Северные истории

С неба на снег сыпался пепел, и летели, кружась, черные обгоревшие обрывки, устилая мерзлую землю. Двое мужчин стояли друг напротив друга, а вокруг них все было серым и нечетким, только падали на припорошенную снегом землю черные хлопья, и дрожали неясно обозначенные тени человеческих фигур. Первым мужчиной был Рейвин, в буром плаще с меховым воротником и золотой цепью поверх боевого нагрудника. Второй был мертвец с выклеванными глазами и облезающими лохмотьями кожи, тело — рыхлое, гниющее, оплетенное цепями. Одна рука трупа — голые белые кости, на другой еще мясо с пятнами разложения, обеими мертвец держал шкатулку из черного полированного дерева. Лейлис смотрела на обоих мужчин то сбоку, то будто откуда-то сверху, и знала, что они не могут ее увидеть, потому что на самом деле ее здесь нет. — Подарок… от моих хозяев, — сказал безглазый мертвец и протянул Рейвину шкатулку. «Не открывай! Там внутри смерть!» — пыталась крикнуть Лейлис, но у нее не было голоса. Ее крик съело и заглушило волнение теней. Лорд Эстергар протянул руки и откинул плоскую крышку шкатулки. Из ларчика выпало, вылезло, вылетело что-то темное, бесформенное, но с каждой секундой все увеличивающееся; оскалилось, раскинуло нетопырьи крылья с когтями. Окружающие тени заволновались, зашумели, как деревья на ветру, задвигались, смыкаясь и приближаясь. Темное существо взвилось, волоча за крыльями клочья зловонной темноты, закричало пронзительно, надрывно, пискляво. И лорда Рейвина перестало быть видно. Лейлис проснулась в темноте и тишине спальни, только огонь потрескивал сухими дровами в камине и сверкал тлеющими оранжевыми глазками сквозь заслонку. Рейвин спал рядом, заложив одну руку за голову, вторую вытянув под покрывалом. Лейлис наклонилась к нему, чтобы убедиться, что он дышит, и слегка задела его щеку волосами. Он поморщился во сне, перевернулся на бок, но не проснулся. Лейлис успокоилась, снова легла, но на всякий случай касаясь рукой руки Рейвина, чтобы чувствовать, что он рядом, живой и теплый. Сон напугал ее и болезненно запал в память во всех подробностях, это было одно из тех видений, очнувшись от которых, сперва не верится, что это все было не на самом деле, а после приходит облегчение, но оттенок беспокойства остается. Она все собиралась попросить мужа предоставить ей отдельные покои, как это было принято у нее на родине, но теперь подумала, что лучше не стоит. Слишком холодно бывает ночами, даже когда огонь разожжен в очаге, слишком громко и недобро воет ветер, мечась от одной башни к другой. В постели с мужем было и теплее, и безопаснее. Через пару дней после свадьбы царившая в замке суета практически сошла на нет. Почти все гости разъехались по своим замкам, остались только несколько человек, которых лорд Эстергар считал своими друзьями. Джоар Хэнред прислал письмо из Фестфорда с отчетом о том, как прошла дорога от Верга и как были произведены расчеты с солдатами. Лорд Айбер написал внуку, что задержится в Эстергхалле на какое-то время. Он испытал огромное облегчение, узнав, что Джоар благополучно вернулся домой, но бормотал, ругаясь, что был бы рад, если бы ту ханкитскую девку по дороге утащили упыри. Лорд Хэнред собирался женить внука сразу после окончания его трехлетней службы на границах графства Хостбин, но увлечение того степнячкой грозило серьезно усложнить дело. На это старик жаловался Рейвину, распивая с ним очередной кувшин подогретой дратхи, а Эстергар только вздыхал и пожимал плечами, так как сам успел намучиться с матримониальными делами. — Моя жена не очень приветлива со мной, — признал Рейвин. — И что с того? — поинтересовался Хэнред. — Моя старуха как-то раз пыталась перерезать мне горло охотничьим ножом. А ваша проблема в том, что вы поженились раньше, чем узнали друг друга. Такие союзы счастливее и крепче в конце дороги, нежели в начале. Вот что, о южанах я знаю побольше твоего — с их женщинами нужно обращаться так же, как с их лошадьми. Они никогда не знают сами, куда нужно ехать, если ты не направишь… И если строптивятся, то часто безо всякой на то причины. — А можно конкретнее, лорд Хэнред? Мне с лошадью не жить и в постель не ложиться. — Если конкретнее, то слушай: не относись слишком серьезно к ее капризам, лучше найди ей какое-то дело, чтобы у нее не осталось времени на капризы. Не запугивай ее, не будь грубым, но и полы перед ней целовать не нужно. Здесь все просто — будет уважать, значит, будет и любить. Эх, если бы я был книжником, то написал бы трактат о женщинах! Жалко, что начинаешь их понимать, только когда они тебе уже и не нужны… Первые несколько дней у Рейвина просто не было времени, чтобы уделять жене должное