Конечно, это не любовь

      Гермиона отдыхала в тишине библиотеки. В этом году, когда не было никакого маховика времени, учиться было значительно легче. Она не чувствовала себя белкой в колесе или загнанной лошадью, получение знаний приносило удовольствие. Она наслаждалась бы каждым мгновением школьной жизни, если бы не одна причина. Гарри Поттер. Гарри просто не мог прожить года без неприятностей. Каким образом его имя попало в Кубок огня, оставалось загадкой для всех здравомыслящих людей. Нездравомыслящие, разумеется, над такими вопросами не думали, а просто предали Гарри анафеме. Удивительней и омерзительней всего в этой ситуации было то, что в числе последних оказался и Рон-редкостная-задница-Уизли. Как ни старалась Гермиона объяснить ему, что для Гарри участие в Турнире смертельно опасно, он не слушал её. Зато теперь, после первого испытания, осознал и бросился мириться. И знаете, что? Гарри его простил. Сразу же.       Гермиона не хотела бы в этом признаваться, но её задело то, как легко Гарри пожертвовал её обществом ради вновь обретённого друга. Он больше не сидел с ней за одной партой, они не делали вместе домашние задания. Вместо этого они с Роном уходили полетать или играли в волшебные карты или взрывающиеся шахматы.       От их постоянной болтовни у Гермионы болела голова — во всяком случае, именно так она объясняла себе и им нежелание заниматься в гостиной. У книг было большое преимущество перед друзьями — они уж точно не обделяли её своим вниманием.       Неожиданно тишину нарушил неприятный звук — кто-то захихикал. Гермиона застонала в голос и прошептала:         — Господи, только не он.       Но, разумеется, её не услышали. Возможно, стоило, по примеру волшебников, восклицать: «О, Мерлин»?       В библиотеку, сопровождаемый обычным своим эскортом из девочек с первого по седьмой курсы, вошёл сутулый угрюмый Крам. Звезда мирового квиддича за последний месяц успела Гермионе порядком поднадоесть. То есть сам по себе Крам не раздражал — похожий на медведя из славянских сказок, вечно хмурый и совершенно необщительный, он был бы незаметен, если бы не толпа девочек вокруг. Как назло, Крам уселся всего в двух столах от Гермионы, вытащил из сумки свитки, снял с полки книги по чарам и углубился в них. Девочки расселись кругом. «Ни за что не позволю им помешать мне учиться», — подумала Гермиона и вернулась к нумерологическим расчётам. Ей нужно было вычислить вербальную формулу заклинания, которое заставило бы предмет уменьшиться в весе на три четверти. Она уже нашла три слога, но последний никак не вычислялся, а без него уменьшение веса было слишком большим, почти на сто процентов. Она только полезла в рунический словарь, надеясь там найти подсказку, как её отвлёк очередной взрыв хихиканья — кумир девочек, видимо, перевернул страницу книги или почесал затылок.       Это было просто невыносимо, в конце концов! Когда до её ушей в очередной раз донеслось это отвратительное «о, Виктор!», её терпение кончилось, она с грохотом закрыла многостраничный шестой том «Заклинаемых и заклинателей» и громко (громче, чем разрешалось в библиотеке) потребовала:         — Да замолчите вы уже, наконец!       Девочки снова захихикали, Крам повёл плечом, но головы не поднял.       — Мы тебе мешаем? — спросила одна, третьекурсница с Пуффендуя.         — Да, — твёрдо сказала Гермиона, — мешаете. Это библиотека, а не дом свиданий.       На громкий разговор, конечно же, прилетела мадам Пинс.         — Что за болтовня в библиотеке? — зашипела она, но, увидев Гермиону, смягчилась. — Мисс Грейнджер, у вас всё в порядке?         — Да, мадам Пинс, — ответила Гермиона и села обратно. Как ни злили её поклонницы Крама, ябедничать на них она не собиралась. Впрочем, мадам Пинс тут же обрушила на них свой гнев. Прочитав пятиминутную лекцию о том, что в библиотеку приходят читать, а не болтать с подругами, она выставила вон всю компанию. Крам остался один, и Гермиона с удовольствием вернулась к работе — больше её трогать будет некому.       