Грешник

Тайлер Джозеф никогда не стремился к созданию новой религии. Он не хотел становиться современным мессией, не хотел спасать души тысяч подростков и зажигать в сердцах людей смертоносный и вечный огонь надежды. Тайлер Джозеф был обычным мальчишкой с кучкой рифм и странным вдохновением за пазухой. Он не смел говорить о Революции и крепко-крепко зажмуривал глаза, когда видел что-то, что могло бы столкнуть его с праведной дорожки. Тайлер Джозеф был обычным подростком со скомканным списком комплексов и злым языком. Он складывал обиды под верхнюю губу и редко улыбался. Сверстники называли его чокнутым, но Тайлеру нравился Шляпник (той самой Алисы), ведь они оба знали: безумцы всех умней. Тайлер Джозеф никогда не стремился к созданию новой религии, но флаг в его руках кроваво-красного цвета, а в глазах так же темно, как на душе. Тайлер рассказывал страшные сказки со сцены, Тайлер играл актёра, исполняющего роль чокнутого, Тайлер воспитывал своё поколение, начиная с собственного подвала и заканчивая незаконным проникновением в огромные заброшенные ангары. Люди, дети забивались внутрь любых железных коробок, толкаясь и плача, чтобы услышать его. Тайлеру не было страшно, но он знал, что скоро что-то пойдёт не так. Скоро всё покатится к чёрту, ко всем чертям сразу, и эти же черти однажды будут разжигать адское пламя досками его гроба. Эти же черти однажды станут говорить, что знали Тайлера Джозефа лично и часто вели с ним беседы. Тайлер — лучший друг этих самых чертей. Всё пошло неправильно на одном из концертов, когда Тайлера Джозефа заметили серьёзные люди. Те, в чьих глазах осел пепел войны со своими демонами (рядом с ними черти Тайлера чувствовали себя неуютно). Этим людям нужна была война физическая, потому что внутреннюю они уже проиграли. Им нужен был шанс, а Джозеф по несчастливому стечению обстоятельств вдруг стал синонимом к этому существительному. Тайлеру предложили выгодную сделку, пообещав, что ему будет позволено улыбаться, обнажая спрятанные под верхней губой обиды. Тайлеру предложили быть рискованно искренним и дали возможность говорить, не неся никакой ответственности. Тайлер не был Революцией, он был лишь её голосом, а говорить он любил. Люди не говорили много, потому что ценой за это были метки на коже совершенно постороннего человека. Найти недостающий кусок своего сердца, выдранный ещё при рождении, никогда не составляло особого труда, если двое делили родной язык. Гораздо меньше везло носителям разных языков: из страны Тайлера давным-давно никого не выпускали. У надписей на коже людей не было срока годности: некоторые сходили через несколько часов, другие оставались на всю жизнь. Многие противились системе, выкрикивая, что они сами в состоянии найти «своего» человека. Тайлеру не нужно было идти против системы, потому что она на нём не сработала: его кожа была и остаётся чистой. Кто-то смотрит на него с завистью, кто-то — с сочувствием, но Тайлеру всё равно. Он старается на себя и вовсе не смотреть, потому что обычное зеркало ранит сильнее, чем его самые острые осколки. Тайлер Джозеф не стремился создавать религию, но в его личной вере есть лишь один смертный грех — молчание. Тайлер ненавидит молчащих людей до подкожного зуда, зубовного скрежета. В обществе не принято говорить много из уважения к своим родственным душам, но Джозефу плевать на это негласное правило: он говорит, и говорит, и говорит, и говорит, и говорит, пока не садится голос. Изо дня в день Тайлер говорит: рассказывает стихи себе под нос, шёпотом повторяет слова собственных песен, заучивает наизусть лозунги Революции. Он делает это по привычке, потому что теперь ему двадцать четыре, а не двенадцать. Он не пытается назвать своё имя или адрес, он прошёл эту стадию ещё в детстве, и вместо разочарования и обиды осталась лишь пыль, которая не проходит через маску. Тайлер носит маску на сцене ради собственной безопасности в городе: ему не дают