внимание, он был занят своими делами, а Лейлис — в библиотеке с мастером Ханомом и Криансом. Встречались супруги только за трапезой и перед отходом ко сну. Разговаривали мало, сдержанно, в основном он спрашивал о чем-то из учтивости, а она односложно отвечала, но сама редко заговаривала и вообще почти не проявляла инициативы. Только один раз — видимо, любопытство все-таки пересилило смущение — с опаской коснулась его левого плеча и спросила, откуда шрамы. — А, эти… лорд Хэнред зазвал как-то поохотиться с ним на медведя. Вон на этого, — Эстергар приподнялся на кровати и указал на лежащую в углу черную медвежью шкуру. Рейвину тогда еще повезло, что успел отскочить и не получил когтями по голове или горлу. Но рана все равно была ужасная, заживала долго и мучительно, он боялся, что потеряет руку или не сможет пользоваться ею, как раньше. Опасения, к счастью, оказались напрасными — рубцы, хоть и выглядели уродливо, никакого ощутимого неудобства не доставляли. Эстергар обнял жену левой рукой, прижал к себе, поглаживая по спине. Такие прикосновения не вызывали у нее страха и смущения, но только пока он не пытался снять с нее сорочку. У юности и очарования невинности оказался существенный недостаток — плохо скрываемый страх перед близостью. Поначалу это было трогательно, но позже начинало раздражать. Она не отказывала, не сопротивлялась, но лежала вся напрягшаяся, судорожно сжимая коленки, и с таким перепуганным выражением лица, будто ее разложили на пыточной скамье. Сразу становилась заметнее еще не сошедшая подростковая угловатость, и Рейвин испытывал неприятное чувство, будто обидел ребенка, хоть и сознавал, что винить себя ему не за что. Он целовал Лейлис, желал доброй ночи и отворачивался. Она тихонько плакала в подушку, когда думала, что он не слышит. Рейвин не привык к слезам, не знал, как нужно реагировать на такое бессмысленное проявление эмоций, свойственное только детям. Даже Крианс уже года три как перестал капризничать и хныкать, а леди Бертраду никто не то что не видел, а и представить не смог бы плачущей. «У жителей Долины все их чувства написаны на лице, но при этом они будто рождаются лицемерными. Плачут и смеются так же часто и легко, как лгут и изворачиваются, — говорил лорд Хэнред, который за свою жизнь успел немало попутешествовать по всем девяти известным землям. — А вот у южан из песочных княжеств лица такие же выразительные, как у их эбеновых идолов. Если они тебе улыбаются, это значит только то, что они собираются тебя отравить». Лейлис все это переживала еще тяжелее. Привычное ей течение жизни, резко нарушенное переездом и новым статусом, устанавливаться не торопилось, и перед тем, как она освоилась бы в новой обстановке, должно было пройти немало времени. К тому же Лейлис остро чувствовала, что все идет не так, как нужно, и страдала от ощущения своей неполноценности. Она понимала, что все, включая мужа, ждут от нее какого-то другого поведения, но не знала, какого именно. Девушка старалась вести себя тихо и скромно, чтобы не вызвать ничьей неприязни, но, очевидно, все-таки сделала что-то неправильно. Поэтому слуги не улыбаются ей и никогда не заговаривают первыми, как в доме ее дяди, поэтому никто из приезжих лордов не уделил ей ни капли внимания сверх установленных этикетом традиций… и поэтому Рейвин не хочет ее больше. Неясность положения давила на новоявленную леди Эстергар до такой степени, что она все-таки решилась обратиться за помощью к единственному человеку, с которым могла говорить о таких вещах. Леди Бертрада сидела за столом в небольшой светлой комнатке, расположенной за теплицей, и занималась изготовлением какого-то снадобья. Перед ней на специальном подносе были расставлены различные скляночки и плошечки в большом количестве, маленькие весы с фигурными грузиками, а также инструменты из серебра или стали, похожие на лекарские. — Миледи, вы заняты? — спросила Лейлис, зайдя в комнатку и закрыв за собой дверь. — Да, в отличие от тебя, — ответила та, не оборачиваясь к невестке. — Простите, что не вовремя, я просто хотела с вами поговорить, миледи, — Лейлис решила не отступать сразу, ведь такой удачный случай остаться со свекровью наедине представлялся редко. Леди Бертрада или ходила по всему замку, отдавая распоряжения, или запиралась в своих покоях, в последнем случае тревожить ее было нельзя ни под каким предлогом. — А что вы делаете? — Жаркую мазь, — ответила северянка на своем языке, и Лейлис пришлось переспросить. — Это средство, бальзам, мазь… — опять слова на северном наречии. Лейлис подумала, что над ней издеваются. Она успела выучить с помощью мастера Ханома несколько общих фраз и около сотни часто употребляемых