Нравится?

      В ту ночь Бэку не спалось: то мимо окон проедет какой-то отбитый на голову водитель без глушителя, то кошка устроит войну пакету и загоняет его по всей квартире, а то пьяные соседи начнут разбираться, кому принадлежит их жилплощадь.       Промаявшись несколько часов, юноша решил написать другу: может, он еще не спит и возьмет его к себе переночевать. Перед уходом Бэк насыпал кошке корма, взял рюкзак с зубной щеткой и чистыми трусами и свалил куда подальше. А точнее, к гостеприимному другу.       — Снова не дают поспать? — с улыбкой встретил его Чан в одной серой футболке.       — Ага, — ответил Бэк, заходя в хорошо освещенную прихожую.       — Я уже постелил тебе на диване, — сказал Пак, уходя в свою комнату. — Остальное сам знаешь.       Бэк зашел в ванную, помылся под душем, одновременно чистя зубы, и вернулся в большую комнату. Он, недолго думая, упал в объятья старого дивана, на свежее постельное. Глаза закрылись сами собой, и парень вырубился.       Проснулся он, когда солнце палило во всю. Бэк сел, потирая сонные глаза и зевая. На его лице остался отпечаток подушки, а сама виновница впитала в себя его ночные слюни. Ничья.       Бён съел оставленную на сковородке яичницу с картошкой и запил горячим чаем. Сегодняшний день обещал быть жарким, поэтому Бэк забил на все запланированные дела и уселся перед телевизором. Наткнувшись на интересный триллер, Бен поудобнее устроился на диване и погрузился в происходящее на экране, но сидеть и просто смотреть было скучно, поэтому он взял с журнального столика книгу, пролистал, положил в сторону. Что-то упало на пол.       Рука Бэка подняла белый прямоугольник безо всяких подписей и марок — конверт. Внутри ничего не было.       — Не думал, что кто-то еще пишет письма, — усмехнулся Бён, кладя конверт обратно в книгу. — И кому Чан может писать?       Любопытство не давало Бэку покоя, поэтому вскоре он копался в вещах друга, не обращая внимания на крики умирающей в муках совести. Юноша старался аккуратно складывать все на места, но иногда забывал, откуда брал ту или иную вещь.       — Что это у нас? — улыбнулся Бён, выдвигая из-под кровати черную обувную коробку.       Он сел на постель и открыл крышку. В нос ударил слабый запах корицы, а его глазам предстала связка незаклеенных конвертов, перевязанных прочной коричневой ниткой. Бэк прикусил губу, смотря на содержимое коробки. Пальцы коснулись белой бумаги.       — Правильно ли я поступаю? Ведь у каждого человека должны быть свои секреты, — размышлял вслух Бэк. — И почему он мне ничего не говорил о своей тайной переписке? Мы друзья или как?       Вскоре в коробке оказалась только нитка и конверты, а письма веером лежали на кровати.       — Сколько сейчас времени? — Бён посмотрел на часы. — Всего лишь три часа дня, а Чан работает до шести. У меня полно времени, если учесть, что ему еще до дома нужно добраться.       Первое письмо:       Я снова пишу тебе, хотя знаю, что ты не ответишь, ведь я не отправил ни одного письма.       — Погоди, — прервал чтение Бэк. — «Снова пишу»? Кажется, я спутал порядок.       Перебрав несколько писем, юноша нашел нужное.       Сегодня я наконец решился признаться тебе. Пусть это все будет на бумаге, пусть я не увижу твоей первой реакции и то, как ты сжимаешь своими хрупкими пальчиками это письмо, но зато тебе не придется слушать мою сбивчивую речь и бесконечные паузы, ведь говорить красиво я не умею. Так пусть бумага и чернила поведают тебе мои душевные страдания.       Мы уже столько времени общаемся, и все это время у нас не было ни единой ссоры даже по малейшему пустяку. Ты понимаешь меня с полуслова, словно мы женатая парочка. Тебе хватает одного взгляда, чтобы понять, что у меня на душе. Я так благодарен этой жизни, что у меня есть ты — единственный лучик в этом царстве тьмы.       Я готов слушать твои рассказы целыми днями, только лишь бы видеть тебя, дышать с тобой одним воздухом. Пусть тебе не нравится то, что я много молчу, но это лишь потому, что не хочу тебя перебивать, хочу слышать только твой голос, а еще потому, что я никогда не смогу выразить всего, что чувствую, даже на бумаге. Ничто в мире не способно отобразить мои чувства и эмоции, испытываемые мною, когда ты рядом.       Возможно, ты ответишь отказом. Я не принуждаю тебя отвечать взаимностью и буду рад оставаться твоим другом. Мое признание, на которое я решился, может быть забыто. Ты читаешь его только потому, что я не могу больше держать это все в себе.       Я, словно натянутая тетива, а стрела — это мое бешеное сердце, которое больше не может оставаться в груди. Оно хочет на волю, а я хочу кричать, как люблю тебя, как каждый день благодарю, что ты дружишь со мной, что готов практически на все, чтобы только видеть тебя чаще с улыбкой на лице.       Надеюсь, ты еще читаешь это письмо, или огонь пожирает эти строки. В любом случае, знай, что я люблю тебя. Я раз десять переписывал его, или даже больше. Сколько бумаги извел, чтобы только донести до тебя все мои чувства.       Пожалуйста, как прочтешь, сожги его, а пепел смой в унитаз. Я не хочу, чтобы кто-то, кроме тебя, видел мою открытую душу. Сожги ее и выбрось, если она тебе не нужна.       Но если ты ответишь согласием, прошу, пришли мне письмо обратно в целости лично в руки.       Я приму любой твой ответ.