никаких миссий, не отправляют никуда под прикрытием. Для несведущих он очередной гражданин, а для Революции — инструмент подогрева публики. Они обеспечивают его деньгами и человеческими неподдельными эмоциями, а Тайлер отдаёт взамен свой голос, как грёбаная Русалочка из древних бабушкиных сказок. Тайлер ненавидит этот сломанный напополам (во всех отношениях) мир так же сильно, как любит его. * Он предпочитает носить длинные рукава и скрывающие лицо капюшоны — не потому, что прячется, а потому что чистая кожа привлекает много внимания. На улицах Тайлер видит много детей, и все их маленькие пальчики уже окольцованы какими-то малозначимыми фразами. Тайлер бормочет под нос: — Молчание — грех, — и где-то в глубине души надеется, что эти слова жгут кому-то ровную кожу. Когда Тайлер приходит домой, мама молча целует его в щёку и гладит по голове. Тайлер протягивает ей пачку купюр и прикрывает глаза, выдыхая. Он может смириться только с её молчанием. * Сегодня Тайлер впервые перестаёт петь прямо посередине концерта и уходит за сцену. Он не может дышать. Он не может даже открыть глаза, наощупь сползая по прохладной стене вниз. Он слышит, как кричат люди, и чувствует, что его пытаются поднять на ноги. Кто-то из персонала выливает ему на лицо стакан воды, и Тайлер, словно слепой котёнок, тщетно пытается разомкнуть веки. — Порядок? У Джозефа трясутся губы, и он почти срывается на рыдания, пытаясь вырваться из цепкой хватки охраны. Тайлеру не дают сделать и шагу, а кто-то из Революционеров хватает его за подбородок. — Ты выйдешь на эту блядскую сцену и допоёшь свои стишки, — шипит он. — Мы рассчитали время облавы, и у тебя в запасе двадцать минут. Делай свою грёбаную работу, Джозеф! Тайлера выталкивают обратно на сцену — уже в маске. Он улыбается и поёт что-то про руки и пистолеты, про дома из золота, про факелы, смерть и машины. Тайлер всматривается в толпу весь оставшийся вечер. До своего побега за кулисы — Джозеф может поклясться — он видел огромную надпись на чьём-то плече. «Молчание — грех». И если это чья-то плохая шутка, то Тайлер найдёт его и прикончит лично. А если нет… Тайлер допевает последнюю песню, выхватывает деньги из рук какого-то мудака в костюме и бежит от воя полицейских сирен и людского плача. Он шепчет: — Прочь, прочь, прочь. Тайлер приходит в себя уже у самого порога домой, когда дрожащей рукой звонит в дверь своей квартиры. Мама открывает ему с молчаливой улыбкой на губах, и Джозеф впервые за дюжину лет рыдает, лёжа у неё на коленях. * У Тайлера есть огромное количество последователей: они все выкрикивают его псевдоним, следят этими буквами на чужой коже, а ещё на стенах. Джозеф сидит на краю сцены и думает, скольким Революционерам судьба подсунула в родственные души жандармов Правительства. Чьи надписи появляются на руках президента, и почему он, как и Тайлер, старается носить максимально закрытую одежду. Джозеф понимает, за что воюют люди: им нужна свобода, нужно личное пространство. Люди ненавидят знать о том, что за ними следят. Правительству не стоило говорить об этом вслух, особенно когда все вокруг в курсе, насколько это опасно. Правительству не стоило закрывать для всех границы. Правительству не стоило устанавливать камеры в жилых домах и открыто ставить жучки. Правительство могло следить за всеми молча, и тогда Революционеры начали бы свою деятельность куда позже, а Тайлер выступал бы, потому что действительно хотел. Джозеф болтает ногами в воздухе и пятками ударяется о сцену. С каждым разом удары всё громче, всё сильнее, но Тайлер не спешит прекращать, пока чья-то тяжёлая и шершавая рука не опускается ему на плечо. — Не надо много шума до концерта. Джозеф послушно кивает и сидит неподвижно. К нему подходит кто-то из охраны. — Какой-то чувак на входе утверждает, что вы родственные души. Парень неловко чешет затылок, и Тайлер успевает заметить арабские вязи на его сильных руках. — Так говорит каждый