Инкви

Она закладывает страницы книг голубиными перьями, любит плести ловцы снов, чем-то смахивает на оджибве (возможно, что цветом кожи) и волосы у нее темно-рыжие. Такой насыщенный коньячный оттенок, который неизменно приводит в восторг всех, кто ее встречает. Не тускнеющий цвет языков пламени и засохшей крови. Ее зовут Инкви, но это, разумеется, не ее настоящее имя. Это всего лишь никнейм — прозвище из просторов глубокого интернета, призванное сократить ее настоящее имя вдвое. Имя, которое знать никому из ее приятелей не положено. Инкви ведь настоящая ведьма, черт побери, то самое воплощение божества природы, эфирного духа, который люди создали своей верой сами. Инкви знает, что будет существовать, пока в нее кто-то верит. Знает, что будет существовать, пока есть человечество. Потому что на самом деле ее зовут не иначе, как Инквизиция, и с момента своего рождения в далеком Средневековье (точная дата ей никогда не была известна, потому что в справочниках и монографиях нигде не упоминались дни, да и годы разнились от раза к разу) она принимала множество разных форм. Изначально Инквизиция боролась в противниками католической церкви (особенно хорошо она помнила альбигойцев), потом — преобразовалась в нечто более изощренное. Время текло, а люди ненавидели и убивали друг друга. Расизм, нацизм, сексизм, дискриминация по гендерной идентичности… Она идет рука об руку с этими наименованиями, и из века в век, из десятилетия в десятилетие ее имена становятся лишь сложнее. Вот только суть их от этого не меняется. Инкви с самого начала была порождением ненависти, детищем догматиков и шутов, пытающихся ублажить того, кому на них наплевать. Возможно, именно поэтому она сама и оставила себе свое самое первое имя. Конечно, она существовала прежде и без него — что воплощению людской ненависти к инакомыслящим чья-то указка и чье-то высочайшее дозволение как-то себя называть? Но все же с появлением имени Инкви ощутила себя оформленной до конца. Когда появился первый свиток с ее именем, она впервые вдохнула полной грудью, ощутила себя живой. И — осознала, как страшно жить в мире, где одни люди ненавидят других людей просто за их непохожесть на остальных. За свою долгую, долгую жизнь Инкви видела многих талантливых и умных людей, которые плохо кончали. Все они что-то принесли обществу, будь это вклад в историю изобразительного искусства, отменно написанный балет или открытие, совершившее научный прорыв. Всех этих людей Инкви тихонечко обожала, благоговела перед их блещущим в полную силу гением — и убивала их, потому что так велели ее создатели. Инкви захотела умереть уже через сотню лет после своего рождения, когда окончательно разобралась в том, для чего создана и что делает. Она была орудием убийств и пыток. Она уничтожала и мучила. Растягивалась дыбой, взвивалась в небо бушующим пламенем, блестела острой сталью мечей крестоносцев… Это было невыносимо. Но время все продолжало и продолжало течь, и еще хуже стало, когда Инкви превратилась в пули. Теперь каждый выстрел отдается в ее ушах набатом, она — помощница самой Смерти, ее предвестница и бессменный секретарь. Она чувствует каждого человека, который умер или пострадал просто за то, что был не таким, как все, и эти страдания разрывают ее на части. Она хочет вдохнуть — и не выдохнуть. Закрыть глаза — и наконец-то перестать существовать. Она знает, что будет жить, пока есть такая тварь, как человечество. Инкви кашляет кровью, поспешно отирая испачканный подбородок бумажной салфеткой, и бросает грязный комок себе под ноги. Она устала за эти столетия. Так устала, что иногда даже подняться на ноги бывает безумно сложно. Чем больше на свете людей — тем больше смертоубийств. Да и возможно ли вообще держаться на ногах, когда чувствуешь себя живым и дышащим кровавым решетом? Инкви плачет ядовитыми слезами десятков ядерных бомб. Инкви не хочет больше существовать. И она знает, что для этого нужно сделать.