Синяя птица

…Синяя Птица мне просто необходима. Я ищу ее для моей внучки, моя внучка очень больна. — Что с ней? — Трудно понять. Она хочет быть счастливой… Морис Метерлинк

Птица мертва. У неё вывернута шея и окровавлена грудь. Его познания демонического мира намного глубже, чем орнитологии, но синицу он опознает сразу. Должно быть, разбилась об оконное стекло. Уэсли также знает, что обращаться к старшим не стоит. Вчера он подслушал, как отец говорил мистеру Треворсу: — Мой сын — излишне чувствительный ребенок, а чувствительность в нашем деле неуместна. Мне следует выбить это из него, если я не хочу вырастить полное ничтожество. Уэсли не хочет быть ничтожеством. Он хочет быть великим воином. Или волшебником — как в его любимых историях. А Наблюдатели — они могут быть тем и другим, нужно только постараться, очень хорошо постараться, нужно быть первым во всём. Птица по-прежнему лежит у него на ладони, он ощущает упругость бесполезных крыльев и решает, что у него получится. Кажется, сейчас в библиотеке никого… *** Она носит его рубашки. Поливает кипятком сморщенные листья, с которыми даже нельзя поговорить. Ей не нужен чай, но очень важно всё делать правильно. Иллирия пытается нащупать правильность в повседневных людских ритуалах, в обыденности жизни. Может быть, это ключ к возвращению? Может быть, если она будет всё повторять, он вернется? — Персик, ты куда собрался? — Мне нужно… короче, это не твоё дело. — Не моё, да? А Синяя, надо полагать, моё? Ты всё заварил, а теперь бросаешь нас, поджав хвост? — Ты не понимаешь! — Ну и катись! Все равно от тебя никакой пользы. Они остаются вдвоём. Иллирия, покончив с рукописями в квартире, выкапывает из-под руин офиса тома пророчеств и погружается в них. Спайк пытается как-то растормошить ее, таскает диски с играми. Иногда, отчаявшись, уходит и неделями не появляется. Она знает, что однажды он уйдет совсем. Просто сейчас оба они потеряли свой компас и дрейфуют по воле волн. Белоголовому искать проще. Она бы ему обязательно это объяснила, но собственный поиск захватывает её целиком. *** — Представляешь — я-то думал, эта дура скажет: «Спасибо, что спасли моё дитя от демонов-извращенцев!» А она стала причитать, что не может его прокормить, и раз наша компания — наша компания, каково! — его вернула, то должна позаботится о его воспитании. Сунула мне ребенка, прыгнула в такси и укатила. — Если не хочешь кормить его, тогда съешь. — Съесть?! — Ты вампир. Белоголовый закатывает глаза. — Илли, ну хоть пошли вместе в аптеку — я буду глупо выглядеть, покупая памперсы в одиночку. — Тогда взамен я хочу, чтобы ты пошел со мной к Ргх’ааллу. — Это имя или у тебя отрыжка? Что за тип? — Он коллекционер. Мне нужна вещь из его собрания. — Так убей его и забери штуковину. Эй, а ты заткнись, или я действительно кое-кого съем! Молодец, умный мальчик. — Владелец должен отдать её добровольно. Иначе вещь бесполезна. — Илли, ты знаешь, что такое «попросить»? Я в шоке. — Отдать не задаром. Нужную вещь можно обменять на что-то ценное. — У нас нет ничего ценного. — Ргх’аалл коллекционирует редкости, — терпеливо объясняет она. — Ты — редкость. — Я — что?! — Редкость. Вампир с душой. — Слушай, если тебе приспичило заиметь редкостный экземпляр такого рода — езжай в Румынию или на Тибет, лови там Персика, продавай его, меняй, пришпиливай к стенке… — Я прошу твоей помощи. — Вот чёрт, Синяя, не смотри на меня так! Почему я никогда не могу отказать женщинам! Богиням — запросто, а вот дамочкам, которые смотрят на меня большими зелёными очами… или карими… или синими… — Ты согласен? Хорошо. Я нашла всё необходимое в сундуке Уэсли. — Нет, нет, нет, только не цепи снова! *** — Илли! Мне ошейник жмёт! Я в нем задыхаюсь! — Ты не дышишь. — Я морально задыхаюсь. Можешь хоть для приличия посочувствовать? — Хозяева не сочувствуют рабам. — Дай мне только выбраться из этой заварушки, я покажу, кто тут хозяин! Да не дергай ты проклятый поводок! *** Наёмная няня, которую они пригласили посидеть с ребенком, с визгом выскакивает из