второй, — равнодушно пожимает плечами Джозеф. — Этот упёртый. Тайлер вздыхает и закатывает рукава толстовки. Его кожа настолько белая, что режет взгляд. — Видишь хоть одно словечко? Вот и я нет. У меня нет соулмейта, гони его. — Но… Джозеф отмахивается и уходит в гримёрку. Его сердце больно стучит о рёбра, а в горле комок. Он понятия не имеет, как сможет петь через пару часов. * Мама сегодня спрашивает, что случилось, и Тайлер рассказывает. Он говорит, что устал, говорит, что больше не хочет сотрудничать с Революцией. Говорит, что где-то в глубине души желает только покоя и тепла. Тайлер говорит долго, срывает голос и хрипит последние предложения. Мать полотенцем смывает с его шеи и рук чёрную краску. Она тихо спрашивает: — Почему бы тебе не бросить всё это? Тайлер болезненно улыбается. — Ты можешь уйти от Революции, мама, — он вздыхает. — Но Революция из тебя никогда не уйдёт. Часом позже Брэд присылает Тайлеру фотографии с концерта и под последней пишет: «Кажется, у тебя наконец появились хейтеры». Тайлер разбивает телефон о стену и трясётся в беззвучных рыданиях. На фотографии чьи-то ладони. Чёрная надпись на них гласит: «Прочь, прочь, прочь». * В этот раз Тайлер надевает красную маску и выходит к толпе в очереди сам. Люди почти ломают ограждения, по бокам от Джозефа стоят два здоровых охранника. Тайлер машет толпе, и люди поднимают руки вверх. Тайлер не находит те самые ладони. * К нему снова подходит охранник и говорит: — Этот человек и правда хочет тебя увидеть. Тайлер кивает и просит у кого-то из ребят бумажку. Он быстро пишет на ней адрес и время, а затем говорит: — Скажи ему, что если он не придёт или приведёт с собой кого-то ещё, Революция сожрёт его заживо. Парень кивает, а Тайлер бежит за сцену. Его тошнит, и он плачет, лёжа на холодном кафеле, пока в дверь ванной комнаты не стучат. Тайлер не помнит, когда ему последний раз было так страшно. * Новый день встречает Тайлера дождём и почти что упавшим на землю небом. Туман просачивается во все закоулки города. Время — половина шестого утра, и Джозеф всё ещё не ложился. Толстовка не греет, зато выгодно скрывает кожу. Тайлер не надевает капюшон — ему нравится дышать влажным утренним воздухом, хотя это и не полезно для связок. Сегодня ему плевать. Через полчаса он должен встретить человека, в чьё существование перестал верить очень давно, и это скорее больно, чем радостно. Тайлер хотел бы сказать, что ему всё равно, он хотел бы пропустить эту встречу, стать обманщиком, не появившись, но он не может думать о ком-то другом последние несколько суток. Тайлер (впервые мысленно) проклинает свою родственную душу за то, что она существует. Окраина города — такое же безликое и серое место, как его центр, так что разница почти не ощущается. В переулке всё серое — дорога, лужи, туман и кирпичные стены. Тайлер взбирается на пожарную лестницу и пытается высмотреть в тумане человека, который, скорее всего, всё разрушит и подружится с его чертями. Тайлер пытается высмотреть в тумане человека, которому он больше всего на свете хочет врезать. И он появляется. Джозеф смотрит ему в глаза уже через пару минут и просто, блядь, не может поверить. Его родственная душа поднимает ладони, и он узнаёт надпись. — Прочь, — читает Тайлер, — прочь, прочь. Человек перед ним спокойно и тихо улыбается. Джозеф ненавидит его. Тайлер прижимает его к стене за считанные секунды, перекрывая доступ к воздуху, и шипит ему в лицо: — Какого хрена? Его родственная душа молчит, и это непростительно. Тайлер давит сильнее. — Я был уверен, что ты не существуешь, а ты просто решил молчать всю жизнь, чтобы… Чтобы что, а? Чтобы довести меня до самоубийства? Парень открывает рот и пытается вдохнуть, и Тайлер приходит в себя, делает шаг назад. Ему жаль, но он не спешит извиняться. У юноши красные волосы, прямо как флаг чёртовой Революции. Джозеф ненавидит это. — Как тебя зовут? Тайлер не слышит ничего в ответ, лишь смотрит, как