Eternity in the Fade

Хоук… Так удивительно легко сорвалось с губ твоё имя спустя долгие мгновения молчания, и, словно по заученному сценарию, слёзы вновь покатились из моих глаз, оставляя влажные следы на давно не бритых щеках. Слишком много ошибок я совершил в этой жизни — и слишком многим я был обязан расплатиться за них. Больше не испытываю страха, лишь хладнокровно взмахиваю кинжалом, готовый к последнему испытанию. Тело перестаёт подчиняться приказам — и вот я уже стою на коленях, а затем безвольно падаю на землю, пытаясь прикрыть истекающую кровью руку. Я вернусь, Андерс. И я ей поверил. Глаза Защитницы никогда не лгали — она знала, что сможет помочь в победе над Корифеем, порождением тьмы, ошибочно считавшимся мёртвым; в этих глазах я всегда видел чувство вины, ведь в тот день, находясь близ Виммаркских гор, Хоук самолично пронзила тевинтерского магистра своим Ключом. «Он должен, должен был умереть!» — кричала её душа, но Корифей был жив. Обманув смерть, он возжелал стать богом, выжидая удобного момента, чтобы повергнуть мир в хаос, а затем сесть на престол Создателя, и когда этот момент наступил, Хоук решительно заявила: «Я отправлюсь в Скайхолд в одиночку, Андерс». Андерс. Даже будучи чем-то разозлённой, Защитница всегда звала меня по имени, и в этой привычке было что-то тёплое, родное — то, что заставляло меня просыпаться по утрам, несмотря на ужасную погоду и плохое самочувствие; то, что отзывалось в душе нежностью и вызывало нестерпимое желание поцеловать её на глазах у всего мира; то, ради чего я охотно бы прожил еще пару сотен лет, если бы не проклятая скверна, что течёт по моим венам, смешанная с кровью, — скверна, что легко делала меня пешкой в руках Корифея. Нет, Инквизиции мои услуги были не нужны, и в день разлуки я возненавидел свою бытность Серым Стражем как никогда: медленно умирающий маг, вынужденный полагаться на защиту любимой женщины, подвергая её смертельной опасности — не иначе как трус. Завеса становится тоньше. Сквозь зеленоватое свечение удаётся рассмотреть силуэт, даже отдалённо не напоминающий человека — это может быть только демон, завидевший мага, лакомый для него кусочек. С трудом сумев остановить кровь, чувствую чудовищную слабость. Попытайся я встать — сразу потерял бы сознание, и ритуал был бы провален. Права на ошибку нет. Нет, Хоук никогда бы не назвала меня трусом. Так удивительно, что многие воспоминания о ней сами собой улетучились, пропали, будто самой Хоук никогда не существовало, и лишь слабо теплящийся огонёк любви не даёт стереть её образ из помутнённого печалью сознания. Ночь, в которую Хоук впервые больше не смогла быть сильной, я, однако, забыть не смог, и вряд ли когда-нибудь смогу. Тогда я впервые почувствовал истинный вкус нашей любви — влажный и солёный, какими тогда были губы Защитницы; тогда я впервые нежно обнимал громко всхлипывающую уставшую женщину, шепча ей на ухо успокаивающие слова; тогда я впервые уснул с женщиной, которая боялась потеряться во мне, изменить чувству долга… Утром она пропала — знала, что не вынесет прощания. На кровати лежала лишь аккуратная записка с незатейливым рисунком и подписью: «Я вернусь». Демон праздности жадно глядит на меня, не подозревая обмана. В его безжизненных глазах сложно что-то увидеть, но можно быть уверенным: он, как и все остальные демоны желает лишь одного — завладеть чьим-то телом. — Отправь меня в Тень, — запинаясь, озвучиваю я свою просьбу. Он не знает лишь одного: я уже одержим. Мгновение спустя тело стало невыносимо тяжёлым, веки налились свинцом, и если где-то далеко ещё можно было услышать отголоски этого мира, я знал: моя вечность в Тени уже началась.