Так выпьем же еще — есть время до утра
Вплоть до четырех лет воспоминания Астрид наполняла собой свобода из снов, сравнимая с голосами весеннего леса, когда костры согревают прохладные ночи, и первые цветы только-только проглядывают сквозь дымку тающего снега. Та самая свобода, густым ароматом простора подкрашивающая иссушенные резкими ветрами щеки и сматывающая березовыми сережками целый мир, желанный, кажущийся родным; но отчего-то кому-то другому, никак не Астрид, маленькой жительнице большого Города из Шума. Даже Слова среди Сосен, вплетающиеся в строки венков полуулыбками, тоже чужие, несмотря на то, что гулкие до приятного шума в ушах; несмотря на то, что замирающие в стремительности мгновения; все равно — чужие. Неясные, аж отпугивающие какие-то. Астрид просыпается от них всегда в холодном поту, прикладывает ладонь козырьком к гремящей насыщенностью природных красок голове, таких густых в своей солнечности, что жмуриться хочется до самых ресниц, и заливает внутренний лес стаканами воды из-под крана с растворяющейся громким шипением таблеткой от головной боли под языком. А потом привычные сборы спортивной сумки сопровождает множащейся мыслью. «Как же глупо». И относится это ко всему сразу, но больше — к поглощающим очарованием снам. Зачем, зачем красотой давить настолько, что повседневность приедается? Зачем, зачем заново сказку отстраивать, если долгожданно-волшебное давно под заурядностью реальности погребено? «Как же глупо», — и правда слова для девиза подходящие, полностью волнующее обрисовывающие.А впереди дорога так длинна
Когда собранная сумка уже на плече, а в зубах зажат квадрат вчерашнего тоста, дорога стелется под кроссовки сама собой. Пусть одним и тем же путем повторяется, зато не привносит ничего лишнего и радует бумажным стаканчиком отменного кофе, классически-строгого в своей неизменности. Задворки улиц, с отражениями флегматично мигающего светофора на мокром асфальте, и конечный ориентир — уютная кофеенка, зазывающая приятно-матовыми стеклами, кружевом бумажных салфеток на потертых столах и ароматом теплых вкусностей. Все: от крохотных кексиков до горячих пончиков, подснеженных сахарной пудрой, от малиновых слоек до хрустящих сладостью круассанов — есть здесь в самом лучшем виде и радует больше всего на свете, когда разносится на изящных тарелочках.Ты мой бессмертный брат, а я тебе сестра
Среди робкого кофейного тепла, засвечивающего каждую мелочь, Астрид всегда вспоминала детство и другие сны. И тот самый тоже. Сон, что изнутри наполнен цирком, галдящим разноцветьем детских голосков; сон, что сверкает зовом волшебных палочек, вихрится сладкой ватой, липкой на пальцах, и богато кружит воображение верой в сказку, подмигивающую из-под пологов звездного шатра среди пестрых афиш с забавными зверями. Маленькая Астрид всегда мечтала о таких чудесах так сильно, как только могла, раз за разом упрашивая папу посетить место истинной магии. Чтобы все было как из снов; чтобы на представлении привычно грызть петушка из вишневой карамели вприкуску с бабушкиным рыбным пирогом, озираться в поисках предначертанного судьбой и быть безоговорочно счастливой. Одним вечером своего дня рождения, до переливов смеха воодушевленная, Астрид даже разболтала соседу по представлению все свои детские тайны о мечтах и конфетах в складках под подушкой. Оно и к лучшему, что мальчик добрый попался: только светло улыбнулся девичьей воркотне, щуря покрасневшие от слез глаза, и не сказал ни слова против. Астрид протянула руки. От благодарности смущенная, она заключила его в самые крепкие детские объятия, раздаривая свое щебечущее общество и кусочки пирога с рыбой, чуть примятые, и, трогательно цепляясь пальчиками за футболку с черным драконом, по-взрослому прошептала: — Никогда не грусти, пожалуйста. Страшные ответные слова Астрид забыть не смогла. — Моя мама вчера ушла, — и отзвук несмелого голоса разбился в зубьях черного ужаса и финальных аккордах циркового оркестра. Тоже черных. После них мальчишка-сосед исчез. Но его прерывистое дыхание на своем плече Астрид ощущала даже годы спустя. Было страшно.И ветер свеж, и ночь темна
Взрослая Астрид качнула головой, отбрасывая тяжелую косу за спину, и недовольно приоткрыла глаза. Воспоминания в памяти вспыхнули так ярко, что реальность померкла. Снова. Да, в кофейне было хорошо согреваться прошлым. Было. Пока три недели назад не появился он, и от одного его вида Астрид не стало трясти крупной дрожью в жгучем желании с ноги выбить недоумка вон из любимой кофейни, предварительно отправив в путешествие до ближайшей свалки бейджик со ставшим ненавистным именем, еще и до жути странным. Иккинг. Беспринципный бариста, он мешает кофейные зерна с натертым корнем имбиря, заливает их кипятком после трех щепоток измолотого в порошок черного перца и подкрепляет все это горьковатой гвоздикой. Но в благодарность вместо пинка получает надбавку к зарплате. Иккинг-Иккинг-Иккинг. Разве он, вечно взъерошенный, неуклюже улыбающийся на брошенное дурным голосом «Икки!» от очередной знакомой, не кошмарное недоразумение с кощунственными наклонностями?.. Определенно оно самое. Астрид бесят его травы, подмешиваемые в кофе, и особые взгляды, раздаренные почему-то ей одной, в букете с линиями прикосновений на ребрах стаканчика и замирающими выдохами, если это не кажется. Нет, не кажется. Все наяву. — Черный кофе без сахара, — Астрид с отличительной надменностью цедит кипятком сквозь сомкнутые зубы, Иккинг привычно прячет задумчивый взгляд в рукаве своего свитера. — Но ведь… И больше, чем в тысячный раз, заметно смущается, краснея, хоть и продолжая, скорее из упрямства, делать попытки объяснить. Иккингу до озноба по коже трудно, даже очень, но доказать свою правоту хочется; доказать ей одной, Астрид, хочется. Только при каждой встрече все заготовленные слова вылетают из головы, и на их месте пчелы теснятся, жужжат в висках так громко, что остальные звуки тускнеют и истираются о сомнения. От терпкой тяжести на сердце, наверное. — Уверена, я прозрачно дала понять, что буду пить, — перебивает Астрид, взглядом провожает смену минут на дисплее смартфона. Скандинавские боги, как же медленно. Иккинг сглатывает подступивший к горлу комок. Псевдо-спокойная блондинка своей хищной улыбкой за блеском прищуренных глаз близко напоминает фурию, а потому даже спорить определенно не-хочется. В аккуратный знак примирения на стойке появляются два стаканчика, один, наполненный космической чернотой, другой — с ароматом чего-то цветочного («за счет заведения»). Астрид любовно подхватывает первый и напрочь игнорирует второй; не замечает, как и протянутую с изюмным маффином руку в двух родинках на безымянном пальце, одуряющую ласковым ароматом сливочной пенки. Не замечает, да, только чужие мелочи почему-то бережно хранит, в самой себе безуспешно подавляя. Не во сне.И нами выбран путь — Дорога Сна…
Когда Астрид уходит, Иккинг шепчет ей вслед: — С днем рождения.