Однако, видимо, в этот день ей не суждено было закончить решение. Не прошло и десяти минут, как Крам поднялся со своего места и направился к ней. Заметив его боковым зрением, Гермиона с грустью подумала о том, что сейчас начнётся конфликт. Ни за что звезда не простит ей разгон поклонниц. Гермиона на всякий случай нащупала палочку в кармане, а потом с большим удивлением услышала достаточно дружелюбное:         — Могу я сесть здесь?       Она вздохнула, но решила из двух зол выбрать меньшее, поэтому сказала:         — Да, конечно.       Он подвинул соседний стул и опустился, разложил перед собой свои книги и произнёс, поворачиваясь к Гермионе:         — Я Виктор.       Она хмыкнула и заметила:         — Как будто есть кто-то в этом замке, кто этого не знает.       Он нахмурился, видимо осознавая услышанное, а потом серьезно заметил:         — А, шутка. Да, ты права. Извини, мой английский не очень хорош. Как тебя зовут?         — Гермиона, — ответила она и протянула руку. Крам её не пожал, а поцеловал — тепло, щекотно коснулся губами тыльной стороны ладони и всё так же серьёзно сказал:         — Мне очень приятно с тобой познакомиться. Извини, что мешаю тебе заниматься. Могу я поработать здесь, рядом с тобой?       Гермиона почувствовала, как щёки теплеют, и постаралась сделать как можно более серьёзное лицо, но всё-таки сказала:         — Можно.       С того дня их встречи с Крамом в библиотеке стали традицией. Он, похоже, что-то сказал своему фан-клубу, потому что больше стайка хихикающих поклонниц в библиотеку не приходила. Виктор оказался приятным собеседником, хотя и очень немногословным. Он, казалось, экономил слова, произносил только важные и значимые, никогда не тратя их на пустую болтовню. Его английский был не просто «не очень хорош», он был чудовищен, но всё-таки его, да ещё французского хватало, чтобы обмениваться мыслями и, изредка, чувствами. Так, однажды Виктор рассказал, что его безумно раздражает одержимость им со стороны учениц Хогвартса.         — Я как будто не человек, а святыня или трофей. Не пойму, хотят они просто смотреть на меня или порвать меня на части и унести по своим комнатам, — заметил он. Это было едва ли не самое длинное его высказывание за почти месяц их знакомства.         — Это минус славы, — ответила Гермиона, — к тому же ты для них — новый человек. Гарри тоже было непросто первое время — на него даже пальцем показывали.         — А, Гарри Поттер, — покивал Виктор. — Понимаю.       Это было для Гермионы совершенно необычное общение. Виктора не нужно было заставлять учиться, как Гарри и Рона, наоборот, он достаточно охотно, хотя и скупо объяснял ей действие заклинаний, которые она изучала, и даже показал несколько новых, из программы Дурмстранга. При этом с ним не надо было соревноваться, как с Шерлоком. Он был старше неё на три года и заведомо знал больше, но никогда не стремился указать на это. Он относился к Гермионе как (и это было настоящим шоком для неё) к девушке. Он доставал для неё книги, отодвигал стул, протягивал руку, вставал со своего места, когда вставала она. Это было необычно. И Гермиона не могла не признаться в этом хотя бы себе — ей это нравилось.       Шерлоку она о Викторе, кстати, не написала пока ни строчки. Вернее, она упоминала его как знаменитого ловца и одного из Чемпионов, но об их встречах в библиотеке рассказывать не хотела. Ей было приятно думать, что это только её тайна.       Шерлок, к счастью, не замечал недосказанности. Его полностью занимало новое дело. В Лондоне орудовал серийный убийца, оставлявший на лбах своих задушенных жертв порезы в форме крестов. Шерлок буквально завалил её вырезками из газет, малоаппетитными фотографиями и предположениями. При этом Гермиона знала, он не ждёт от неё ответа. Просто ему нужно было поделиться своими мыслями с кем-то, и она на эту роль отлично подходила.       