слов, но ни говорить сама, ни понимать беглую речь северян пока не могла. — Лекарство? — Лейлис рискнула предположить, на что это похоже, слово вспомнилось очень кстати. — Да, лекарство, — подтвердила леди Бертрада, растирая в ступке какое-то красно-коричневое вещество до состояния густой пасты. — От что? — От «чего», — поправила леди Бертрада и продолжила, уже переходя на язык Долины. — От всего: чтобы не было обморожения, чтобы не болели суставы и не немели пальцы, от легочных болезней, от насморка… от всего такого жаркая мазь помогает. — А я могу помочь? Женщина кивнула на низкий квадратный табурет, пустующий возле стола. Лейлис придвинула его и села. Леди Бертрада поставила перед ней пустую глиняную чашечку. — Насыпь по пол-унции каждого из трех экстрактов и перемешай. Вот, для таких, как ты, даже специальные насечки на ложечке сделали, чтобы отмерять. Так, теперь высыпай понемножку сюда. Женщина переложила пасту из стопки в другой сосуд, размяла и перемешала с получившейся смесью экстрактов и поставила в ванночку с водой, подогреваемую на маленькой жаровне. — Жгучий корень бери. Вот этот, — леди Бертрада сунула Лейлис бугристый шершавый корнеплод и небольшое вытянутой формы лезвие с закругленным концом, похожее на бритву. — Соскобли верхний слой оболочки, но не режь и не царапай, чтобы не выпустить сок. Лейлис начала счищать твердую внешнюю оболочку, под которой была другая — более мягкая, волокнистая, нечаянно повредить которую было очень легко. — О чем таком важном ты хотела со мной поговорить? — спросила леди Бертрада, помешивая закипевшую на жаровне густую смесь. — О нашем с лордом Эстергаром супружестве, — решилась начать Лейлис. — Ты чем-то недовольна? Или… — женщина сменила тон, осененная радостной догадкой, — может быть, ты уже заметила некоторые признаки? Со дня свадьбы прошло чуть больше недели. Для любых признаков было рановато. — Нет, миледи, пока нет, — поспешно ответила Лейлис. Она была уверена, что не понесла, и, хотя говорить о таких вещах было неловко, но все-таки приходилось. — И я не думаю, что они вскоре появятся. — Почему это? Ты больна или… у тебя точно бывают регулы? Ты тощая, как… — последовало пренебрежительное сравнение на северном наречии. — У меня бывают регулы, — процедила Лейлис, проигнорировав непонятое ею, но явно нелестное сравнение. — Тогда в чем дело? — требовательно спросила леди Бертрада. — Я, наверное, неподходящая супруга для лорда Эстергара… — Именно это я и говорила ему! Но ведь он с большей охотой слушает старого сводника Хэнреда, чем родную мать! Лейлис, испугавшись этой неожиданной вспышки гнева, закрыла лицо руками и вся съежилась на табурете. Свекровь отвела ее руки и взяла за подбородок, заставляя смотреть на себя. Пальцы у женщины были жесткие и холодные, как у Рейвина, и она так же, как он, щурила глаза и сжимала губы, когда злилась. Лейлис поняла, что ходить вокруг да около ей не позволят, и, слегка запинаясь, призналась: — После нашей брачной ночи мы ни разу не были близки. У нас… у меня не получается. — Что у таких молодых может не получаться? У тебя там что-то не так, как у всех, можно подумать? — по тону было понятно, что леди Бертрада считает такое объяснение полнейшей глупостью. Лейлис не отвечала, опустив глаза и нервно перебирая пальцами оборку на платье. — Если ты ложишься в постель с таким лицом, как у тебя сейчас, ничего удивительного нет, — процедила леди Бертрада, презрительно глядя на невестку. — Пора научиться вести себя умнее. Если жена не может радовать мужа, то найдется другая женщина, которая будет это делать. В тебе есть это южное очарование и необычная красота. В такую красоту мужчины влюбляются легко и ненадолго. Мой сын был честен и сберег твою честь, а теперь твоя очередь. Постарайся сделать так, чтобы никто не пожалел потом о произнесенных обетах. Начинай быть женой лорда Эстергара. Леди Бертрада пододвинула к Лейлис наполовину очищенный жгучий корень и лезвие. — Заканчивай, за что взялась. Потом его нужно будет разрезать и собрать сок. Лейлис снова принялась за работу, но от волнения слишком сильно нажала на лезвие, и несколько капелек выступившей ярко-оранжевой жидкости попало ей на кожу. — Ай, он жжется! — вскрикнула она, машинально подув на палец. Ощущения были такие, будто уксусом капнули на незажившую царапину. — Конечно, в этом и смысл, — отозвалась леди Бертрада, будто сообщая нечто само собой разумеющееся. — Потому так и называется. «Жгучий» — это тот, который жжет, жжется, обжигает. Поняла? — Угу. — Ничего, когда я училась делать эту мазь, по локти, бывало, пачкалась, — успокоила свекровь, и по ее бледному строгому лицу мелькнула снисходительная улыбка.