So drunk on you and kill your friends You'll need me and we can be obsessed And I can touch your hair and taste your skin The ghosts won't matter cause we'll hide in sin Kyla La Grange – Vampire Smile (Seasfire Remix)
Комната подобна тюремной камере. Такая же тесная и пустая. Из мебели только кровать у наклонной стены, в которой высоко проделано небольшое мансардное окно, да стол; на нем ваза с букетом свежих цветов, напоминающих о радостях жизни, чаша с фруктами и ночник рядом. Свет под оранжевым абажуром порождает кроткий апельсиновый полумрак. Обнаженная по пояс, Клэри сидит среди мятых простыней, невидящим взглядом уставившись на мотылька, который мечется из стороны в сторону, бьется о лампу, опаляя тонкие крылья. Для него нет ничего лучше этой неотступно пленяющей яркости, этого горячего, завораживающего света, и он льнет к нему, не понимая, что тот таит в себе смертельную опасность. Клэри опустошена. Она не испытывает никаких чувств. Нет ни стыда, ни страха, ни плавящей нутро ярости. Больше нет ничего. Лишь мысль о смерти, клюющая висок черным вороном. Мотылек с обгоревшими крыльями падает вниз. Глупый мотылек. Глупая Кларисса. Подтянув колени к груди и обхватив себя руками так, словно пытаясь спрятаться от дальнейших унижений, она сглатывает ком, перехватывающий горло всякий раз, когда ненавистные пальцы путешествуют по ее телу, с тем же изяществом и проворством, с каким привыкли скользить по бело-черным клавишам. Себастьян поглаживает ее, заботливо минуя синяки и ушибы, распустившиеся на молочной коже после очередной попытки Клэри сбежать. Его непослушная маленькая сестренка. Такая хрупкая и безмерно желанная. Она ухитряется взрывать его сумеречное сердце на миллионы частиц блаженства плавным взмахом длинных ресниц. Она — его гремящая в венах доза морфия, что притупляет боль и заглушает годы, проведенные в одиночестве. Его солнце. И Себастьян, порядком уставший от тусклости собственной жизни, упивается Клэри, с жадностью глотая исходящее от нее сияние. Она вонзает ногти в истерзанные ладони, ощущая, как он обжигает ей плечо исцеляющей руной. В этот момент густую тишину разрезает истертое «Прости, я не хотел». Медовый тембр отдается раздражающей вибрацией по всему телу Клэри. Не хотел. Но сделал. Медленными, почти невесомыми прикосновениями подушечек пальцев Себастьян рисует на ее спине крылья ангела и думает, что все это похоже на долбаное помешательство. Сумасшедшее, сладостное помешательство. Чувства к Клэри настолько мощные, что накрывают с головой и до предела воспаляют сознание, вынуждая совершать безумства. Себастьян сходит с ума, теряет над собой контроль, полностью отдаваясь инстинктам. Как в тот раз, когда, вопреки ее мольбам, он прикончил того придурка, вечно околачивающегося возле нее. — Я люблю тебя, Кларисса, — его губы скользят по ее щеке, касаются мочки уха. — Ты всё, что у меня есть. Слова ударяют разрядом в тысячи вольт. Клэри вздрагивает и спешит отвернуться. — Совсем скоро я сложу этот чертов мир к твоим ногам, обещаю, — тихо говорит он. И у нее дыхание перехватывает от царящей в нем бескрайней тьмы. Мрак столь плотный, что никакого пламени ведьминого огня не хватит, чтобы через него продраться. Себастьян привлекает к себе съежившуюся Клэри. Ей ничего не остается, как бессильно уткнуться лицом ему в шею и прикрыть глаза, едва сдерживаясь, чтобы не взвыть от страшного осознания, что она больше никогда не увидит дорогих ей людей. Наверное, так же чувствовала себя Персефона, когда Аид увез ее в свое подземное царство, полное ужасов... Утопая в тягучем, сахарном наслаждении, Себастьян гладит Клэри по голове. Перебирает в руке огонь волос. В них хочется зарыться и вдыхать неповторимый аромат. — Ты моя. Ты будешь принадлежать только мне всегда, до самой смерти. До самой смерти. Она вдруг отстраняется. Нет, она не намерена быть куклой, которой можно пользоваться, когда пожелаешь! Будто прочитав ее мысли, Себастьян резко хватает ее руку, пренебрегая тем, что возможно делает больно, а после подносит к губам и с нежностью целует кончики пальцев, затем запястье, ощущая лихорадочное трепетание пульса. Клэри смотрит в глаза брата. В эти темные, бездонные пролеты с клетками и ревущими в них чертями, с колючим холодом, пробирающим до костей и затягивающим, словно воды ледяного океана. На миг ей кажется, что через эти глаза на нее взирает сам дьявол. Утром Себастьян уходит. Ровно два поворота ключа, и дверь заперта. Стараясь подавить вырывающиеся всхлипы, Клэри зажимает ладонями рот.***
Увядшие цветы напоминают о скоротечности жизни. Клэри отбрасывает их. Заворачивает вазу в простыни и разбивает каменной подставкой ночника. Врезается коленями в пол и, дрожа, выбирает самый крупный, более-менее острый осколок. Желание это уже давно гнездилось внутри и жгло, все сильнее и сильнее, как уголек, который сначала тлеет, потом неожиданно вспыхивает, разгораясь пылающем пламенем. Клэри не боится. Разве что самую малость. Прислонившись к кровати, она судорожно втягивает в себя отсыревший воздух и подносит стекло к веточкам вен на запястье. Затуманенным взглядом наблюдает за тем, как, ударяясь о половицы, раскрываются алые бутоны. Один за другим... Как складываются в большие соцветия, устилая пол ковром из рубиновых роз, багровых адонисов и пышных темно-карминных пионов. Как постепенно комнатка превращается в благоухающий сад, поражающий фантастической красотой. Как вьюны прорастают из стен и расползаются в разные стороны, переплетаясь меж собой ветвями, и оплетая все вокруг шумной листвой, а лоза с цветками, похожими на бокалы с красным вином, любовно обвивает ножки стола. И как тепло улыбается мама. Она склоняется над ней и, щекоча волосами по щекам, целует в лоб. Когда Клэри была маленькой, перед сном Джослин всегда дарила ей этот погружающий в безмятежность поцелуй, сотканный из материнской любви и заботы. — Клэри... Вместе со звуком родного голоса в ушах и в сердце она позволяет укрыть себя прохладной, ласковой темноте.