квартиры, увидев залитую кровью Иллирию — на той для конспирации хлопковый сарафан Фред, одна лямка пропитана полностью, шея забрызгана, на лбу и животе пятна расплываются экзотическими цветами. Спайк ухитряется поймать орущего младенца, падает в кресло и как следует прикладывается к последней уэслиевой бутылке «Lagavulin». — Семейство Аддамсов — идеал добропорядочных мещан по сравнению с нами. А где ключи от ошейника? Она не отвечает. Вынимает из шкафа рубашку (коричневую, предыдущую Спайк вчера с руганью отнял и унес в прачечную), заворачивается в неё, садится на ковёр и внимательно разглядывает урну Осириса. *** — Я должен уехать. Пёстрая сумка-«кенгуру» с малышом на фоне черной кожи вызывает улыбку, да она и не сердится. Он нашел наконец свой компас, и стрелка властно указывает ему направление. — Илли, поехали со мной. Не все ли равно, где продолжать исследования? Там тоже наверняка есть книги, и новый Совет, они посоветуют что-нибудь, они только этим и занимаются… Он топчется в прихожей, явно испытывая желание стукнуть упрямицу по голове, закатать в ковер и отправить вместе с багажом. Однако воспоминания о совместных тренировках заставляют его отказаться от рискованной затеи. — Точно не хочешь? Ладно, тогда я вернусь. Обязательно, слышишь? Не дури слишком сильно. Она и не собирается — слишком. В делах жизни и смерти ничего не бывает слишком. *** Три дня после отъезда Спайка Иллирия готовится к ритуалу: расчищает место, отыскивает ингредиенты. Полиция так и не раскрывает некоторых убийств в криминальных районах — убийств с изъятием внутренних органов. — Податель жизни… бог из богов… прими мою жертву. Кость, плоть, дыхание…* Смирение пред ликом равного раздражает ее, но она переступает через гордость. Даже через нее. — Сущий во тьме… Иллирия собирает свою силу в щетинящийся молниями клубок и вплетает в заклинание. Уэсли ее оживил. Теперь она отдаст долг и не будет больше прозябать в одиночестве. — Здесь лежит великий воин из рода людей. Позволь ему перейти! В храме беснуется ураган, колонны размалываются в щепы, клочья вырванных страниц мотыльками льнут к обнаженной коже. — Позволь ему вернуться! Она пробует еще и еще раз, сосредоточено водит исполосованными запястьями над алтарной пентаграммой. — Позволь… Она требует, потом умоляет. Потом беспомощно плачет, пряча лицо в ладонях, как миллионы самок и женщин миллионы лет за время ее небытия… лазурные пряди разметываются в пыли теперь уже навсегда сломанными крыльями. *** Вторая пощечина украшает скулу кровоподтеком и вспарывает губу, потому что на руке у отца тяжелый старинный перстень. — Даже если бы тебе удалось дочитать — она всё равно бы осталась мёртвой! Заводной игрушкой с чёрной магией внутри, зомби, которая выклюет тебе глаза! О чем ты думал, идиот, ничтожный мальчишка! — Я МОГУ ЕЁ ОЖИВИТЬ!!! — внезапно кричит Уэсли, и с его пальцев рвётся синяя паутина. Птица в неровно начерченной пентаграмме дёргается, головка в перьевой шапочке быстро поворачивается туда-сюда. Крылья с сухим веерным шорохом складываются, крохотные коготки скребут по мрамору. — Это невозможно… невозможно… — пятясь, бормочет Роджер, а его семилетний сын, сглатывая слезы, рассматривает воскресшую щебетунью. Через пару минут синице надоедает сидеть на одном месте, и она перелетает на камин, прыгая между безделушками и склевывая с них невидимые крошки. Уэсли поднимается и, не глядя на отца, идет к выходу. В дверях он оборачивается: лицо распухло от побоев, нос — от рыданий, но взгляд торжествует. — Я ни за что не буду ничтожеством. Я буду великим воином. И еще волшебником. Уиндом-Прайс-старший молчит. Птица оправляет перья и, радостно чирикнув напоследок, выпархивает в балконную дверь. _____________________________________________________________________________ * Заклинание воскрешения представляет собой помесь из «Forever» и «Bargaining». Учитывая, что книгу с ним подсунула Донни сама Уиллоу, и что в обоих случаях призывается Осирис, возможно, что заклинание — одно и то же, просто у Дон оно неполное.