Твой верный друг, Пак Чан Ёль

      — Ну нифига себе он романтик! — воскликнул Бэк, дочитав пламенный опус до конца.       Он успел прочесть всю одностороннюю переписку и сложить письма обратно в конверты, перевязав ниткой, до возвращения Чана. Весь вечер он поглядывал на друга, в задумчивости кусая губы. Пак пару раз ловил этот подозрительный и изучающий взгляд и спрашивал, что не так, но Бэк мотал головой и снова смотрел в экран.       Прошла неделя, и за это время Бён сломал себе всю голову, думая, кому бы это мог его друг сердечный писать. Он лишь надеялся, что за это время Чан успел сотворить еще одну оду, в которой обратится к любимому человеку по имени, или хотя бы намек даст. В письмах, кроме чувств Пака и того, какой восхитительный человек его возлюбленный, ничего особенного не было.       Одно сообщение, один звонок в дверь, одна беспокойная ночь на раскладном диване и Бэк снова достает из-под кровати коробку. Прочитав новое письмо и пробежав глазами по старым, Бён понял, что нашел свой личный наркотик. Пусть писал Пак немного слащаво, но если представить, что он обращается к тебе, слащавость превращалась в излишнюю, простительную чувственность.       С этого дня Бэк просился на ночевку к другу каждую неделю, только чтобы иметь доступ к заветной черной коробке, пропахшей корицей.       — Остался последний кусок, — заметил Бэк, кивая на коробку с пиццей.       Чан согласился с этим утверждением и невозмутимо забрал этот кусок себе, даже не посмотрев на друга. Бён насупился:       — Мог бы гостю предложить.       — Какой ты гость? Ты уже чуть ли ко мне не переехал, — сказал Пак, запивая пиццу колой.       Бэк сложил руки на груди.       — Тебе же нравится, когда я рядом.       Темные глаза Чана уставились на друга: в них плескалось непонимание.       — С чего ты взял?       Бэк пожал плечами, слегка покраснев. Коробка из-под пиццы была сложена несколько раз и отправлена в урну, а друзья переместились в гостиную и уселись на диван. Свет телевизора мелькал на лицах сонных парней, громкие крики и звук бензопилы долетали с той стороны экрана.       — Тебе нравится мой голос? — неожиданно спросил Бён.       Очередная горсть попкорна исчезла во рту Чана, но часть ее выбросилась на ковер, так как Пак закашлялся.       — Чего это ты вдруг? — стуча по груди, спросил он.       — Просто. Мне вот твой нравится, — тихо сказал Бэк, разглаживая складки на футболке.       — Ага, — коротко ответил Пак и снова уставился в экран.       Бен смотрел куда-то в пустоту, мимо телевизора, задумчиво кусая губы.       — А тебе нравятся мои пальцы? — ткнув свои ладони в лицо другу, спросил Бэк.       Чан отодвинул руки парня от себя и вскочил, рассыпав остатки попкорна по полу.       — Да что с тобой сегодня? — разозлился Пак, но ответа не последовало. — Я иду спать.       Телевизор продолжал болтать, а Бэк сидел в одиночестве, не слыша ничего. Он смотрел на свои руки, а перед глазами вставали строчки из писем. Спать не хотелось. Дверь в комнату друга так и манила к себе, в итоге Бён встал с дивана и подошел к ней. Постояв в нерешительности меньше минуты, Бэк толкнул ее и заглянул внутрь.       В комнате слышался тихий храп, занавески колыхались от дуновения ветра из открытого окна. Темнота поглотила вошедшего Бёна. Он медленно подошел к кровати и поднял одеяло. Перед ним предстала спина спящего друга, которую Бэк тепло обнял.       Чан заворчал во сне, но не проснулся. Вторая подушка прогнулась под головой Бёна, и в комнате снова повисла тишина. Тепло чужого тела, знакомый с детства запах и мысль о том, что он знает его мысли, спрятанные в черной коробке под кроватью, будоражили сознание. Бэк первое время не мог уснуть из-за этого, но вскоре сомкнул веки, прижимаясь щекой к широкой спине человека, который обещал всегда его защищать и быть верным другом.       — Ты совсем охренел?       