Натуральные пидорасы

Холм всегда приходил под утро. Весел, чертовски пьян, удовлетворён. Чертовски удовлетворён. Очень довольным. Очень пидорасом. Очень отъёбанным пидорасом. Каждый раз у него была исцарапана спина, или щека, или задница. Порвана одежда. Или цветущие засосы на шее, плечах. Или даже на долбанных фалангах пальцев. Кто оставляет засосы на пальцах? Леа знала гребаный ответ − только самые настоящие пидорские пидоры. Кому захочется сосать пальцы, как ни долбанутым пидорасам? Уже отрезвевший Холм после побудки топал за букетом любимых пионов для Леа. Каждый раз букеты становились подозрительно пышнее. Наверняка это значило, что Холм прошлым вечером пидорасился больше обычного. Он пидорасился и пидорасился всё сильнее, а потом, в знак прощения, просто добавлял больше пионов в букет. А ещё Холм всегда оправдывался: − Прости, милая, я так задержался. Мы бухали с друзьями. А телефон разрядился. Я поступил как полный мудаёб… Ой, я так устал, так устал. Я посплю немного. Леа начинала отвешивать ему по спине пиздюлей. Спине Холма было хоть бы хны. Что может случиться с выносливой пидорской спиной? Правильно – хуй с ней что случится. С Хенрика не убудет, а для Леа – отдушина. − Да какого члена? – уворачивался Холм, когда его, пьяного блядуна, дубасили по многострадальной спине. «Какого члена»? Даже выражения у него мудацкие. Пидорские какие-то. «Мы должны доверять друг другу» − говорил Леа внутренний голос. «Он не виноват в твоей чрезмерной подозрительности» − повторяла она про себя. «Пусть валит на свою вечеринку. Это всего лишь друзья, ну что там такого может произойти?» «Он же сказал – ничего не было». Но слишком увлечённо её бойфренд собирается на встречи с этими «друзьями». Слишком часто у него разряжался телефон на тусовке с «приятелями». Слишком довольная у него физиономия, после которой ни один пидорский пион не утолит обиду Леа. − Милая, ты не поверишь, − каждый раз, заявляясь под утро, говорил Холм с невинным лицом. «Телефон сел». «Кошка спину расцарапала. Бешенная кошка, представляешь, вот пидорасина такая!». «Я упал со скейта Марлона, вот и ссадины на локтях». «Это не засосы, это аллергия». − На что, блядь, у тебя аллергия выискалась? − На глютен, − объяснял Хенрик. На хуютен! У него даже аллергия какая-то пидорская. − Ты трахался! Трахался со своим… этим! Я это точно знаю! − Да не трахался я с ним! У Холма просто болезнь – пидорасия обыкновенная. Его заразили. Раньше он был нормальным парнем. А сейчас у него есть такой «приятель», который только и делает, что портит его натуральность. Сандвик Му. Тот ещё пидорас. Затянул бойфренда Леа в своё голубое болото.

* * *

Хенрик собирался в бар, даже пружинил от нетерпения. Точно на какой-то голубой огонёк тащит свою недоёбанную задницу, не иначе. − И Тарьяй там будет? – спросила Леа. − Ой, этого я не знаю. «Ой, этого я не знаю» − на языке Холма значило, что Тарьяй точно будет. Ведь если на вечеринке не будет Сандвика Му, Леа узнала бы это первой – Холм попросту на эту вечеринку не сунется. Там, куда с такой пидорастической скоростью мчался её парень, обязательно будет Тарьяй. У Хенрика это написано на довольной физиономии. И Леа убеждалась в этом позже. По отпечаткам коротких ногтей на коже Холма, которая от малейшего прикосновения обычно покрывалась красными «разводами» пятен. Леа точно знала, чьи это блядские ногти. Паранойя тут ни при чём. Она знала, они всегда одни и те же, одинаковые «полумесяцы» на коже Хенрика, от одних и тех же ногтей. Леа однажды очень внимательно рассмотрела пальцы и ногти этого пидораса Сандвика Му. И могла делать выводы. Она знала, знала – это ЕГО пидорские ногти на пидорской коже Холма. Это его! Пусть бы Холм ебался себе с кем хотел. Со своими фанатками или даже фанатами. Но только не с ним, не с Тарьяй. После траха с которым у Холма такая довольная физиономия. Что ему не хватает? Что такого в этом пидоре? Химия? Хуимия! Какая, в жопе, химия, ебала она её, она в это не верит. Атомная физика, молекулярная биология − такой херни Леа в жизни ещё не слышала. Голубизна это обыкновенная, вот что! Леа так и спрашивала: − Что не так со мной? – В моменты своей истерики, когда Холм приползал домой пьяный, в незастегнутых штанах. От которого разило алкоголем и спермой. Леа просто накрывало. Она брала невменяемого Холма за грудки и орала ему в лицо, как американский сержант на новобранца. − Ненавижу тебя! Где ты, блядина, шатался, тополь ты мой июньский? − Я был с друзьями, − булькал Холм и придурочно улыбался. – С отличными приятелями. Не тряси, милая, меня чёт тошнит! − Это меня от тебя тошнит! На утро Холм приносил любимые пионы, хулионы, нёс всякую хуетень о том, что «ничего не было». Леа думала: «Может, правда ничего не было?» «Может, он просто алкаш?» Лучше бы Холм был алкашом, Леа мечтала об этом и молила всех боженек. Парень алкаш – это же так нормально, это же почти никаких проблем. Но всегда понимала одну простую истину: нет столько на земле пионов, сколько пидорасится Холм.