Между тем приближался Святочный бал. За три недели до него Гермиона начала ждать. Как бы иррационально и алогично это ни звучало, но ждала она приглашения от Рона. В последнее время они втроём снова стали много общаться, и Рону ничего не стоило как-то во время беседы сказать: «Слушай, Гермиона, а пойдём вместе на бал?». Это было бы естественно и как будто по-дружески, никто бы не удивился этому. Но нет. Рон молчал. А как-то вечером в гостиной начал рассуждать, что пора бы уже кого-нибудь пригласить, а то останутся одни страхидлы. Он говорил это, глядя Гермионе в глаза, и она чувствовала себя просто ужасно. Так, словно он только что громко и решительно записал её в категорию тех самых «страхидл».       На следующее утро, в субботу, она пришла в библиотеку в шесть утра и сразу же спряталась за стопкой книг по чарам, но за два часа не прочла и страницы. Перед глазами стояла пелена, а во рту было солоно.         — Привет, Гер-и-в-она, — раздался сверху голос Виктора.       — Гер-ми-она, — привычно повторила она и ответила: — здравствуй, Виктор.       Он сел рядом с ней, коснулся губами ее руки и сразу же спросил:         — В чём дело у тебя?         — Что случилось, — исправила она. Он повторил за ней вопрос и нахмурился, ожидая ответа.         — Я просто немного поссорилась со своими друзьями, — ответила Гермиона, — ничего страшного.       Она улыбнулась, а Виктор, наоборот, нахмурился ещё больше, так что его кустистые брови сошлись на переносице, и сказал:         — Ге-им-во-на, я хотел знать, окажешь ли ты мне честь пойти со мной на бал?       Сказать, что это приглашение было неожиданным, значило бы не сказать ничего. На мгновение Гермиона растерялась. Она никогда не думала о Викторе как о возможном партнёре на балу, для неё было естественно, что он выберет кого-то из своих многочисленных поклонниц — ему же придётся открывать бал. Но она решительно ответила, отметая все сомнения:         — Да, Виктор, пойду. Спасибо за приглашение.       Глубокая морщина на лбу Виктора разгладилась, и он едва заметно, кончиками губ, улыбнулся. Глаза же его отчётливо светились радостью.       Гермиона же твёрдо дала себе слово, что, раз уж Рон Уизли оказался такой бестолочью и не пригласил её, она будет развлекаться без него. Ещё летом, следуя указаниям в списке необходимых предметов, они с мамой выбрали чудесную парадную мантию, Гермиона потратила несколько часов и выучила стандартные косметические заклятия и чары для укладки волос и вовсю готовилась к празднику.       За пару дней до Рождества она отправила со школьными совами подарки: родителям — волшебные сладости, а Шерлоку (наплевав на все правила) — книжку с описанием волшебной науки о работе разума, окклюменции. Собственно, магии там почти не было, только ментальные техники, так что он вполне мог бы воспользоваться ей. Кроме того, она давно купила ему очень хороший микроскоп, но решила вручить его летом — такую хрупкую посылку сова могла бы и не доставить.       Ответы она получила накануне бала. Просмотрев поздравления от родителей и отложив в сторону подарки, она подсветила лист от Шерлока специальным заклинанием и прочла: «Да-да, Рождество наступает. Дурацкие поздравительные ритуалы. Я собирался подарить тебе собрание трагедий Шекспира с комментариями каких-то очень умных учёных, но, на твою беду, об этом прознала моя мама и едва не оторвала мне голову, после чего побежала к твоей маме, они о чём-то долго совещались. Результат обнаружишь в коробочке с подарком. Будем считать, что от меня. Хорошая новость — я так и не понял, на что тратить все те карманные деньги, которые получаю, и, к тому же, заметил, что, если изредка таскать полезные вещи и мелочь у Майкрофта из карманов пиджака, он меньше меня раздражает. Так что твой Шекспир тебя ждёт. Желаю тебе хороших праздников и так далее. ШХ».       Гермиона рассмеялась и спрятала письмо в карман, а подарки забрала в спальню. Родители прислали, как всегда, полезные сладости и тонкую золотую цепочку с кулоном в виде стрекозы, и Гермиона тут же надела её — украшение как будто грело.       Следом пришел черёд «коробочки». С любопытством она открыла её и едва сдержала громкий смех. Дуэт мам, похоже, пытал Шерлока, иначе он ни за что не прислал бы ей в подарок очаровательную заколку со стразами в цвет её парадной мантии.