парень достаёт блокнот и пишет что-то в нём. «Джош Дан». Джозеф кивком приказывает ему продолжать. «Я не могу говорить». — Почему это, блядь, ты не можешь говорить? Я всю жизнь мечтал, чтобы ты наконец заговорил, а ты? Бережёшь мою кожу или что? «Я немой». Тайлер молчит. Тайлер впервые в жизни не знает что сказать. Тайлер чувствует страх, жалость и ненависть к себе. Он отходит немного дальше. — Ты можешь… — голос Тайлера сильно хрипит, и он сглатывает. — Можешь показать ещё? Джош снова спокойно улыбается, и это выбивает у Джозефа почву из-под ног. Дан закатывает рукав своей кофты и вытягивает руку, Тайлер на ватных ногах подходит ближе, вчитывается в мелкий шрифт. У Джозефа кружится голова, когда он читает строчки собственных песен. Он касается пальцами ровной кожи, и Джош дёргается, а Тайлер сразу же убирает руку. Они оба почувствовали. — Прости, — шепчет Тайлер, следя за тем, как слово появляется на чужой шее. Дан пожимает плечами. Тайлер топчется на месте с минуту, не в силах отвести глаза от надписей, а Джош терпеливо ждёт и улыбается, улыбается, улыбается. В конце концов Джозеф говорит: — Прогуляемся? Джош кивает, и Тайлер ведёт его в туманный утренний город. * В этот раз Тайлер поёт со сцены почти искренне, он ищет Джоша взглядом, но, даже не находя его в толпе, знает, что тот где-то рядом. Тайлер чувствует это. Он не знает, как это работает. Он не хочет знать. Тайлер носится по сцене, он задыхается, читая слова, вкладывая в них первоначальный смысл, вспоминая, ради чего они были написаны. Джозеф говорит и чувствует, что говорит. Впервые за несколько лет говорит не просто его рот, говорит он сам. Тайлер знаком с Джошем пару дней, но уже столько раз сказал себе слово «впервые», что становится по-хорошему страшно: как перед первым большим концертом или на переднем сидении гоночного автомобиля. Джозеф стоит на правом краю сцены, когда кто-то прорывает ограждения, и люди, заряженные адреналином, рвутся вперёд. Тайлер пугается, а охрана не может сдержать натиск. Тайлер роняет микрофон, но не успевает убежать: несколько рук хватают его за толстовку и тянут в толпу, кто-то пытается стащить с него маску. Музыка обрубается и остаются только крики, Тайлер падает на колени, но его почти что несут вперёд. Люди пытаются схватиться за любую часть его тела, кто-то кричит, что любит его, а Джозеф только крепче вцепляется в свою маску, потому что это единственное, что может обеспечить ему безопасность. Настоящий кошмар начинается, когда раздаётся вой сирен, потому что люди устраивают страшную пародию на челночный бег: все пытаются дотянуться до него, а затем сбежать. Зал понемногу пустеет, и кто-то вырывает его из толпы. Тайлер знает, кто это, он чувствует его кожу по-особенному. Мама говорит, что так оно и бывает: ты окончательно узнаёшь, что человек твой, когда вы прикасаетесь к друг другу и одновременно понимаете то, что тяжело выразить словами. Охранники хватают Джоша за плечи и приказывают отпустить, а Тайлер хрипит: — Он со мной. А потом они бегут так далеко, как только могут. Джозеф на ходу стягивает маску и предпочитает не чувствовать, что глаза щиплет от слёз. Тайлер приводит Джоша домой, и его мама открывает им с такой же тихой улыбкой, как и всегда. В голове у Джозефа что-то щёлкает: вот, на чьё молчание похожа тишина Джоша. У Тайлера трясутся руки, когда он смывает с себя краску и бросает в корзину для грязного белья концертную одежду. Он смотрит на своё отражение в зеркале и видит десятки распускающихся синяков. Они не выглядят, как красивые буквы на ровной коже, они выглядят уродливо, и Тайлер закрывает глаза и трёт их до тех пор, пока отражение не становится размытым. Джош ждёт его в комнате. Он сидит на кровати с рюкзаком под ногами, словно друг из школы, пришедший распечатать реферат. Не то чтобы у Тайлера было с чем сравнивать. У Джозефа внутри пусто, как в жестяной банке из-под печенья, которую он хранит под