***

Хенрик собирался на очередную вечеринку. У Леа на сегодня была фотосессия. − Я с тобой, – заявила она Холму. Она просто хотела проверить, что сделает этот пидор. Надела своё любимое красное платье, но так спешила, что заправила его в штаны. − Но там не будет девушек. Никто не берёт с собой девушек. − И Тарьяй девушку не приведёт? − издевательски прошипела она. − Нет, точно нет, − Хенрик сделал такое лицо, будто при нём чушь несусветную спороли. − Конечно, − Леа оскалилась. – Зачем ему приводить туда свою девушку. Ведь его сучка будет там. − О чём ты? Холм и на этот раз забыл про телефон, про инстаграм, про гордость, про свою гетеросексуальность, про всё на свете... А ещё на этот раз он сделал такое, за что заслужил больших пиздюлей – самых натуральных. Он взял и завалился домой с сорванным голосом. − Что, Хенрик, ты, никак, голос в караоке сорвал? – предложила версию Леа. Она всегда делала это лучше него. Холм не мог нормально шевелить своими пьяными пидорскими мозгами. − Милая, − завёл он свою старую пластинку, − ты не поверишь, но… Леа представила себе, при каких обстоятельствах он мог сорвать голос, и её чуть не вывернуло на ковёр, на котором Хенрик устроился. Спать. Завтра он что-то ей объяснит, завтра будет хулион пионов… − Снимай штаны! Живо! – проорала она как в последний раз. Хенрик по-пидорски хихикал, пытаясь одной рукой отстранить разъярённую Леа, а второй удержать штаны на поясе. Леа почти с мясом дёрнула пуговицу на штанах своего бойфренда и спустила брюки к щиколоткам. Холм оказался без трусов. В паху у него алела россыпь засосов. Кто, блядь, так делает? Только пидоры. − Я натёр штанами, − оправдал Холм свои покраснения, но Леа привлекло вовсе не это. Коленки Холма. Содраны. Почти в кровь. Её парня всю ночь, никак, черти ебали. На жёстком ковре. Леа так замутило, что, кажется, она узнала на коленках рисунок, оставшийся от ворса. Она поняла, что это за ковёр. Такие есть дома только у пидоров, типа Сандвика Му. Леа зарычала от бессилия. Холм от этого звука захохотал, как пьяный придурок. Его трясло в пидорском припадке. Леа села перед конвульсивным телом и почти взмолилась: − Как ты меня достал! Признайся уже, ну просто скажи, что ты долбанный пидорас. И всё! Что в этом сложного? − Ничего подобного! − Холм булькал и хрюкал. Выработанный рефлекс: за запахом алкоголя Леа показался запах пионов, хотя никаких цветов рядом и в помине не было. Хенрик поплетётся за ними завтра. Холм всегда приходил под утро. Весел, чертовски пьян, удовлетворён. Чертовски удовлетворён. По-пидорски удовлетворён. «Может, просто удовлетворён, не обязательно по-пидорски?» − слушая храп из хрипящего горла и разглядывая измученные коленки, думала Леа. Может, ничего и не было? Не было же? Он же сказал: «Ничего не было». И так каждый раз.