Бён проснулся от падения с кровати и не сразу понял, где находится. Он открыл глаза и взглянул на злого и растрепанного друга, стоящего с одеялом в руках. Из окна лил солнечный свет, а часы на тумбочке показывали семь утра.       — Ты что делаешь в моей кровати?       Маленький зевок, а следом добродушная улыбка.       — Я исполнил твое желание.       Одеяло упало на пол. Чан смотрел на друга во все глаза, будто не мог понять, кто перед ним.       — Ты вообще о чем? Какое желание?       Бэк пожал плечами и встал с пола, потирая ушибленный зад.       — Ну ты же хотел поспать вместе.       Чан выгнул бровь, поднимая одеяло с пола и кидая его на кровать.       — Когда это я хотел с тобой поспать?       — Ты мне прямо не говорил, но можешь не притворяться. Я все знаю и понимаю.       После произнесенных слов, Бэк взглядом показал под кровать. Пак посмотрел туда, а потом на друга.       — Что? Говори прямо, что ты от меня хочешь. Что вообще происходит?       — Я читал твои письма, — сознался Бён, слегка краснея. — Я понимаю тебя. Можешь больше не скрывать свою... любовь ко мне. Думаю, я испытываю то же самое. Я читал их все, поэтому так часто оставался у тебя. Твои письма стали для меня наркотиком. Знаешь, это так смущает, читать о себе все эти вещи, и я даже не думал, что ты такое чувствуешь.       — Ты придурок, — вздохнул Пак и сел на кровать. — Ты заметил, что в письмах я не называю имени?       Бён кивнул, растерянно смотря на успокоившегося друга.       — Это потому, что человека, которому я все это пишу, не существует. Ты вообще знаешь, где я учусь? На журфаке. Нам дали задание на год: придумать свой идеал и писать ему письма как можно чаще и эмоциональнее. Начать с признания, а потом просто им восхищаться или что-то подобное. Потом мы должны были эти письма изучать с преподавателем, искать ошибки и исправлять их. А дальше переписывать и в конверт. Я хранил свои письма в коробке из-под кед. И даже не спрашивай, зачем нам все это. Препод что-то говорил про развитие воображения, но у меня с этим лучше не стало.       В комнате образовалась могильная тишина. Бэк покраснел, потом побледнел, а потом заорал и скрылся в ванной. Чан засмеялся и начал собираться: из-за разговора с другом он опаздывал на десять минут, а не на пять, как обычно. По пути в прихожую он постучался в дверь ванной, но Бён отказался выходить.       — Что ты там говорил? Что ты испытываешь то же самое? — смеясь, спросил Пак. — Я же просто шучу. Неужели тебе и правда понравились эти розовые сопли? Если бы я писал тебе письмо, я бы точно не использовал такие слова.       — А какие бы ты использовал? — отозвался Бэк, прислоняясь горячей щекой к холодной двери.       — Ну, — Пак сел около входа в ванную, надевая кеды. — Наверное, «придурок», «соня» и «засранец».       — Заткнулся бы, — засмеялся Бэк, открывая дверь, но встретился взглядом с Чаном и замолк. — Прости, что рылся в твоих вещах.       — Да ладно, — махнул Пак рукой. — Я же знал, что ты их рано или поздно найдешь. От тебя ничего не спрячешь.       Бэк улыбнулся.       — Знаешь, а ведь ты и правда не похож на влюбленного в меня чела. Нифига ты не молчун и вечно меня подкалываешь. И как я сразу этой несостыковки не заметил?       — Спокойно, Ватсон, — погладив друга по голове, сказал Чан, — у вас все еще впереди.       Пак взял ключи от квартиры и вышел на лестничную клетку.       — Мне тебя ждать? — донеслось вслед.       — Как хочешь, — ответил Чан и пошел по лестнице вниз.       Пак спустился на один лестничный пролет и прижал ладонь к огненно-красному лицу. Уши и щеки его пылали, будто он сунулся в костер с головой. Он достал паспорт и вытащил из-под обложки свернутую, пожелтевшую и потрепанную бумажку. Одна короткая запись черными чернилами: «Я люблю тебя, придурок».       — Фух, на месте, — успокоился Чан. — Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу.       А Бэк в это время смотрел на календарь и не мог понять, почему его друг, работающий только по будням, ушел на работу в воскресенье.