Лавина

Когда пыль начинает оседать, Гамора идёт к Питеру, чтобы проверить, как он, и никто не смеет перечить ей. Он ушёл в одну из кают сразу же после похорон и выглядел таким измученным, каким девушка ещё его ни разу не видела; она же сама осталась с остальными, решив дать ему немного времени. И вот прошёл уже почти час, и Гамора хочет сделать что-нибудь полезное, попытаться поступить правильно, чтобы избавиться от волнений, терзавших её. Она хочет увидеть его. Она проходит вниз по коридору до его каюты и останавливается за дверью, прислушиваясь, но ничего не слышит. — Питер? — Заходи, — мгновенно раздаётся его голос из-за двери. Гамора приоткрывает дверь и проскальзывает внутрь, тут же закрывая её за собой. В слабом свете, падающем с потолка, она видит Питера, свернувшегося калачиком на большой кровати к ней спиной. Он кажется таким маленьким в этом тусклом свете. Она замирает на несколько секунд, переминается с ноги на ногу, внезапно неуверенная, что делать дальше. — Хочешь побыть один? — тихо спрашивает Гамора, стараясь не нарушать тишину. Питер, кажется, задумывается на некоторое время, прежде чем ответить ей. — Нет, — отвечает Квилл, хоть его голос и звучит глухо из-за подушки. Гамора подходит к кровати и осторожно присаживается на краешек, а Питер поворачивается на спину, чтобы видеть её. Она замечает, что он явно не плакал, просто выглядит измотанным. Она берёт его руку в свою, осторожно проводит большим пальцем по забинтованным костяшкам. Даже это маленькая незначительная царапина, которую и раной назвать нельзя, заставляет почувствовать, как застывает её тело, и это немного пугает бесстрашного ассасина. Питер легонько сжимает её руку в ответ, и она смотрит ему в глаза. — Голоден? — спрашивает Гамора. Он отрицательно качает головой. Какое-то время они просто смотрят друг на друга, держась за руки. Немного погодя Гамора отстраняется, снимает ботинки и ложится рядом с Питером, лицом к нему, опустив руку на его плечо. Немного неуверенно он кладёт руку на её талию, и тогда она тянет его к себе ближе, а Квилл прячет лицо в сгибе её шеи, двигаясь, покуда не находит удобную позу, и только тогда глубоко выдыхает. Гамора уже обнимала Питера раньше, но вот так — никогда, никогда так близко, однако это вовсе не заставляет её нервничать. Она медленно гладит его по спине, ощущая, как с каждым вдохом он всё больше и больше расслабляется, а её собственное напряжение тоже начинает рассеиваться. Ему тепло и уютно в её руках, и впервые за этот день она осознает, насколько сама устала. Проходит ещё несколько минут, прежде чем кто-то из них заговорит. — Груту нравится твой новый музыкальный плеер, — тихо говорит Гамора и тут же чувствует, что Питер улыбается ей в шею. — Я это уже понял, — отвечает он. Она ощущает тепло его дыхания на своей коже и как его щетина касается тела, когда он говорит. Необычные ощущения, но приятные. — Остальные ещё не спят? — спрашивает он. — Большинство нет. Гамора кладёт руку на затылок Питера, запуская пальцы в ещё влажные после душа волосы, отчего он одобрительно хмыкает. — Забавно, — бормочет он, — я так устал, но не могу уснуть. Что-то защемило в груди Гаморы от этих слов. — Мне знакомо это чувство. Они снова некоторое время молчат после этого, просто обнимаясь, а Гамора продолжает гладить спину Квилла. В комнате стоит тишина, изредка нарушаемая скрипами корабля и несколькими приглушёнными голосами вдали. Кажется, что всё время мира принадлежит сейчас только им. Когда Питер снова заговаривает, то его голос настолько тих, что Гамора едва слышит его. — Это всё ещё у меня перед глазами. Гамора сглатывает, решая, стоит ли ей сейчас что-то сказать или же просто выслушать его. Наконец, она тихо говорит ему в висок, прижав ладонь к спине: — Мне жаль, Питер. И, похоже, это заставляет его потерять контроль, потому что через несколько секунд Гамора чувствует, как затряслись его плечи, а на её шею упали горячие слёзы, но она только притягивает его ещё ближе к себе, в то время как его