Основная составляющая

      В искрящейся акриловой радужке плескается жадность и теплота, что перемешиваются между собой, создавая новый цвет палитры. Шото завороженно рассматривает мельчайшие веснушки на его лице, аккуратно ведёт подушечками по ним, точно вырисовывает далёкие созвездия, к которым человечество не в силах приблизиться. А Деку позволяет ему, заглушая довольное мычание, подставляя щеки и впитывая всеми фибрами души эту нежность, сочащуюся из каждого сантиметра тела под собой. Раньше бы, лет пять назад, он бы ни за что не поверил, что тот имеет представление о понятии «ласковый».       По ту сторону сердец выжжены кровавые нити, намертво сплетённые между собой прочным узором. Они не намерены разрывать их, даже под угрозой неминуемой гибели.       Странный союз скрепляет мировую опору.       Шото резко льнёт к губам зеленоволосого, притягивая его за шею ближе и не намереваясь отпускать Мидорию ни под каким предлогом, будь то внезапно свалившийся из ниоткуда метеорит или открытие прохода в другую Галактику, заселённую сверхразумными существами. Его персональная Вселенная сейчас буквально млеет в его руках, а на громадные миры Тодороки никогда не претендовал. Он голодно мнёт губы Изуку, цепляет зубами совсем крохотные участки, оттягивает и позднее проводит по ним языком, как бы прося прощения за этакую грубость и несдержанность. Но зеленоволосый уступать не собирается.       Главное сейчас — глубокие глотки кислорода и общее желание, давящее на черепную коробку импульсами. Остальное лишь вскользь проплывающая округа вне фокуса.       Одним дразнящим толчком Деку давит на тело под собой, заставляя Шото тихо простонать ему в рот, чуть ослабить хватку, и внезапно обмякшие конечности Тодороки тому доказательство. Этого и добивался Мидория. Поспешная возня длится всего-навсего секунду, и футболка Тодороки отлетает в неизвестном направлении, с мнимым шелестом оседая на пол. Шото чувствует пустоту на том месте, где находились губы Изуку. Он тянется выше и недоумённо приоткрывает глаза, видя перед собой лишь тёмно-зелёные вихры.       Ключицы опаляет дыхание Мидории, затем не менее горячий язык ведёт по впадинке и поднимается к изгибу шеи, по-новой исследуя давно знакомое тело. Деку проводит ногтями по бокам, проходится у сосков и очерчивает рёбра, хорошо выступающие, когда парень выгибает спину. Шото пробивает вспышка возникшего электричества, отдавая крепким масляным узлом внизу живота, и он поддаётся вперёд, желая полностью ощутить жар Изуку, чтобы сгореть заживо вместе с ним. «Мало, мало, мало,» — каруселью вертится в сознании гетерохромного, но озвучивать он не хочет. Мидория сам знает, что делать.       Время сделало их лучше, время сделало их двоих гораздо сильнее и увереннее. Герои, что выполняют свой долг и защищают людей, так же оберегают друг друга, несмотря на редкую критику и неодобрение. Они помнят, как начиналось это. Им нравится то, что спустя столько месяцев бóльшая часть тьмы обходит их стороной, позволяя жить одновременно в двух реальностях, ловко лавируя меж тонкими границами, не позволяя чужеродным рукам дотягиваться до них.       Мидория уже давно не тот слабак, что не способен контролировать Один за Всех, ломая себе кости. Тодороки уже не тот мальчик, у которого с рождения было всё, включая ненависть к отцу и отрицание собственного таланта.       Одежда поочерёдно стягивается с них двоих, переставая принимать тепло носителей. Краткая вспышка мурашек пропадает в районе спины, пока Изуку так медленно выцеловывает хаотичные участки кожи Шото, стараясь делать чёткий контраст своих действий: сначала бережно вылизывает, а затем кусает, пробивая Тодороки на дрожь. Пальцы без какой-либо команды тянут резинку боксёров вниз, кончиками касаясь вставшей плоти, и разноволосый не успевает сдержать громкого аха. Прохладные ладони Шото ложатся на плечи Мидории, желая убедиться, что тот не прекратит задуманное.       — Я не обещаю контролировать себя и причуду, — шепчет Тодороки на ухо Деку, и в его голосе проскальзывает едкая усмешка.       — Я и не прошу, — с настоящей улыбкой отвечает Мидория, избавляясь от мешающего белья. — Или это угроза?       Он подминает Шото под себя, делая так, чтобы положение парня было максимально комфортным как для него, так и для Мидории. Взгляд зелёных глаз фиксируется на тумбочке. Изуку, не отрываясь от Тодороки, слегка кренит и дотягивается до ручки, теня её на себя.       — Тогда держи в голове телефон пожарных, — невзначай говорит гетерохромный.       Он ёрзает в предвкушении, собирая мысли в единый калейдоскоп.       — Хочешь, чтобы они застали нас в таком положении? А потом польются вопросы по типу «каким образом вы устроили такой пожар» или «почему эта ледяная глыба торчит из вашего окна, как вы сделали это вообще?». Я лично не хочу, чтобы тебя кто-то видел нагим, тем более, потом могут сбежаться репортёры и со своими громкими восклицаниями «Господи, смотрите, это же Деку и Шото, а сейчас, дорогие телезрители, мы покажем вам наглядный пример спаривания знаменитых героев, не переключайтесь», — традиционно бубнит Изуку, причём умудряясь посмеиваться и выдавливать жидкость из тюбика.       — Боже, замолчи, — Тодороки грубо прерывает Деку поцелуем, пусть до этого на долю мига на его губах можно было распознать улыбку.       Совсем мимолётную.       Вязкая субстанция смачивает фаланги, стекая на два крупных шрама, и Мидория откидывает на другой край постели тюбик, полностью сосредотачиваясь на том, что ему предстоит сделать.       Изуку проводит языком по верхнему ряду зубов парня, давит чистой рукой ему на грудь, заставляя вернуться в лежачее положение, и, предварительно поцеловав внутреннюю сторону бедра, аккуратно вводит один палец. Шото не чувствует ни боли, ни посторонних ощущений, ни чего-либо мешающего. Для него это, опять-таки, мало, поскольку затмевающее полотно необузданной потребности молит не оттягивать и сделать всё прямо сейчас. Однако он заглядывает в зрачки Мидории, полностью расслабляясь, и черты его лица становятся более мягкими и невинными, будто он — крупицы сахара на дне горького кофе, в котором они успешно растворяются, превращаясь в фантомную оболочку.       «Чёрт,» — ругается Деку в мыслях, пристально наблюдая за этим.       Палец инстинктивно ныряет глубже, ибо второй внутренний голос велит сделать Мидории нечто более властное и жёсткое, и Тодороки чуть расширяет глаза, а из его груди непроизвольно вырывается слабый стон, когда по телу проходит отдача.       «Уже этого вида достаточно».       Но Изуку несказанно повезло с выдержкой. Так быстро всему закончиться он не позволит.       Второй палец входит так же легко и плавно. Улыбка Шото служит ему одобрительным знаком, своеобразной табличкой «делай, что пожелаешь», и Деку не думает игнорировать. Изуку наклоняется, прислоняясь лбом ко лбу Тодороки, безмолвно приказывая тому смотреть только на него, и гетерохромный инстинктивно подчиняется. Шото берёт его лицо в свои ладони, проводит пальцами по скулам, параллельно прикусывая губу, чувствуя движения внутри.       Он, подобно маленькому щенку, упирается на локти и приближается к губам Деку, чтобы получить заслуженный поцелуй, но Изуку увиливает от него, издевательски ухмыляясь и не прекращая двигать пальцами. Разноцветные радужки Шото искрятся миллиардами солнечных крапинок, жалобно обращаясь к сердцу зеленоволосого, моля о том, чтобы почувствовать мягкость его губ, а Мидория специально травит Тодороки.       Для Изуку раскрасневшийся, податливый и заведённый Шото — услада для собственного эго. И его единственная основная составляющая, без которой слаженность мира даёт сбой.       — Прекра…ти… Деку…       Тодороки снова тянется к нему, надеясь получить малую толику разрядки от поцелуя. Его приоткрытый рот почти дотягивается до Мидории, а дыхание, сквозь которое едва проскальзывает мороз, щекочет подбородок. Юноша почти скулит, незаметно помахивая бёдрами, и остервенело впивается ногтями в сильные руки Изуку, оставляя царапины, как знак мести за подразнивания.       — Правда хочешь? — вскидывает Изуку брови, ни на миллиметр не сокращая расстояние. — Мне кажется, ты, напротив, уже подготовлен…       — Ты пон-нимаешь, что я имею в вид-ду, — запинаясь от ахов, произносит он, борясь с тяжёлым дыханием.       Что ж, Мидория понимает. Поэтому нет больше смысла томить.       Зеленоволосый входит без предупреждения и особой осторожности. По загривку Тодороки пробегается слабый тайфун, окончательно путающий его двухцветные волосы, после чего следует лихорадочный выкрик, смахивающий на тягучие сгущённые капли, и он машинально хватается за подушку, вжимая в неё лицо. Катастрофической температуры румянец кусает его за щёки, и гетерохромный не соображает, как из него льются такие неприличные звуки.       Мидория толкается, затем грудью наваливается на корпус Шото и целует его в уголок губ. Тодороки реагирует моментально: на рефлексах сжимается, создавая неимоверную тесноту для Изуку, а былая жажда прикоснуться к губам возрастает в разы, вытесняя щемящее смущение. Он поворачивается к Деку, и тот заворожённо рассматривает результат своей травли.       Расширенные зрачки, пылающая кожа, прерывистое дыхание, из-за которого стук чужого сердца отдаёт в уши, прозрачная влага внизу роговицы. Вечно серьёзный герой, будучи наедине с Мидорией, совершенной другой. Не менее желанный, но более свободный.       — Деку, — сипло зовёт его Шото.       И здравомыслие совсем отключается.       Деку набрасывается на парня, прижимаясь теснее, вынуждая Тодороки метаться под ним и счастливо стонать сквозь беспрерывное соревнование на владение губами. Блестящая линия слюны стекает из угла рта, и Изуку вовремя слизывает её у Шото, тем самым пуще заводя его. Неприятные покалывания уже не столько волнуют их, лишь бы смаковать весь испытываемый градиент чувств, позволить ему фонтанировать и окроплять всю округу. Гетерохромный оттягивает зелёные пряди, вырывая у Изуку то ли шипение, то ли рык, но Тодороки довольствуется. Пусть Деку испытает то, что испытывал он, когда получал отказы на поцелуи.       Толчки становятся более глубокими. Мидория, боясь слишком переусердствовать, всё-таки как-то контролирует собственные порывы, рассчитывает энергию, только бы не навредить Шото, не доставить ему дискомфорта. И тот замечает это, поэтому обхватывает бёдра зеленоволосого ногами, на что тот расфокусировано смотрит на лежащего под ним, и тихо шепчет:       — Не бойся.       Поток мыслей меркнет в задней части рассудка. Мидория плотоядно улыбается, одаривая Тодороки невесомым поцелуем в лоб.       А затем шлепки набирают оборот, переходя в по-настоящему оглушительные влажные удары. Шото держится за лопатки Изуку, слезинки скатываются по его мраморной коже, изувеченной заработанными за столько лет шрамами, и падают на постельное бельё. Деку, придерживая Тодороки под подбородком, целует его более глубоко и тепло, вкладывая всю скопившуюся за день заботу, и, если бы Шото не знал, что сейчас происходит, то спутал бы губы Изуку с бархатной тканью, пропитанной ароматом корицы и зелёного чая.       Но Мидория на короткий промежуток застывает, до упора войдя в распростёртого парня, и с крупицей удивления ведёт плечом. Ужасное осязание отрезвляет его, и Деку недовольно охает, подмечая замешательство Тодороки. А потом в глазах того начинает плескаться ужас.       — И-изуку, — невнятно шепчет Шото, отнимая левую руку от спины партнёра. — Чёрт подери… прости, я не…       Договорить он не успевает. Мидория перехватывает его запястье и лижет кончиком языка мозолистые места под костяшками.       — Перенеси правую руку, пожалуйста, — только и отвечает ему зеленоволосый, нарочито мерно возобновляя темп и отпуская запястье.       Гетерохромный послушно кивает и кладёт правую руку на обожжённый участок и, бережно охлаждая болевой участок, осыпая себя всеми возможными проклятиями. Он вовсе не хотел вредить, пусть последний раз, когда он случайно задел причудой Мидорию, было месяц назад во время очередного задания. Хотя он предупреждал, что контролировать причуду во время бурного проявления эмоций вообще не в состоянии.       — Шото, — блаженно стонет Мидория в ухо Тодороки, прикусывая мочку и срываясь на бешеную скорость.       И леденящая рука опоясывает шею юноши, будто это единственное его спасение от того, чтобы не потерять связь с бурлящей явью. Знакомый спазм побуждает Тодороки испуганно заглушить крик, уткнувшись ртом в район Адамова яблока, и судорожно всхлипнуть, достигая предела. Вовремя сообразивший Мидория рукой стискивает ноющий орган Шото, делая несколько незамысловатых движений, и кипяток ошпаривает тело Тодороки, попадая на Изуку.       Истошная отдышка, и Шото устало касается губ Мидории, промычав туда что-то малозначительное, после чего его голова попросту падает на Деку. Пряди бело-красных волос прилипают к переносице, но Шото совершенно плевать. Зеленоволосый отчаянно глотает воздух комнаты, борясь с лёгким головокружением, помогая вестибулярному аппарату прийти в норму. Он обнимает ослабшего в его хватке Тодороки и, неловко развернувшись вокруг своей оси, плюхается на кровать, вытягиваясь и удовлетворённо издавая стон.       Пульс гетерохромного выравнивается, хотя стук столь мощный, что сливается с биением Изуку, и тот машинально отсчитывает первые десять ударов, прикрывая глаза.       — И когда ты успел стать таким? — вдруг звучит его хриплый вопрос в пространстве комнатной коробки.       Сорванный голос всё же даёт о себе знать.       — Каким это? — едва слышно отзывается чудо в его руках, чьи конечности еле-еле крадутся к талии, дабы плотнее прижаться.       Деку хмыкает, потирая веки.       — Беззащитным, — поясняет Мидория, — более открытым, что ли, — он гладит мокроватые локоны белоснежного цвета, убеждаясь в их мягкости. — Куда делся Тодороки-кун, который одним взглядом побуждал людей рыть себе могилу или бежать за периферию Японии?       Сверху раздаётся бессвязное лепетание, походящее на попытку взять с первого раза высокую ноту без должной вокальной подготовки. Изуку придерживает смешок, пусть его грудь колышется секунду-две, так что Тодороки буквально чувствует, что рассмешил его.       — То есть ты хочешь, чтобы я сейчас был таким? — приподняв лицо и уткнувшись носом в грудь Деку, уже внятно повторяет Шото.       — Нет-нет-нет, — торопливо лепечет Изуку, не выпуская Тодороки, и качается с ним из стороны в сторону, парадируя колыбель для маленьких детей, пока разноволосый не шлёпает его в знак протеста. — Не сейчас, а то я испугаюсь твоего хмурого вида и запрусь в ванной. На всю ночь.       — Чёрт, отличная мысль, — бурчит Шото, причмокнув. — Пойдём, запрёмся в ванной вместе.       — Да, а ещё ты успел стать развратным, Шо-чан.       И отныне Мидория принимается в голос смеяться, из-за чего лицо Тодороки начинает в прямом смысле потрясывать, и тот снова слишком устало, но кисло ругается без слов, дотягиваясь до ягодиц Изуку и сильнее прошлого раза ударяя по ним. Зеленоволосый разражается уже чуть ли не припадочным смехом, и Тодороки, злясь, лбом пытается пробить в своём избраннике дыру, однако только зарабатывает себе гематому.       — И что ещё за Шо-чан? Я что, зверушка тебе?       — Если ты представляешь себя в роли порой угрюмого, но ласково кота, то да.       — Аргх.