грёз и чувств закружились вокруг него и урчали, словно назойливо пищащие комары. Если бы не воздвигнутая Имхотепом пси-защита, его всего уже облепили бы стаи призрачных хищников. Даже со всеми мерами предосторожности, вхождение в более отдалённые слои варпа оставалось чревато рисками потеряться здесь, а то и обречь себя на судьбу более худшую. Впрочем, колдуна это не волновало, пока обереги и заговоры хранили его дух в относительной безопасности. Он искал ответы на свои вопросы. Разум занимала только одна-единственная проблема: что же сейчас задумал Наиль Са-Ра? Каков будет его следующий шаг? С этими мыслями, провидец пронзил завесу будущего и принялся отыскивать судьбо-нити среди бесконечных переплетений возможностей и грядущих событий.       Ещё в незапамятные времена, когда Просперо был цветущим раем, между двумя корвидами было своего рода соперничество, быстро переросшее во вражду. По крайней мере, так это выглядело с перспективы самого Имхотепа. Сам же Наиль слыл чрезвычайно надменным, чтобы обращать внимание на какого-либо завистника. Несмотря на свою преданность легиону и Отцу, его амбиции тянули его всё глубже в поиски могущества — пока в итоге это не стало навязчивой жаждой власти. В конечном итоге, он стремился стать воплощённым богом — не по титулу, дарованному смертными, но по уровню своего бытия.       Наконец, колдун зацепил тонкую нить среди клубка мириадов судеб. Он с удивлением обнаружил, что её прядь словно выбилась из общего сплетения и растянулась куда-то в даль, за пределы обозримого пространства и времени. Имхотеп насторожился. Он направил разум вглубь по ускользающей тропе, как вдруг мотылявшие призраки всполошились, словно почуявшие кровь акулы. Имхотеп почувствовал, как когти-трещины заскрежетали по ментальному барьеру, и его разума коснулись удушающие петли ужаса забвения. Незримая «пуповина», связывающая эфирное тело с плотским нятянулась подобно растянутой резинке, и абстрактный вихрь забил с новой силой. Провидец чувствовал себя старой парусиной, бьющейся на скрипящей грот-мачте, но не позволил панике завладеть его рассудком. Силой мысли он воздвиг кокон из кристаллизированных эмоций, позволив буйному потоку обтечь его. Вцепившиеся твари вскоре сорвались и с воем исчезли в бесконечном небытии. Освободившись от налипшей мороки, колдун наконец сумел разогнать клубы тумана будущего и выцепить искомую прядь мойры.       Хотя след Наиля неизменно остаётся заметным в варпе, его попросту нельзя обнаружить в какой-либо части материальной вселенной. «Этой вселенной», — догадался тот. Никак, причуды Имматериума забросили его и его шавку из легиона Пертурабо за пределы обозримого мира, вдали от пламени Долгой Войны. В одной из воронок, куда тянулась его судьбо-нить, мерцали плеяды тусклых, невзрачных, но всё ещё видных душ невиданных доселе созданий. Нет сомнений, что они принадлежали обитавшим там существам. Влекомый искрой любопытства, Имхотеп вновь протянул свой разум через потоки Имматериума, надеясь получить хоть какую-нибудь подсказку, видение будущего. И стоило ему только на секунду об этом задуматься, как он внезапно осознал себя стоящим посреди главной площади неизвестного города, причём в окружении странных тощих ксеносов в узорных нарядах с капюшоном, прикрывающим лицо.       Имхотеп, если не шокированный, то явно оказался в замешательстве. Без сомнения, окружавшие его создания были ксеносами. По внешнему виду они разделяли сходство как с людьми, так и с мутантами-тзаангорами, населяющими Сортиариус: при общей гуманоидной комплекции, их ноги имели дугообразные колени с дополнительным задним суставом, чем-то напоминая птичьи лапы. А их лица… он украдкой глянул на одного из прохожих и с неприязнью заметил, насколько его морда близко походила на человеческую — со всеми этими губами, носом, скулами и глазами. Вместе с тем, она же разительно бросалась неестественно гладкими и уплощёнными чертами, лишёнными складок и деформаций, а также симметричным полукруглым рисунком у лба. Глаза, на первый взгляд лишённые зрачков, будто светились сами по себе. Более отвратительным колдун находил всякую пародию на настоящих людей, коими внешне прикидывались трёхпалые уродцы.       — Кила’селай, мудрейший, и да пребудет мудрость Алого Короля, — вдруг поздоровался с ним один из ксеносов женского пола, изъяснившийся на удивительно чистом наречии Просперо. Имхотеп, славившийся своей выдержкой, тут же покраснел как рак, и уж точно не от смущения. Он угрожающе навис над ксеносом, до хруста в костях сжав свои пудовые кулаки, воздух вокруг него наэлектризовался и наполнился резким запахом озона.       — Как ты, ничтожество, смеешь чернить своим поганым языком имя нашего Отца?!       — Молю вас великодушно, мудрейший, я вовсе не желала зла! Смилуйтесь надо мной! — исступлённо зарыдала та, упав перед космодесантником ниц. Уж чего, но ПОДОБНОГО Имхотеп даже в самых безумных мыслях не допускал — таков был шок от происходящего.       «Нет, это должно быть очередной морок», — провидец не мог до конца поверить в происходящее. Порой, видения сложно отличить от ложных образов, ведь ни в чём нельзя быть уверенным, когда дело касается варпа. Вместе с тем, он отчётливо различал серебристый блеск судьбо-нити, обвивающей этот мирок. Значит, где-то здесь и должен находиться Наиль. Или, по меньшей мере, находился раньше. Или будет находиться в будущем. Имхотеп вдруг опомнился, вспомнив, как это существо помянуло Алого Короля — несомненно, Магнуса. Он снова бегло огляделся вокруг: здешние угловатые ребристые постройки сплетались в симметричные геометрические формы, уплощаясь у основания и заостряясь к вершине. Таким образом, эти здания отдалённо, но напоминали знакомые колдуну пирамиды Тизки. Теперь он озадачен ещё больше.       — Один момент, ксенос, откуда тебе известно имя нашего Отц…       Не успел тот и слова молвить, как на гигантском экране, установленном на одном из небоскрёбов, сверкнуло изображение двух фигур в церемониальном стихаре из рубинового цвета ткани, причём одна из двоицы гораздо ниже другого существа и худее. При детальном рассмотрении, Имхотеп с разинутым ртом опознал такую же ксеноженщину-брюнетку и стоящего рядом с ней — нет, не может этого быть — одного из Тысячи Сыновей, его братьев. Хуже всего, это был сам Наиль Са-Ра, собственной персоной. Тзинч прокляни, что происходит?!       — Кила’селай, жители Терры, — начал тот, и вся толпа на площади кинулась на колени, повторяя за ним эту непонятную речёвку.       — И пусть славится в веках мудрость Алого Короля, — дополнила ксенос, приобняв своего спутника со всей нежностью. — Пусть будет вечно един союз кварианской и человеческой рас, ибо сам Магнус Красный благословил его, когда ниспослал нам своего благородного пророка, сына… и мужа.       Из лёгких Имхотепа словно ударом кувалды выбило воздух. Совсем не такого он ожидал узреть в своих видениях. Его губы дрожали как у выброшенной на берег рыбы, отчаянно тянувшейся к кислороду. Из всех ужасов чудовищной и безразличной вселенной, что повидал сын Магнуса за тысячелетия своей жизни, открывшееся ему зрелище предстало самым наихудшим из всех. Он никак не допускал даже мысли о том, что даже такой самонадеянный тип снизойдёт до яшкания с ксеносами. И тут — муж. Муж! Он осквернил себя, свою плоть и душу, омерзительной и противоестественной брачной связью с чужеродной мразью. Толпы оголтело ликовали и гудели в одобрении, и Имхотеп разрывался между желанием разорвать инопланетных ублюдков на куски и продолжить взирать на сие святотатство.       — Именно так, госпожа Тали’Зора, — широко улыбнулся космодесантник, заключив девушку в обьятья. — Узнайте же, о верные сыны и дочери нашего Отца, что по Его воле нам дано чудо обрести потомков от нашего союза.       Он бережно положил руки на припухший живот кварианки, словно держал своё самое величайшее сокровище. Вся выдержка и самоконтроль Имхотепа, так старательно возводимые в бастион разума, одночасье рухнули и рассыпались в прах. Сознание вдруг наполнилось раскалённой добела яростью, и его глотка исторгла пронзительный крик — в тот момент, когда остался всего один миг до прикосновения их губ в поцелуе…       Имхотеп очнулся в холодном поту, его сердца бешено колотились, а тело покрывала крупная дрожь. Последняя свеча наконец догорела, погрузив зал медитаций в кромешный мрак. На границе его рассудка скрежетали в ехидном злорадстве тени, привлечённые ужасом чародея, прежде чем обереги-сигилы отбросили прочь их зловредные стайки. Имхотеп осторожно приподнялся на шатающихся ногах и продолжил неподвижно стоять ещё минут десять, позволив испарине щипать его кожу. Наконец, гнетущая тишина сменилась сначала тихим, а затем всё более громким ритмично кашляющим, почти надрывным, звуком, исходившим из гортани сына Магнуса. То был сардонический смех, и в нём читалась горечь иронии, неверие и, в какой-то степени — злорадство.       Его соперник, самостийный и жадный до могущества, в конце-концов стал блеклой пародией на прежнего себя — по злой иронии судьбы, любимой игрушки самого Тзинча. Он запросто мог списать увиденное на очередной обман восприятия, ведь нельзя быть ни в чём уверенным, когда имеешь дело с такой изменчивой силой. Куда горше становилось осознание факта, что всё произошедшее уже наступило перед его глазами. Или неизбежно наступит; все пряди нити сплетались вокруг этой жалкой планетки, названной в самоуверенной небрежности Террой, сводили к этому событию.       На плечи Имхотепа навалилась невероятная тяжесть от груза понимания неприятной, но очевидной правды. Или правдоподобной мороки. Он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, отгоняя от себя мельтешившие искорки собственных эмоций. Пожалуй, подумал он, стоит на какое-то время отказаться от прорицания от греха подальше. А может быть — и вовсе от пользования варпом. Двери зала захлопнулись за спиной чародея, оставляя позади все испытанные им переживания. Он скажет Маркосу, что нечего уже гоняться за тенью падшего собрата.       И всё же последний образ по-прежнему отпечатывался перед его взором, будто выжженная на сетчатке пиктография: легионер в древней алой броне заботливо держит в руках жмущуюся к груди женскую фигуру того самого ксеноса, что видел в паре с Наилем…