рука сильнее обвивает её талию, а всё его тело трясётся от плача. И хоть этого и не слышно, но отчаяние всё больше и больше поглощает Питера, и, похоже, он уже не может остановиться, когда все стены рухнули, словно тяжесть всего произошедшего обрушилась сейчас на него, чтобы наконец-то освободиться. Гамора чувствует себя до боли бесполезной сейчас, держа Питера в объятиях, и отчаянно желает сделать хоть что-нибудь, забрать всю его боль и горе себе. Она зарывается носом в его волосы, позволяя держаться за себя, как за спасительный круг, а он всё плачет и плачет, и каждый всхлип разрывает звенящую тишину. Когда он выплакал всю боль, дрожь в его теле начинает ослабевать, Питер несколько раз глубоко вздыхает и вытирает щёку рукой. — Прости, — бормочет Квилл. — Не стоит. Он остаётся на месте, свернувшись в объятиях Гаморы, и в течение нескольких последующих минут его дыхание всё ещё прерывистое. — Чувствую себя так глупо. — Почему? — Гамора теряется на минуту от такого заявления. Проходит несколько секунд, прежде чем он отвечает, словно не решается сам себе признаться в этом: — Я всё ещё думаю о своём плеере. — Он тихо хлюпает носом, вздыхает и только тогда продолжает: — Это глупо. Это так глупо. — Питер, — вполголоса начинает она, а сердце сжимается от одной мысли, что он сам себя ругает за это. — В смысле, это вещь, — продолжает Квилл. — Могло произойти что-то в разы худшее, а я весь разбит, потому что он сломал мой плеер. Уже не в первый раз Гамора представляет себе эту сцену и подавляет внезапный всплеск гнева в груди. Она думает о всех случаях, когда видела его слушающим этот плеер, как он включал музыку для всех, о времени, которое они проводили вместе, когда он пытался объяснить ей одну из песен и они оба засиживались до поздней ночи, потому что он так отчаянно хотел, чтобы она поняла, почему ему нравится это. А ещё вспоминает, как он впервые открыл подарок матери и включил новую кассету, чтобы все смогли услышать её, и сейчас кажется, что всё это было так давно. — Питер, — снова делает попытку Гамора, — это была не просто вещь, и мы все это знаем. — Она делает глубокий вдох. — Это всё, что осталось у тебя от матери. Конечно, этот плеер был важен для тебя. Ты рисковал жизнью из-за него. Питер начинает ворочаться в её руках после этих слов, и Гаморе приходится отстраниться, чтобы посмотреть ему в глаза. — Ты не глупый, Питер, — уверенно говорит она. — Ты любил свою мать, и никто не думает о тебе хуже из-за всего этого. Он смотрит на неё в ответ, и его глаза красные, а лицо покрыто пятнами, и Гамора на секунду мешкает, прежде чем продолжить: — Если бы у меня было что-то, принадлежавшее моим родителям, то я бы не хотела это потерять. Питер долго смотрит ей в глаза, и Гамора испытывает облегчение, когда он наконец-то кивает и снова устраивает голову в районе её шеи. И так плохо, что он сейчас страдает, — не хватало ещё, чтобы он винил себя за это, но теперь этого можно избежать. — Как ты? — хрипит Квилл, и это заставляет Гамору слегка улыбнуться. У него был самый худший день в жизни, а он спрашивает, как она. Ей не стоит удивляться. — Я в порядке. Столько всего ещё нужно сказать и прояснить, но Гамора чувствует, как Питер начинает ослабевать в её руках, да и её голова постепенно теряет ясность, и через несколько минут Квилл засыпает, а его дыхание становится медленным и глубоким. Гамора спит, как сурок, но всё равно просыпается ранним утром из-за возни в машинном отделении и понимает, что больше уже не заснёт, поэтому она просто лежит и позволяет своим мыслям плыть по течению от похорон до тепла от тела Питера, его дыхания на шее и боли в плече. Ей интересно, как далеко улетела Небула, когда она снова увидит её и увидит ли вообще. В конце концов, Питер шевелится в её руках, а ритм его дыхания меняется, когда он начинает просыпаться, и Гамора слегка гладит его по руке. — Спи, — бормочет она ему в волосы. И он снова довольно быстро засыпает, а Гамора ждёт, когда наступит утро и начнётся новый день.