кроватью с семнадцати лет. Когда мама спрашивает, зачем, Тайлер всегда отвечает, что там лежит его сердце. Спустя семь лет он верит в это. Тайлер садится рядом, не касаясь Джоша. — Мне нужно, чтобы ты что-нибудь сказал, — шепчет он срывающимся голосом. — Джош, пожалуйста, скажи что-нибудь. Джош наклоняется и достаёт из рюкзака блокнот с ручкой, которые Тайлер тут же выхватывает и бросает себе под ноги. Он поворачивается к Джошу и смотрит прямо ему в глаза. — Говори. Джош, словно рыба, выброшенная на берег, открывает и закрывает рот, и перед глазами у Тайлера красная плёнка. Он ненавидит молчание, он ненавидит молчание, он ненавидит молчание. — Почему ты не говоришь, Джош? — шипит он. — Почему ты не говоришь? Тайлер не чувствует, как ударяет его по щеке, он только слышит звук и ощутимо вздрагивает. Джош не может даже вскрикнуть (у Тайлера в груди всё горит) и прижимает ладонь к щеке. Он собирает вещи молча, он встаёт с кровати молча, он закидывает на спину рюкзак — молча. У Джоша красный след на щеке, и Тайлер ненавидит этот цвет. У Джоша красные волосы, и Тайлер ненавидит этот цвет. У Джоша в глазах разочарование, боль и обида, и Тайлер ненавидит себя. Тайлер останавливает его у двери из комнаты, стягивает с него рюкзак и кладёт ледяную ладонь на его щеку. Джозеф плачет — тихо, не всхлипывая и не трясясь. Он моргает, и несколько капель скатываются вниз, из-за соли чешется подбородок, но он всё ещё смотрит Джошу в глаза и не смеет отвести взгляд. — Прости. Голос Тайлера звучит так плохо, будто он кричал, не переставая, несколько часов подряд. — Прости, — повторяет Тайлер, и приближается. — Прости, прости. Он обхватывает Джоша руками и прячет лицо в изгибе его шеи. Тайлер позволяет себе сорваться на рыдания, только когда Джош обнимает его в ответ — крепко, тепло и так нужно. Тайлер плачет, Тайлер трясётся и кусает губы, его выдохи глухие и дрожащие, и он не может остановиться. Его лицо чешется, чешется, чешется, и он хочет расчёсывать его, пока слёзы не станут кровавыми и не запятнают Джошу футболку и кожу. Тайлер не может оторваться от него, только сильнее сжимает и говорит своё заведённое «прости». Джош гладит его по спине и тихонько ведёт к кровати. Они падают вниз, на мягкий матрац и одеяло, и Тайлер жмётся к Джошу, хватается за него и трясётся, трясётся, трясётся. Тайлер плачет навзрыд, как маленький ребёнок, уткнувшись носом Дану в грудь и кусая его футболку. Джозеф не знает, сколько времени прошло, но позже он просит Джоша снять верхнюю кофту, а затем и футболку, и, смотря на обрывки текстов на его коже, говорит: — Я никогда больше так не сделаю, — Тайлер гладит Джоша по щеке, сидя на его бёдрах, смотря на него сверху вниз. Он видит, как эта фраза медленно появляется около ключицы Джоша, и ведёт по ней большим пальцем. Джош одними губами говорит: «Я знаю». Тайлер находит россыпь своих «прости» у Джоша на рёбрах, и ведёт по ним пальцами тоже. Джош ничего не говорит — он смотрит, и Тайлеру тепло только от этого. Он читает на животе Дана про кухонную раковину, про солнце и про море. У Тайлера болят глаза из-за слёз, но он не может оторваться от Джоша. — Можешь сесть ко мне спиной? — с надеждой спрашивает он. Джош кивает, и Тайлер слезает с него, давая пространство. Джозеф медленно моргает, смотря на веснушчатую спину, и старается снова не сорваться на плач. Между лопатками у Джоша огромными буквами написано: «теперь я просто сижу в тишине». Тайлер хочет спросить, как давно эта строчка там, но боится услышать честный ответ. В районе первого позвонка у Джоша на коже большими буквами выведено «говори». Его плечи покрыты маленькими фразами из повседневной жизни, под правой лопаткой обрывки разговоров с мамой. Чуть ниже написано «гони его». Тайлер закусывает губу и чувствует острую потребность извиниться. На правой руке Джоша всё ещё горит: «Молчание — это грех», и они оба помнят об этом, но Джозеф молчит, когда впервые касается