Текила

Он тонул. Тонул в собственных ощущениях и эмоциях — едких и кислотных, растворившихся в его сознании и взорвавшихся с новой силой вместе с горьковатой маркой под языком. Он был привычен к наркотикам — его ощущения были острыми, дикими, приятными — но не перехлестывали за пределы разумного. Разве что совсем-совсем чуточку. От Ханзо терпко пахнет дорогим одеколонном и алкоголем, и эта смесь запахов почему-то кажется ему довольно-таки приятной: несмотря на резко обострившиеся чувства, аромат не раздражает, а, скорее, дразнит. — Старшие будут тобой недовольны, братик, — шепот похож на змеиное шипение, и тонет в громких звуках клубной музыке — никто даже не замечает его, прижимающего брата к стене где-то в районе бара, никто даже не замечает того, как он прижимается носом к изгибу чужой шеи и вдыхает, упивается запахом чужой свободы. Ханзо сдавленно выдыхает -то ли от алкоголя, то ли от ощущения горячего дыхания, — и впивается пальцами в его рубашку на спине, и, кажется, сказать что-то ему против он не в силах — пьяный чужой смех становится тому подтверждением. Кажется, он не понимает происходящего. Так даже проще. — Что скажет папочка, когда узнает, где ты был? — его смех все еще напоминает змеиный шепот, прикосновение губ к линии челюсти ненавязчивое и почти завлекающее, — Его надежда и опора напился в хлам. — Заткнись, — Ханзо выглядит дезориентированным, цепляется ему в плечи, пьяно фыркает, точно недовольный кот, и тут же его отталкивает — не сильно, но ощутимо и с протестом, — Я не могу. Так нельзя. Ханзо дышит тяжело, и сердце у него бьется так, словно напуганное животное стремится вырваться из клетки, дышит резко и остро. — Я… — Генжи смотрит на него, потерянного, и аккуратно проходится пальцами по чужой щеке, успокаивая того, однако тот смотрит на него оленем в свете фар, — Я… — Тише, Ханзо, — он усмехается, — Я просто не хочу, чтобы ты задохнулся в своих обязанностях. Ханзо моргает. Генджи усмехается. Поцелуй с братом на вкус — горячий привкус граната и текилы.