губами букв между лопатками. Джош дёргается и сжимает в руке покрывало, но Тайлер не останавливается, выцеловывая каждую букву. Он тянет Джоша за плечо, и тот разворачивается. Джозеф целует его шею с собственным первым «прости» и водит пальцами по рёбрам, будто пытаясь их пересчитать. Джош дышит спокойно, и Тайлер никогда не думал, что ему это так необходимо. Он смотрит Джошу в глаза, прежде чем надавить на плечи и уложить его на кровать. Тайлер снова устраивается у него на бёдрах и поднимает его руки, оборачивая пальцы вокруг запястий Джоша. Дан раскрывает ладони, и Тайлер целует каждую — медленно и с закрытыми глазами, ощущая солоноватый привкус на языке. Они оба дрожат, потому что касания приносят столько эмоций, что у Тайлера перед закрытыми веками появляются цветные пятна. Его сердце заходится в бешеном ритме от одного осознания, насколько его родственная душа близко. Тайлер знает Джоша всего пару дней и понятия не имеет, как мог жить без него раньше. Как мог не верить в его существование. Джош — единственное, во что он позволяет себе верить прямо сейчас. Тайлер наклоняется, и спрашивает его, щекоча щеку дыханием: — Можно..? Джош едва заметно кивает, и Тайлер осторожно целует его. Он делает это так медленно, как не делал ничего раньше, потому что Джозеф чувствует. Губы Джоша тёплые и шершавые, и он гладит Тайлера по шее и по щеке, рассылая толпы мурашек по всему телу. У Джозефа в груди так много всего, что жестяная коробка под кроватью взорвалась бы, если и правда хранила бы его сердце. У Джозефа в груди так много всего, что он снова хочет плакать. Тайлер не помнит, в какой момент успел снять футболку, но когда рука Джоша оглаживает его бока, он снова прикрывает глаза и позволяет себе излишне шумный выдох. Джош улыбается. Тайлер целует его грудь, целует его плечи, целует его живот. Он обводит языком свои же слова и молится, чтобы они когда-нибудь стёрлись. Он не хочет, чтобы хоть что-то болезненное осталось на коже Джоша, потому что у него и так достаточно ран. Джош красиво выгибает шею, когда Тайлер спускает его джинсы с боксёрами, и Джозеф не может удержаться, наклоняется снова и прикусывает кожу прямо у истерично бьющейся венки. Джош шумно втягивает воздух и путает пальцы в тёмных волосах Тайлера. Его рука остаётся на месте, когда Тайлер спускается ниже и мелко кусает его напряжённые подрагивающие бёдра. Джош крепко жмурится и сильнее сжимает волосы Тайлера. Тайлер бормочет: — Ты такой красивый. Слова тут же появляются в районе тазобедренной косточки, и Джозеф глупо хихикает, когда по-детски громко чмокает это место. Джош задыхается, когда Тайлер берёт в рот головку. На его щеках играет румянец, а в глазах нет и намёка на осознание происходящего. Джош толкается глубже, и Тайлер позволяет ему это делать, пока не затекает челюсть, а слюны не становится слишком много. Джош кусает губы, когда Тайлер оборачивает руку вокруг его члена и немного сжимает, проводя большим пальцем по головке. — Джош, — мягко зовёт Тайлер. — Джош. Дан кое-как фокусирует взгляд на его лице. — Моё сердце хранится в банке под кроватью, и ты, кажется, только что его украл. Джош не соображает, но Тайлер объяснит ему позже. Он завершает начатое спустя несколько толчков Дана и мокро целует его, пока тот переживает оргазм. Тайлеру хватает пары сухих движений, чтобы догнать его, и через несколько минут они оба лежат под одеялами — взмокшие, голые и спокойные. Тайлер целует Джоша в обе щеки и ещё долго не может оторваться от его губ. Тайлер думает, что то, что он сейчас чувствует, называется счастьем. * На следующий день они идут гулять, и Джош спрашивает Тайлера про банку под кроватью. Джозеф рассказывает. — Я придумал это, когда мне было семнадцать. Знаешь, возраст, когда тебе больно от всего сразу, немного проблематично, — Тайлер усмехается. — Я стащил из кухни жестяную банку из-под печенья и представил, что положил туда сердце. Чтобы меньше болело. Это, конечно, не особо помогло, но стало как-то легче. Джош грустно улыбается. «Жить без сердца — легче?» Тайлер чувствует себя влюблённым идиотом, но говорит: — Ты его украл, ты мне и скажи. Джош заливается румянцем, и Тайлер никогда не станет ненавидеть этот оттенок красного. * Тайлер переходит на плавные композиции во время концертов, и Революции это не нравится. Им нужны крики и вскипающая кровь. — Ты же понимаешь, что мы знаем, куда нажать, чтобы было больнее? — спрашивают его в одном из кабинетов серьёзных людей. Тайлер бледнеет, но кивает, а потом идёт к Джошу домой. Он не знает, контролируются ли камеры у Джоша в квартире Правительством или Революцией, поэтому они молча собирают вещи. Тайлеру легче, когда его два самых дорогих человека живут под одной крышей. Так будет проще их защищать. * Тайлер подслушивает разговор в коридоре штаба Революции. Он идёт к своему единственному другу оттуда и спрашивает в лоб. Марк говорит ему бежать, и Тайлер не сомневается ни секунды. * Его мать напугана, и стучит тонкими сухими пальцами по коленке, сидя на заднем сидении машины. Джош напряженно всматривается в темноту. Тайлер сосредоточенно ведёт машину туда, куда сказал Марк, потому что Марку можно доверять. Он не уверен, что Марк останется жив за такую выходку, поэтому мысленно прощается с ним навсегда. Это почти не ранит. Революция из тебя никогда не уйдёт. * Место, куда приводит их карта, почти можно назвать живым. Вывески магазинов цветные и горящие, а улыбки на лицах прохожих почти искренние. Тайлер не знает название третьей стороны, ведущей войну и с Революцией, и с Правительством, но, стоит ему назвать имя Марка при въезде в город, его провожают до нужного дома на окраине города. Тайлер любит окраины города — там спокойнее и не так много людей. Его маме нравится новый дом, и Тайлеру становится легче дышать, когда Джош сжимает его руку. Первым делом он кладёт пустую банку из-под печенья под кровать. * Тайлер больше не даёт шумных концертов и не создаёт новую религию. Его пальцы не выкрашены чёрным, и они не держат красный флаг. Голос Тайлера не поёт ничего агрессивного, он перебирает тонкие струны своего инструмента перед несколькими людьми в каком-то из кафе и получает с этого достаточно, чтобы обеспечить себе жизнь. Его мама работает в цветочном магазине, и даже надписи на её руках больше не кажутся такими выцветшими. Джош рисует иллюстрации к детским книжкам или просто предлагает портреты прямо на улице. Тайлер думает, что они заслужили немного спокойствия, и душит чувство тревоги на корню, мысленно крестясь каждый раз, когда вспоминает прошлую жизнь. * Они с Джошем сидят на самом краю набережной, и большие белые очки давят Тайлеру на нос. Джош улыбается солнцу, немного щурясь, и болтает в воздухе ногами. Он пишет что-то в своём блокноте. «Скажи что-то хорошее». Тайлер смотрит на море, стягивает с носа очки и с серьёзным видом говорит: — Кокосовые акулы. Джош беззвучно смеётся, когда надпись появляется на его левой руке. — Какая из надписей сохраняется дольше всего? — заинтересованно спрашивает Тайлер. «Твоё имя». Тайлер знает, что оно у Джоша на коленке. — И как давно? «Лет с семи». Тайлер улыбается. — Хочу, чтобы у тебя была новая важная надпись, Джош. Надеюсь, она останется с тобой дольше. Тайлер смотрит Джошу прямо в глаза и говорит так тихо, как только может: — Я люблю тебя. Дан ничего не отвечает, вместо этого поднимая ладони. Троекратное «прочь» смывается у Тайлера на глазах. Джош улыбается и молча целует его в щёку. Тайлеру не нужны слова, чтобы это перевести. Вечером Джозеф пойдёт в кафе и будет посвящать Джошу песни, чтобы тот трогательно краснел и смущался. Джош ни разу не пропустил ни один из его концертов, и Тайлер чувствует слишком много по этому поводу, чтобы облекать ощущения в слова. Тайлер целует Джоша в плечо. Если в его личной религии молчание — грех, то Джош — единственный любимый богом Грешник.